Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем женщины шатались по широкому тенистому проспекту со звучным и хорошо запоминающимся названием Шота Руставели, пили ядовито-зеленую воду тархун в магазине Лахидзе, пробовали разнообразные местные лакомства «Хачапури, Нина Степановна, едят руками, вот так, – щебетала ее спутница, – но мои, домашние, куда лучше, я вас непременно угощу…» Торговались от нечего делать на базаре: «Ах, какой виноград, умереть можно! Сколько стоит? Да вы что, с ума сошли!» – «А чем это так вкусно пахнет?» – «Это пряность, она называется хмели-сунели, я вам обязательно подарю пакетик. Ой, вы только посмотрите, какие перчики!» И так далее…
Прогуливались, делая вид, что не замечают небрежно скользивших по ним томным мужским взглядам. Не по «ним», а по одной из них: «Ай-яй-яй! Какая женщина! Не женщина – пишка! Да ее и без масла скушат можно». На следовавший за замечанием гортанный мужской смех, они не оборачивались, и Нина чувствовала, как горят ее щеки.
Октябрь 62-го года выдался на редкость теплым, безоблачным, так что Нина Степановна ходила без чулок, в симпатичных чешских босоножках на невысоком удобном каблучке, в новом, купленном в Сочи креп-жоржетовом платье, в крупный красный горошек, и от этого ей казалось, что она все время куда-то плывет, поддерживаемая легкой, ласковой, чуть солоноватой волной. Упоение дневным городом незаметно перетекало в наслаждение долгим грузинским застольем с его необыкновенной едой, божественным вином («О, киндзмараули! Это правда, что его любил Сталин?» – «А как вам понравилась наша белая хванчкара?»), поэтическими тостами, целованием рук, пожеланиями ста лет жизни красавице Нино и ее героическому мужу. Не были обделены вниманием и родители гостей, а вот бездетность пары – в первый вечер полковника с женой пригласили на ужин местные офицеры – была обойдена с деликатностью, свойственной этой гостеприимной нации.
На следующий день гостям показали недавно разбитый на горе парк культуры и отдыха Мтацминда, сводили в зоопарк с редким снежным барсом, подаренным городу персидским шахом Резой Пехлеви во время его последнего визита в Грузию. Посещение картинной галереи Мовчуны вежливо отклонили (это Саша отклонил, Нина дипломатично промолчала), а во второй половине дня гостей повезли на шикарную загородную дачу второго зама командующего Закавказским военным округом, генерал-майора Додашвили.
Вечером, накануне отъезда, накручивая на бигуди свои ломкие и выцветшие на солнце волосы, Нина сказала уже лежавшему в постели Саше:
– Ах, как я им завидую!
К этому времени полковник, решив, что чему быть – того не миновать, более-менее успокоился. Лежа в постели и слюнявя указательный палец, он не спеша перелистывал старую «Неделю» (газету «Правда» Александр Сергеевич изучал по утрам, а потому отозвался не сразу).
– Кому им? – спросил он, взглянув на жену сквозь очки.
– Ну а что бы ты сказал, если бы тебя перевели служить в Грузию? – следуя очаровательной женской логике, ответила Нина вопросом на вопрос и проскользнула в туалет.
– От восторга бы прыгать не стал. Один-два дня с ними хорошо, а дальше, боюсь, могут возникнуть сложности. Я ведь грузин еще по войне помню. Смелые-то они – это точно, и за столом с ними посидеть приятно, но какие-то они заводные; и самое смешное, что через некоторое время живущие здесь русские тоже становятся, как грузины: чванливыми, что ли.
Слово «чванливые» полковнице не понравилось, надув губы, она возразила мужу:
– А по-моему, если люди здесь и чванливые, как ты говоришь (противное какое слово), то их чванство оно… оно… ну как бы это лучше сказать – оно просто пленительное. Вот так – «пленительное чванство»!
– Ну, мать, ты даешь! Ладно, зайчик, давай баиньки: завтра у нас подъем в семь ноль-ноль.
На завтрак Александр Петрович попросил себе глазунью из двух яиц и… слегка перепачкался желтком. Вытирая мужу рот влажной салфеткой, Нина Степановна игриво подмигнула:
– Ты у меня хоть и неряха, зато не чванливый.
Видимо, брошенное вчера слово Нину Степановну чем-то задело.
– Товарищ полковник, за вами приехали, – почтительно изогнувшись, отрапортовала поднявшаяся к ним женщина – администратор гостиницы.
– Пусть подождут, мы сейчас подойдем. Нет, лучше скажите шоферу, пускай поднимается в номер, с чемоданами поможет, – сухо произнес Мовчун, смущенный тем, что посторонние могли увидеть его в неподобающем для военного человека виде.
Невысокий чернявый сержант, чем-то напоминающий притаившуюся дикую кошку, по всей видимости, это и был шофер, ждал в коридоре. Увидев подходящих к номеру полковника с женой, он почти незаметно выправился и что-то пробурчал себе под нос, но по стойке смирно не встал и честь старшему по званию не отдал.
– Здравствуйте, – ни на кого не глядя, быстро проговорила вежливая Нина Степановна и, открыв ключом дверь, вошла в комнату.
Молодой человек, шофер или кто он там, ей сразу не понравился: «Подумать только, с таким придется весь день ехать».
– А честь кто отдавать будет, сержант? Пушкин? – рявкнул Александр Петрович, но, видя, что солдат, вместо того чтобы извиниться, вытянуться во фронт и доложить, продолжает нагло смотреть на него в упор, уже спокойнее добавил: – Ну чего встал-то? Чемоданы сноси. – И добавил про себя, чтобы Нина не слышала: – Такой зарежет – и недорого возьмет.
Нина Степановна взяла с трюмо сумочку, перекинула через руку модный плащ-болонью, одернула надетый поверх платья шерстяной кардиган и, повертев головой – ничего не забыли, – вопросительно посмотрела на мужа. При этом от нее не ускользнуло, что солдат, который выходил из номера, чуть сгорбившись под тяжестью двух саквояжей, слегка хромает. Не ускользнуло от женского взгляда и то, что у парня были необыкновенно красивые руки, впрочем, последнее не имело ровно никакого значения:
– Саша, ну как это возможно? Мы что, так и поедем с этим наглецом? Я с ним ехать не желаю. При всем при том он еще и хромой. Не хочу с ним ехать – пусть ищут замену.
Да, портит человека положение, и это даже в такой передовой стране, каковой являлся Советский Союз в те далекие годы. Что уж тут говорить о нравах власть имущих в других странах. Короче говоря, Александру Петровичу пришлось употребить все свое, скажем прямо, небогатое красноречие, чтобы переубедить жену. Самое интересное заключалось в том, что Нина Степановна сменила гнев на милость не потому, что их шофер, как все в один голос говорили Мовчуну, был одним из лучших, и это, учитывая опасности, подстерегающие путешественников в дороге, было далеко немаловажно, а потому, что вот уже пару лет за ним тянулся след какого-то таинственного
