Малахов курган - Сергей Григорьев

Поморы с рождения записывались в военный флот. И Могучий, возмужав, попал в 1810 году матросом во флот Балтийский. Когда знаменитый русский адмирал Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен[109] подбирал из самых крепких и ловких матросов команду для экспедиции в Южный Полярный океан, в числе команды оказался и Андрей Могучий. Эскадра Беллинсгаузена состояла всего из двух маленьких судов; в сущности, это были две парусные лодки. Одной лодкой командовал сам Беллинсгаузен, второй, под названием «Мирный», – лейтенант Михаил Петрович Лазарев.

На этом шлюпе находился и Андрей Могучий – за рулевого. Две утлые лодочки под русским флагом избороздили вдоль и поперек воды Южного полушария, забираясь в высокие широты Антарктики. После путешествия в эти места знаменитого Кука[110], по его отзыву, плавание здесь считалось невозможным из-за льдов. Русские доказали, что это неверно.

Андрей Могучий ходил со своим отцом в море еще мальчишкой, зуйком. Опасности плавания в Ледовитом океане Могучий познал с детства. В Антарктике такой рулевой оказался очень полезным человеком.

Благополучно возвратясь в Кронштадт, Лазарев получил в 1821 году назначение в кругосветное плавание командиром на только что построенном корабле «Крейсер». Он, по обычаю, и снаряжал корабль в дальнее плавание. Матрос Андрей Могучий попросил Лазарева взять его на «Крейсер» и пошел в плавание уже штурманским унтер-офицером, то есть одним из старших рулевых.

Среди офицеров «Крейсера» находился девятнадцатилетний мичман Нахимов, только что окончивший Морской кадетский корпус.

Редкому из мичманов выпадало такое счастье – прямо со школьной скамьи попасть в кругосветное плавание. На корабле каждый мичман кроме прямых своих обязанностей выполняет должность командира одной из шлюпок корабля. Командир шлюпки должен следить, чтобы она находилась в образцовом порядке и в полной готовности к спуску на воду в любой момент.

Кроме весел, уключин, багров в каждой шлюпке в парусиновом чехле хранятся вставная мачта и парус, всегда находится несколько анкеров – маленьких бочонков; один из них всегда с пресной водой, остальные пустые. В них набирают морскую воду для балласта во время плавания под парусом. На шлюпку назначается постоянная команда гребцов.

Мичман Нахимов получил в командование капитанский шестивесельный вельбот, построенный из красного дерева. Командовать шлюпкой, назначенной для разъездов капитана, само по себе было большой честью. Нахимов получил ее благодаря тому, что закончил корпус с отличием, а на парусных учениях прослыл «отчаянным кадетом».

Этот изящный кораблик радовал сердце молодого командира и приписанных к вельботу матросов: перед отправлением в плавание на гребных состязаниях в Маркизовой Луже[111] вельбот Нахимова вышел на первое место, «показав пятки» всем шлюпкам. Обрадованный мичман раздал гребцам вельбота первое свое жалованье до последней копейки. О его щедрости узнал Лазарев. Хмурясь и улыбаясь, он пожурил Нахимова.

– Мичман, вы избалуете людей и сами сядете на экватор[112]. Довольно было по чарке. А впрочем, зачем мичману жалованье? На берегу кутить? В карты играть? Я знаю-с, вы не из тех: не кутила и не игрок. Если будет нужно, знайте: мой кошелек к вашим услугам!

Матросы «Крейсера» решили после гонок, что Нахимов будет «правильным мичманом».

«Крейсер» поднял вымпел – это значило, что плавание началось, – и вытянулся из гавани на большой кронштадтский[113] рейд. На корабле пошла обычная морская жизнь, точно по хронометру[114]. Сначала беспокойное Северное море с его бестолковой зыбью потрепало корабль порядочно. Новички, в том числе и мичман Нахимов, отдали дань морской болезни.

– Немецкое море на то и устроено, – утешали старые матросы молодых, – чтобы матрос сразу привык. Вот выйдем в океан – там дело другое. В океане мягко.

Серые северные краски моря постепенно переходили сначала в зеленовато-серые, потом в изумрудные и за мысом Рока[115] стали цвета ультрамарин[116].

В океане «Крейсер» вначале шел хорошо, заглянул на остров Мадейра[117] и, пользуясь «торговым ветром», подошел к берегам Южной Америки. Около экватора корабль попал в область безветрия и проштилевал несколько дней, но все же океан порой вздыхал жаркими редкими вздохами. Пользуясь ими, «Крейсер» подвигался к берегам Бразилии.

После нескольких крепких внезапных шквалов жестокий шторм накрыл «Крейсер». Лазарев обрадовался шторму: он возвещал после яростной вспышки попутный ветер до мыса Горн, откуда корабль мимо Огненной Земли войдет в Тихий океан.

Но шторм усиливался. «Крейсер» нес только штормовые паруса. Лазарев в дождевом плаще не сходил с мостика. Капитан опасался приближения к берегу.

Уже третьи сутки бушевал шторм. День клонился к вечеру. Волны делались круче и выше, что указывало на близость берегов. Палубу то и дело окатывало волной слева направо. Корабль ложился то на правый, то на левый борт.

Человек за бортом!

Мичману Нахимову пришлась третья вахта. Вместе с ним на вахту стал к штурвалу с подручным рулевым Андрей Могучий.

Взявшись за ручку рулевого колеса, Могучий нагнулся к нактоузу[118], чтобы взглянуть на курс. Стекло забрызгивала вода. Картушку[119] едва видно. Широко расставив ноги, Андрей решился отнять от штурвала одну руку, чтобы рукавом обтереть стекло. В это мгновение с левого борта вкатился вал и сбил Андрея через правый фальшборт[120] в море. Первым это увидел сигнальщик и крикнул:

– Человек за бортом!

Не думая и секунды, Нахимов скомандовал:

– Фок и грот[121] на гитовы[122]! Марса[123] фалы отдать!

Марсовые[124] кинулись подбирать паруса.

– Пропал человек! – воскликнул Лазарев. – Кто?

– Андрей Могучий, – ответил Нахимов. – Михаил Петрович, дозвольте спустить вельбот…

– Еще семерых ко дну пустить? Где тут… Сигнальщик, видишь? – крикнул Лазарев.

– Вижу! – ответил сигнальщик и указал рукой направление, где ему почудилась на волне голова Могучего.

– Спустить вельбот! – самовольно отдал приказание Нахимов и взглянул в глаза капитану.

Лазарев движением руки дал согласие.

Когда Нахимов подбежал к вельботу, матросы уже спускали лодку. В вельботе сидело шесть гребцов. Нахимов прыгнул на кормовую банку.

Прошло три минуты. «Крейсер» лег в дрейф[125].

Вельбот ударился о воду, словно о деревянный пол. Волной откинуло шлюпку от корабля. Править рулем не стоило.

Мичман стоя командовал гребцам:

– Правая, греби! Левая, табань[126]!

Загребной[127] на вельботе строго крикнул:

– Сядь, ваше благородие! Сядь, говорю, не парусь! Без тебя знаем!..

На борту «Крейсера» зажгли фальшфейер[128], чтобы показать шлюпке, где корабль, а утопающему – направление, откуда идет помощь.

Пронизывающий мглу свет фальшфейера расплылся в большое светлое пятно, а корабля уже не видно за мглой пенного тумана. Вельбот прыгал по ухабам волн, то взлетая на гребень, то ныряя в бездну.

Нахимов кричал:

– Мо-о! Гу-у-у!

– Да помолчи, ваше благородие! – прикрикнул на мичмана загребной.

Нахимов умолк.

– О-о-о! – послышался совсем недалеко ответный крик, и тут же Нахимов увидел справа по носу на гребне волны черную голову Могучего.

Могучий, энергично работая руками, подгребался к корме вельбота с левого борта. Гребцы затабанили. Могучий, подтянувшись, успел схватиться за борт левой рукой, но оборвался. Нахимов лег грудью на борт и хотел подхватить Могучего под мышку.

– За волосы его бери! А то он и тебя, ваше благородие, утопит, – посоветовал загребной.

Нахимов схватил Могучего за волосы.

– Ой, ой! – завопил утопающий.

– Ха-ха-ха! – загрохотали гребцы, повалясь все на правый борт, чтобы вельбот не черпнул воды. – Дери его, дьявола, за волосы! Не будет другой раз в море прыгать!

В эту минуту и мичман и матросы позабыли о том, что кругом бушует море. Все внимание и силы гребцов сосредоточились на том, чтобы держать вельбот вразрез с волной.

Никто из гребцов не мог бросить весло и помочь Нахимову. Задыхаясь, мичман тянул Могучего в лодку. Наконец Андрей ухватился за борт обеими руками. Обхватив матроса по поясу, Нахимов перевалил его, словно большую рыбу, в лодку. Могучий сел на дно вельбота и, протирая глаза, жалобным голосом воскликнул:

– Братишки! Неужто ни у кого рому нет?

Из рук в руки перешла к Могучему бутылка. Он отпил глоток и протянул бутылку Нахимову:

– Выпей, ваше благородие, побратаемся. Поди, смерз?

– И верно! – согласился мичман, принимая бутылку.

Хлебнув рому, он вернул бутылку Могучему.

– Вода-то теплая, – сказал Могучий, передавая бутылку ближнему гребцу, – а на ветру сразу трясовица берет.

Порохом пахнет

Надвигалась ночь. Шторм еще бушевал, море еще грохотало, а по виду волн уже можно было догадаться, что неистовый ветер истощает последние усилия: поверхность волн стала гладкой, маслянистой.