Трудная любовь - Лев Давыдычев

Шофер помедлил с ответом и выпалил:

— В кузове — десятку, в кабине — четвертную, синенькую.

— Стыда-то у вас явно недостает, — сказал Валентин.

— Во-во, совести у меня неполный комплект, — похохотав, согласился шофер. — Так ведь дело полюбовное. Хошь — садись, хошь — тут стой. Не неволю. Не начальство.

Валентин влез в кузов, спрятался за кабину. Десять рублей в авансовый отчет, конечно, не впишешь, но зато скоро будешь на месте… Эх, ты, дорога корреспондентская!

Когда впереди замелькали редкие огоньки, Валентин усмехнулся озорной мысли, перекинул через борт ноги, повис на руках и спрыгнул.

Через несколько минут он миновал околицу. Первое дело — разыскать правление колхоза и устраиваться спать, положив под голову бухгалтерские книги или подшивки газет.

Вдруг он уловил звуки гармони, голоса, смех и свернул за угол. Перед освещенными окнами стояли, держась друг за друга, три парня без пальто, шапок и пели что-то/

— Где здесь правление? — спросил Валентин, подойдя.

От неожиданности парни поперхнулись. Стоявший на середине опустил руку, и меха гармони растянулись чуть не до земли.

— А ты кто такой? — грозно выговорил один из парней.

— Брось, Петро! — остановил его товарищ с большим белым бантом на лацкане пиджака. — Не спрашивай! У нас двери настежь, входи, кто хочешь! Входи, гостем будешь!

Не успел Валентин ответить, как двое парней подхватили его под руки, гармонист грянул что-то, похожее на марш. Парни провели Валентина через крытый двор, втолкнули в сени, и он оказался в невысокой, чисто выбеленной кухне.

Две девушки в цветастых платьях и скрипящих сапожках выбежали в кухню, стянули с изумленного Валентина пальто и ввели в комнату.

Столы стояли в три ряда. Он, не мог разглядеть ни одного лица: свет низко висевшей лампочки бил прямо в глаза. Стих шум, все смотрели на нежданного гостя.

К нему подошел, пританцовывая и покачиваясь из стороны в сторону, невысокий старичок с красным лицом, седыми всклокоченными волосами и, протянув наполненный вином стакан, полуобернулся к столам и прокричал:

— Ха-арошая примета пришла! Ну-ка, добрый человек, скажи слово да выпей за молодых! До дна! До самого!

Валентин растерялся, но решил, что отказываться нельзя — обидишь, поднял стакан и сказал:

— Здравствуйте, жених и невеста! Гости, здравствуйте!

Гости встали, отвесили земной поклон и сели. Кто не мог встать, раскланялся сидя.

— Выпьем за молодых, — предложил Валентин, — за то, чтобы на всю жизнь им счастья хватило и на детей осталось! И на внуков! И на правнуков! Горько!

— Горько! — подхватили гости.

И когда поднялись жених и невеста, наступила тишина. Осторожно поцеловались молодые. Хором вздохнули девчата. С завистью крякнул неженатый гармонист, дернул гармонь, она жалобно охнула.

— Стакан разбей! Стакан разбей! — кричал старичок.

Валентин нерешительно поднял руку, на мгновение замер и ударил стаканом об пол.

— Ха-арашо разбил! Ха-арашо разбил! — кричал старичок. — Невесте веник! Ха-арошая примета пришла! А как сказал! А как сказал! Садись к столу, больно хорошо говоришь!

Старичок подтащил Валентина к столу, усадил и принялся угощать, не переставая хвалить. Никто не обращал на них внимания. Гости встали из-за стола и обсыпали молодых овсом. Затем началась пляска. Отстукивая каблуками, раскрасневшаяся девушка в голубом платье, с прыгающими на полной груди бусами, пела, задорно выкрикивая:

Сколько звездочекНа небе светится.Да столько милых мне.Да в жизни встретится!

Наступая на нее, паренек в распахнутой косоворотке, размахивая руками, чеканил:

Ой, Ивановна.Да ты мне нравишься,Да поцелуй меня.Да не отравишься!

К ним подскочил парень с белым бантом и затянул высоким тенорком:

Ой, Семеновна.Пошто ты бойкая…

Девушки с кокетливым визгом оттащили его назад, усадили, а сами пустились в пляс. Дробно стучали каблуки. Звякала посуда на столах, вздрагивали в рамах стекла. Звуки гармони заглушались смехом, криком, стуком. Парень с белым бантом не выдержал, выскочил в круг, рванул ворот рубахи и мрачно затянул:

Ой, Семеновна.Пошто ты бойкая…

Его опять оттащили. В следующее мгновение круг опустел; гармонист, склонясь над мехами, вывел печальный проигрыш, и чистые девичьи голоса запели:

Я не чаяла да не ведала…

Гармонь тяжело вздохнула, и девушки, откликаясь на ее вздох, продолжали:

Да ко мне сваха приехала,Така гордая да спесивая…

Песню подхватили все. Пели старательно, выводя каждое слово:

Собирайся, голубушка.Ты на нашу сторонушку…

Валентин не заметил, как грустная песня сменилась пляской.

— Ох, и свадьба, разнеси меня господи! — кричал в ухо Валентину старичок. — Шешнадцатый раз на свадьбе гуляю, а такой не видал! Не видал, ей-бо, не видал!

Старичок не отходил от Валентина, а тот уже начал раздумывать над тем, что сидит на празднике незваным гостем, до которого никому нет дела. Он рассматривал шумных, изрядно выпивших гостей и пытался понять, откуда взялось это неприятное ощущение, и вдруг поймал себя на том, что думает об Ольге. Ведь и она когда-то вот так же веселилась на своей свадьбе, и если бы он пришел, то был бы лишним. Ему захотелось уйти из избы, чтобы не слышать девичьего смеха, песен и неунывающей гармони. Ему сейчас больше по душе метель, бушующая за окнами.

— А как звать жениха? — спросил Валентин старичка.

— Михаила-то? Белоусов он. Ха-ароший парень! А невеста! Тебе бы такую, не отказался бы? — старичок толкнул Валентина локтем. — Что надо девка! — добавил он убежденно. — Полсела за ней бегало, одних трактористов не меньше пяти штук. Киномеханик сватов посылал! И такая, я тебе скажу, история тут случилась. — Старичок пододвинулся ближе и задышал Валентину в ухо. — Ведь тут такое дело получилось! Года это три назад свадьбу-то затеяли сыграть, и р-раз тебе — Михаил-от заболел. А что? Бывает. И увезли его на самый Кавказ. Врачей там видимо-невидимо живет, лечат, значит… А Танюха здесь извелась. Три года девке усидеть, сам понимаешь, трудно. А парни наши ровно с ума посходили — все к ней сватаются, будто других девок нет. Сватаются и сватаются. А Танюха дождалась… Дождалась, разнеси меня господи! Потому как любовь, — старичок встал, хотел поднять руку, но потерял равновесие и сел. — Любовь, она к любви и ведет — люди проверили… А когда Михаил-от приехал, еще история случилась. Бабы-дуры слух пустили, будто Танюха, тьфу в сторону, будто она, ты только послушай, будто она Михаилу неверная. Вот те раз про запас! Ведь сплетней погубить хоть кого можно. Сплетницы мозоли на языках натерли, а он будто уши в починку снес, никого, кроме Танюхи своей, не слушал. И вот-те свадьба. Шешнадцатый раз на свадьбе гуляю… — Старичок сладко зевнул, положил голову на край стола и закрыл глаза.

В это время жених, коренастый, немного сутулый парень, медленно, вразвалочку направился к выходу. Валентин вышел за ним на крыльцо.

— Покурить захотелось, — сказал Михаил. — Устал… Смотреть надо за всеми. Чтоб всем всего хватило, с одним поговорить, другого уговорить… Вы к нам из города?.. Может, отдохнуть хотите? До утра ведь плясать будут.

— Я спать не хочу, — ответил Валентин, прислушиваясь к сдержанному тону Михаила. — Нравится свадьба?

— Кто его знает. Кому как. Мне весело… Дедушка Семен не обо мне рассказывал?.. Сват. Говорун. Чего сказал?

— Очень интересно рассказывал. Я даже вам позавидовал.

— А чего завидовать? — недоуменно, с недружелюбной ноткой спросил Михаил. — Поженились…

— А бывает, не выдерживает любовь, — осторожно сказал Валентин, — и трех лет не выдерживает.

— Бывает, — согласился Михаил. — Только не у нас. По мне так: легкая любовь, которую, что курицу, в переулке поймать можно, недолго живет. — Михаил размахнулся и бросил окурок в темноту. Рассыпались искры, огонек погас. — Вот как! А вот которая птицей летает, эта наша! Пошли к столу.

Трудно потом было определить, когда в голову пришла мысль, что об этом надо написать. Руки тянулись к блокноту, в сознании мелькали обрывки фраз. Валентин подсаживался к парням и девушкам, расспрашивал их о молодоженах.

К утру гости начали расходиться, кланялись жениху и невесте, благодарили родителей, целовались, доходили до дверей, возвращались и снова кланялись жениху и невесте, снова благодарили родителей, снова целовались, снова доходили до дверей…

Молодежь продолжала танцевать. Ужами вились парни. Пиджаки давно были сброшены, вороты рубашек распахнуты.