Народная диверсия - Кирилл Казанцев

– Ваша машина – вы за ней и смотрите! – сердито отрезала она. – Я вам не сторож. У меня своих делов полно. Мне вон за сыном приглядывать надо.

Женщина гневно сверкнула своими глазами-щелочками на сильно загорелом лице и презрительно выпятила нижнюю и без того полную губу.

Представители власти поспешили покинуть территорию неприветливой хозяйки и отправились к последнему дому, где жил старик Егорыч с внучкой Дарьей. Кучуповы возились во дворе: девушка мела возле крыльца, а старик латал маленькую калитку, ведущую в огород. Он был чересчур худощав и не по возрасту строен. Конечно, годы брали свое, и на восьмом десятке старику трудно было выглядеть этаким бравым молодцом, но Егорыч держался изо всех сил. Он понимал, что ему еще предстоит какое-то время помогать внучке. Случись что с ним сейчас – семнадцатилетняя девочка-сирота останется одна-одинешенька на всем белом свете. И потому старик взбадривал себя, как мог: частенько парился в баньке, пил настои целебных трав, которые сам же собирал с внучкой в лесу и в поле, бросил курить и даже домашнюю наливку на ягодах употреблял довольно редко и то не больше одного стакана за раз.

– Я еще поживу! – частенько говаривал он весело, внушая себе и Дарёнке оптимизм и жизнеутверждающее начало.

Надо сказать, что девочка любила старика до безумия, слушалась во всем и старалась как можно больше сделать по хозяйству, чтобы порадовать дедулю. Узнав, что такое детский дом и сиротство, она страшно боялась одиночества и была готова день и ночь работать по дому, лишь бы больше не оставаться одной среди чужих людей. Обрадовавшись, что наконец закончила школу и навсегда приехала жить к единственному родному и близкому ей человеку, она все-таки понимала, что дедушка ее стар и когда-никогда ей предстоит остаться совсем одной, без него. Поэтому девочка изо всех сил старалась своим вниманием и заботой продлить дни старика на земле.

– Дедуля, зачем ты грядки поливаешь? Давай я сама полью... Дедуля, зачем ты воду несешь? Давай я сама наношу... – часто говорила она, отбирая у старика его работу, которую он привык делать сам, когда внучка жила в детдоме.

– Что ты, Дарьюшка? – сетовал Егорыч. – Разве можно все делать самой? А я на что? Я еще не так стар. А одна все не переделаешь, надорвешься. Вон у нас хозяйство какое большое!..

Старик был прав: кроме двух коз, которых он держал и для молока, и для пуха, у него было еще два десятка кур, три поросенка на откорм, три кошки-мышеловки и собака Лайка. Всю эту скотинку, как он ласково называл живность, надо было постоянно кормить, давать ей воды, коз надо было доить и каждое утро выводить на луг на траву, а для поросят готовить ботвинью и выгребать у них навоз. А еще у Егорыча был большой огород и сад, да и с удочкой он любил посидеть и принести внучке хоть с десяток карасиков на жареху. Так что скучать особо не приходилось ни ему, ни Дарёнке.

Девушка была не особо привлекательна собой: невысокого роста, худенькая, без пышных форм и броской внешности. Голубые и большие – мамины – глаза смотрели на мир с таким выражением, словно девочку страшно обидели и она вот-вот заплачет. И эти глаза были, пожалуй, единственным достоинством ее внешности. Ну, разве что еще длинная русая коса, которую она в свое время наотрез отказалась обрезать в детдоме. Сейчас волосы выросли почти до самых ног, Дарья каждый день старательно расчесывала их и заплетала в косу, которая всегда лежала у нее на груди. А в косе голубела подаренная дедушкой атласная лента.

Следователь, заглянув через плечо Егорыча во двор, рассматривал девушку, застывшую с полынным веником в руке. Он попробовал задать свои вопросы и Кучуповым, но оба, и старик, и его испуганная внучка, как и опрошенные ранее другие хуторяне, твердили одно: спать отправились рано, ничего не видели, ничего не слышали, знать ничего не знают...

Тип из «Пежо» посмотрел на старика Егорыча с плохо скрываемой угрозой:

– А вы, я вижу, откровенничать не хотите... Глядите, как бы не пришлось в другом месте отвечать на разные вопросы...

– Дак а мы что? Мы ж – ничаво...

Егорыч пожал плечами и уставился на чужака с самым невинным выражением лица. Следователь зло сплюнул себе под ноги и зашагал к своей машине.

– Они что здесь все, сговорились, что ли? – зашипел он себе под нос. – Никто ничего не слышал, не видел!..

– Так им же только на руку, что бульдозер утонул, – хмыкнул участковый. – Они же все здесь против того, чтобы дачи строились... А может, они того?.. Сами его и утопили... ночью, когда рабочие уехали.

– Кто? Эти старики? – повернулся к нему следователь, останавливаясь. – Или эта анорексичка с косичкой? И каким, интересно, образом они это сделали? Эй, Ермицкий, может, твой бульдозерист-разгильдяй оставил машину открытой?

Мастер Ермицкий едва не поперхнулся от такого вопроса.

– Нет, что вы! Он не мог, я за него ручаюсь...

К обеду тягач вытянул-таки бульдозер из озера. Он стоял на берегу весь мокрый, водитель Шурик открыл кабину и отскочил. Из кабины хлынула вода.

– Шурик, зачем воду вылил? – заржали рабочие. – Работал бы и плавал заодно в своей кабине, как ихтиандр.

– Ага, и не потел бы!

– И в душ после работы идти не надо...

Шурик и сам был бы рад поржать вместе с товарищами, но у него испортился от воды его личный приемник, и он жутко огорчился. Вынул его из кабины, открыл заднюю стенку, вылил из приемника воду – и теперь смотрел растерянно, а его товарищи продолжали потешаться над его бедой.

– Шурик, он тебе теперь только шум прибоя будет передавать...

– И эту, как ее... «Ты – морячка, я – моряк, ты – рыбачка, я – рыбак...».

Шурик в сердцах забросил приемник в кусты.

– Хорош глотки драть! – закричал мастер. – Работайте, мать вашу!..

Володя наблюдал за всем этим из густых зарослей бузины. Он был метрах в ста от людей, но они его, разумеется, не видели: во первых, он был в своей камуфляжной форме, а во вторых, всем было не до него. Рабочие лениво начали доделывать забор, бульдозерист возился со своей машиной, а следователь, позвонив кому-то по мобильному, укатил в город на своей французской красавице. Участковый, оседлав свой мотоцикл, последовал за ним.

– Работаем, работаем! Шевелись, мужики! Разгружаем блоки... Сюда, сюда разгружай! – покрикивал лысый мастер, суетливо бегая между работягами.

Володя тихо отступил назад, в густую тень леса...

Лида до самого позднего вечера ждала звонка от своего милого. Но Владимир почему-то не звонил. Девушка злилась, ругала его, потом успокаивалась. Ладно, поиграет в Дон Кихота и вернется. Приползет к ней с повинной головой, куда денется! Вот утром точно позвонит...

Но Строгов не позвонил и утром. Тогда, забыв про свою гордость, она сама взяла телефон в руки. Но вежливый до противного электронный женский голос сообщил ей, что «абонент недоступен».

– Вот черт! – выругалась Лида, бросая мобильник на стол. – Недоступен! Это где же он может быть? Или выключил телефон?

Она была очень зла на Владимира. Мало того, что они встречаются – да нет, не встречаются, а, точнее сказать, живут вместе уже два года, – а он все еще не догадался сделать ей предложение, так этот защитник обездоленных к тому же бросил ее одну в городе во время отпуска и укатил в какую-то глухомань восстанавливать справедливость. И что самое обидное, это совершенно чужие ему люди, не родители, не дядя с тетей, а так... просто знакомые. Предки какого-то сослуживца Матвея. Ну, да, этот парень погиб, спасая жизнь ее Володьке, и большое спасибо ему за это. Но родичи-то его здесь при чем?!

Лида от злости села к зеркалу. Она придирчиво рассматривала свое отражение и недоумевала: ну, что этому придурку надо?! Она довольно красива... Стройна... У нее роскошные волосы. Да, крашеные, ну и что? Черный цвет ей очень идет. Может, сменить прическу? Или купить новые побрякушки? Сережки, например. Она видела в ювелирном такие красивые, с изумрудом... Хоть бы Строгов догадался подарить их ей... Но нет, этот на такое не способен. Жмот. Говорит, что красота – это не главное, главное – душевные качества и характер. Нет, тут Володька не прав, для женщины в первую очередь главное – внешность. Характер – это потом... Мужчина должен любоваться женщиной, как дорогой изящной вещью, как бриллиантом, например... Вот ею, Лидой, можно любоваться. Она умеет преподнести себя. К тому же очень неглупа и с дипломом... Если бы ее еще повысили и сделали старшим менеджером, тогда бы и ее зарплата выросла раза в полтора...

Девушка вздохнула и встала. Нет, прическу она пока менять не будет, ей эта идет; так, во всяком случае, говорят девчонки. А Строгов... Черт! Она его накажет! Да. Будет знать, как уезжать куда-то к черту на кулички и бросать ее одну, да еще во время отпуска. Точно!

Лида подкрасила губки и взяла со столика флакончик французских духов, подарок Володи на Восьмое марта. Потом она надела свой кокетливый синий сарафанчик, голубые босоножки на высоком каблуке, взяла в руки сумочку, вышла из дома и решительным шагом направилась к ближайшему кафе.