Уроборос - Этери Чаландзия

Нина вздохнула и уставилась в окно. Вместе с толпой пешеходов на Невском зеленого сигнала светофора ожидала вислоухая дворняга. С умным видом она нюхала воздух и внимательно смотрела по сторонам. В собаке было больше божьего промысла, чем в этих девках.

Второй коньяк несколько примирил с окружающим миром, но настроил на минорный лад. Она подумала, что никогда не назвала бы Егора милым. Рослый, крупный, немного тяжелый, черты лица резкие, крепко вылепленные, правильные. Она быстро поняла, что он непростой попутчик. Довольно мрачный, пессимистичный тип, охраняющий собственный мир от праздного интереса и от вторжения извне и признающий только одно мнение — свое. Он почти никогда не подстраивался под чужое настроение, он приносил свое. И если вдруг оно оказывалось плохим, постепенно стихал веселый смех, и неловкость и замешательство воцарялись в любой компании.

Когда они миновали первый порог влюбленности, Нина с осторожностью и опаской начала разбираться в Егоре. Как бы образован и воспитан он ни был, неуправляемая и животная натура давала о себе знать. Иногда ему удавалось скрывать ее, иногда он и не утруждал себя маскировкой. Он был опасен, а поскольку был не глуп, опасен вдвойне. Узнав его поближе, Нина запаниковала: этот мужчина мог переломить хребет любому.

Потребность во внутреннем уединении сменялась у него приступами наступательной активности. Егор представлялся ей кочевником, который часами сидит у костра, глядит в огонь и огня не видит. Медленно раскачивается из стороны в сторону, думает о своем, а потом встает солнце, он вскидывается в седло и в бешеном галопе врывается в голодные степи. Он не ест, не пьет, не спит, кормится адреналином, несется вперед, выигрывая, как ему кажется, у времени и у себя, а потом спешивается и вновь замирает у костра. Вполне возможно, того самого, который он недавно оставил. И опять смотрит перед собой и ничего не видит, и весь мир лишь обрамляет его присутствие.

Его стремление к побегу сопровождало их жизнь почти с самого начала. Нина порой удивлялась, как им вообще удается проводить время вместе. От Егора постоянно было ощущение, что он куда-то уходит, сейчас еще немного посидит, закончит телефонный разговор, допьет кофе и исчезнет. Когда вернется, неизвестно. Ей всегда было его мало, всегда не хватало. Став женой, Нина стала его ребром, а что с ребра взять — сплошное недоразумение. Хотя нет, она была не ребром — крестом, еще одним крестом, который ему предстояло тащить на своих плечах в этой нелегкой жизни.

Однако со временем Нина начала кое-что понимать. Она знала, что Ахиллесова пята есть у любого, даже у такого, как Егор. Обнаружить ее оказалось не просто, но она справилась. Он сам выдал себя, однажды случайно назвав ее «мамой». Нина вспотела от страха. Какая мама? Это конец всему! Но все оказалось еще интереснее. У Егора не сложились отношения с матерью, красивой самодостаточной женщиной, всегда жившей для себя. Он так и остался недолюбленным мальчиком, в каждой женщине искавшим гибрид мамки-любовницы. Большинство ее предшественниц разрабатывали вторую партию, Нина же заинтересовалась первой. И не прогадала.

«Маленький Егорка» внимательно и придирчиво наблюдал за каждой новой юбкой. Если в заботе, всепрощении, восхищении, одобрении и стремлении к защите избранница оказывалась не на высоте, то как бы хороша она ни была в постели, роман с самого начала грозил открытым финалом. Однако и перегибать тут не стоило. Предыдущая жена тоже что-то сообразила, но залила Егора такой густой патокой забот, что он и рад оказался сбежать и продышаться.

Обнаружив все это, Нина было обрадовалась, а потом опять схватилась за голову. При таком раскладе следовало забыть о себе. Счастливая жизнь с Егором теперь представлялась балетной партией на минном поле, где любое неточное па-де-де могло привести к началу распада. Этот брак обрекал ее на жизнь для него, в его свете, круге, проекции. Теперь черной планетой она будет лишь отражать его свет, поскольку на самостоятельное свечение у нее не останется ни сил, ни времени. И Нина сделала то, что делают все влюбленные девушки: закрыла глаза и поскакала вперед с верой в себя и свою счастливую звезду.

Нина была хитра, умна и полна энтузиазма. На какое-то время ее хватило. А потом она начала кричать. Каждая очередная атака, казалось, заканчивалась молчаливым поражением Егора. Все выходило, как она хотела, но радости не было. Нина чувствовала себя ошеломленной. Хлопала дверью, уходила в ванную и долго смотрелась в зеркало, пытаясь понять, кто кричал? Хорошо, внутри Егора сидел недолюбленный капризный мальчишка, а в ней-то самой кто прописался? Та Нина, какую она знала, была миролюбива, весела, добродушна и беспечна. После встречи с Егором в ней словно начал прорастать Чужой. Беспощадный уродливый организм, желавший выполнить все противоречивые и взаимоисключающие требования добровольно взятой на себя роли и обреченный на провал и самоуничтожение.

Она клялась себе и своему отражению, что это последний раз, что больше она не даст воли горластому чудовищу, затопчет, затравит и заставит его замолчать, но… Но черти бегали по кругу, и этот хоровод, казалось, уже не остановить.

Нине принесли еду, и она отвлеклась.

После завершения гонок и шутливой церемонии награждения, Егору с Альбертом удалось оторваться от компании. Разгоряченные, они вышли на улицу. Альберт прикуривал одну от другой уже третью сигарету, но все никак не мог начать. Егор ждал. Наконец, друг собрался с духом и выпалил.

— Лена беременна, Лиля ничего не знает, но ведет себя как полоумная, — он отбросил окурок. — Все время срывается, кричит, плачет, каждый день — скандал или истерика. Короче, не знаю, наверное, надо уходить.

Егор поперхнулся сигаретным дымом и в изумлении уставился на друга.

Как уходить? Куда?

Альберт в раздражении схватился за новую сигарету. Похоже, он не уже раз прокручивал подобный диалог в голове и тот ни разу ему не нравился.

— Как от кого? Егор, ты как маленький, честное слово.

— От Лили? — Егор не верил своим ушам.

— А что такое? Я что, убить ее хочу? Пятнадцать лет вместе. Я устал. А она что, от счастья все время орет? Сколько можно, в самом деле? Ну, понятно же, чувства прошли, но жизнь-то не закончилась.

— Прости, не хочу тебе напоминать… — начал было Егор, но Альберт его оборвал.

— …Что у тебя есть дети! Спасибо, а то я забыл, — он покрутил сигарету в руках, потом отшвырнул с досадой. — Ну а что дети, Егор? Не мы первые, не мы последние. Устроимся как-нибудь. Говорят же — чтобы дети были счастливы, счастливыми должны быть их родители.

Егор хотел было возразить, но задумался. Мысль о том, что Альберт и Лиля могут разойтись, никогда не приходила в голову. Он знал про некую Свету, которая пару лет назад чиркнула по краю жизнь Альберта: молоденькая костюмерша, восторженный взгляд, бессмысленный романчик. Лиля узнала или почувствовала неладное и одним движением убрала девочку из театра и из поля зрения. Потом уехала на три недели на курорт, все хвосты поджали, не знали, чем дело кончится, но она вернулась, как ни в чем не бывало, и прежняя жизнь вроде потекла своим чередом. Только была ли она прежней?

Теперь все спотыкалось о какую-то Лену, которая оказалась хитрей и уже была беременна. Нехорошее предчувствие охватило Егора. Он посмотрел на друга. Молодой еще мужик. И такое отчаяние в глазах… Он помолчал, подбирая слова, и только набрал воздуху, чтобы что-то сказать, как внезапно распахнулись двери, и возбужденная группа вывалилась во двор. Это были гонщики из предыдущего заезда. Они несли на плечах победителя и его кубок и уже были пьяны. Альберта и Егора словно волной накрыло: есть ли сигареты, мужики, дайте прикурить, не, ну клево, ваще, хорошо прокатились, пива хочешь, не, я тащусь, крутяк, давайте выпьем, пацаны!

Они переглянулись. Разговаривать больше было невозможно. Егор достал свой кубок победителя, и их крик слился с пьяным криком толпы. Вечер только начинался.

В сгустившихся сумерках Нина брела домой. Рядом с ней трусила дворняжка. Была ли это та самая, которую Нина видела из окна кафе на Невском, или ее подружка, неизвестно. Собака держалась в стороне, но и не отставала.

Нина посмотрела на нее. Черно-белая тощенькая псина. Еще молодая. Белые зубы сверкнули в пасти, когда собака зевнула. С независимым видом она поглядывала то на Нину, то на небо. Неподалеку Нина заметила гастроном. Когда она вышла с пакетом еды, собака облизнулась. За полчаса, сидя на скамейке, Нина скормила ей полкило сосисок. Под конец псина разомлела, ее бока заметно округлились, она дала себя почесать и погладить. Внезапно в соседнем доме с треском распахнулось окно.

— Совсем озверели, собак тут кормить! — тишину заснеженного двора прорезал визгливый женский окрик. — Твари богатые, разводят нечисть шелудивую! Пошли прочь, а то сейчас отлов вызову! Обеих заберут!