Счастье со вкусом полыни - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди ходили сюда нечасто, а четвероногие протоптали дорожку. Следы помета, шерсть, тени, прятавшиеся под ларями, и, самое главное, следы зубов на припасах ввергали Аксинью в глубокую печаль. Ей, прошедшей через голод и бескормицу, казалось настоящим преступлением так обращаться с самым необходимым на свете – пропитанием. Для избавления от пакости расставляли ловушки, развешивали смрадные травы: пижму, полынь да чернокорень. Но мыши и крысы продолжали свои разорительные походы. Лишь одна хитрость могла помочь в этой неравной борьбе, и Аксинья решила не откладывать в долгий ящик.
– Нюта, я на рынок поеду. Ты со мной? – Она не так часто оставалась теперь наедине с дочерью, скучала по их неспешным беседам, по дочкиным улыбкам и утреннему писку.
– Лучше с Малым посижу. – С той поры, как парнишка очнулся, Нютка не отходила от хворого. Они тихо разговаривали, делились секретами, словно давние друзья, но стоило кому-то из взрослых зайти в клеть, замолкали. Малой еще не вставал с постели, темные полукружья вокруг глаз, слабость, приступы головной боли напоминали о том, что парнишка чудом вырвался из цепких лап смерти.
Аксинья так и не признала хворь, что накинулась на Малого. Но чудесное его выздоровление приписывала травам, уходу Потехи и неусыпному вниманию Нютки. Может, вырастет из дочки травница?
– Нютка, в ряды пойду, где перцем, гвоздикой торгуют. А как без тебя-то?
– Мамушка, за Малым и дед Потеха приглядит. – Нютка, подпрыгивая, побежала по лестнице, задирая подол сарафана выше, чем следовало. Аксинья в который раз напомнила себе, что с дочкой пора говорить о приличиях и присущей девице повадке. Сорванец, а не будущая невеста!
* * *
Третьяк, как самый бесполезный для хозяйства, был снаряжен с Аксиньей и Нюткой. Он нарочито хромал, долго усаживался на козлах, неприязненно косился на Аксинью. Она будто слышала, как повторял он не то в мыслях, не то вслух: «У, ведьма проклятая».
Впервой ли было Аксинье сталкиваться с нелюбовью да презрением? Полжизни слышала за своей спиной шепотки, проходила сквозь туман недобрых взглядов. Ее беспокоил вовсе не Третьяк, вздорный, непригожий мужик.
Сусанна, синеглазая дочка, прыгала по лесенкам, шутила, ворковала, смеялась, стала похожей на себя прежнюю. Только змеилось в ней что-то неясное, смутное, глубинное, и мать силилась вытащить за хвост эту гадюку.
– Нютка, ты отчего кручинишься? Расскажи матери.
– О, гляди, какие сани чудные, расписные. Словно царские!
– Царям в наших местах делать нечего… Нютка! – Аксинья повысила голос, не вспоминая о недоброжелательных ушах возницы. – Кто обидел дочку мою?
– Мамушка, никакой обиды. Мне скучно.
Откуда в Нюте бралось это упрямство, это доводящее до бешенства желание настоять на своем? Аксинья хорошо знала свою дочку – еще бы не знать! – и чуяла: сейчас Нютка ни слова не скажет.
– К торговым рядам подъезжай, – Аксинья сказала повелительно, словно хозяйка, и на миг смутилась, а потом прогнала сомненья: – Да с северной стороны, поближе к входу.
– Будто без тебя не знаю, – огрызнулся Третьяк.
Солекамский рынок за последние годы разросся, заполнил всю торговую площадь, выпучился лавчонками на соседние улочки, в подклете каждого дома бойко продавали самый разнообразный товар. Кувшины, мечи, стремена, котелки, битая дичь, ретивые жеребцы, шелка, пряности, рыба, сено, квас, калачи… Крики торговцев сбитнем, обрывки разговоров, ругань тех, кто так и не договорился о цене, смех, довольные женские глаза.
Россия, словно израненная орлица, восстанавливала силы и крепла. Михаил Федорович Романов со всем пылом молодого горячего сердца вел страну к процветанию. Аксинья мало что разумела в делах больших, государственных – для того царь, бояре да великомудрые дьяки есть. Но даже скудного ее ума достаточно было, чтобы обозреть путь, пройденный Россией, – от тягот Смуты до нынешнего довольства.
– Слыхали, опять пятину собирают. Крохоборы!
– Все деньги с нас высосут да на помойку выкинут, – поддакивал куцему мужичонке второй, дородный, осанистый.
– Неспроста у царя беда с невестой[25]. Наказанье Божье ему, все за страдания людские.
– Вот дурень. Забыл, кто до него был? Самозванцы да воры?! По рылу тебе бы заехать!
Аксинья продиралась сквозь толпу, дочь крепко сжимала ее пальцы. В торговый день на базаре всякого люда довольно. Зеваки, болтуны, скоморохи, воры, нищие запрудили площадь, пройти сквозь их плотную завесу – как через заросли шиповника продраться. Аксинью ощутимо толкнули, Нютке чуть не оборвали жемчужные нити на шапке, а Третьяк, что должен был облегчать их путь через людское море, куда-то запропастился.
Аксинья увидела пустую лавчонку, затащила Нютку и привалилась к дощатой стене. Ее глаза еще не успели привыкнуть к мягкой полутьме, а Нютка уже завопила:
– Мамушка, какие запахи!
Да, в этой лавчонке царил невозможно густой, ни с чем не сравнимый аромат. Аксинья вдыхала его и ощущала на языке пряности, церковные благовония, лесные травы и нечто незнакомое, слишком душное, терпкое. На поставцах скромно стояли бутыльки, скляницы, кувшинчики. Каждый из них источал особый запах.
Нютка подошла к ближнему поставцу, прежде чем мать успела одернуть ее, взяла в руки крохотный кувшинчик, перевязанный полоской льна.
– О! Словами описать не могу!
– Глаза закрывай, вдыхай – слова придут.
– А-а-а… – Кувшин выпал из ее рук, глухо шлепнулся на земляной пол, покатился. Аксинья и Нютка, оцепенев, глядели, как распутался лен и выпустил на волю густую жидкость.
– Я не нарочно. – Дочь подняла кувшинчик. На светлых половицах расплылось жирное пятно.
– Мы все оплатим! – крикнула Аксинья в пустоту.
– Какая суета, не плачьте, красавицы! – Низкий голос заполнил всю лавчонку, неожиданно громкий, он казался голосом не человека – существа из сказок, да притом иноземных.
Хозяин лавки, мужчина лет сорока, оказался столь же мощным, как и его голос. Широкие плечи, огромный живот, рост под три аршина, нарядный кафтан с золотым тиснением – от него нельзя было оторвать взор.
– Сколько? – Аксинья в который раз с благодарностью подумала о Степане: теперь она могла не трястись над каждой копейкой.
– Покупай другой запах. Разлитый твоей прекрасной дочкой кувшин в подарок. Волшебное дерево сантал[26] для вашей радости. Агапка Ибрагимов к вашим услугам, госпожи. – Он поклонился удивительно ловко для грузного тела.
– Нютка, выбирай. Только будь осторожна, крепко держи в руках.
Дочке не нужно было повторять дважды: она переходила от поставца к поставцу, обнюхивала каждый кувшин. Иные кувшинчики задерживались в ее руках надолго, иные ставила на полку тотчас же, безо всякого интереса. Аксинья шла за дочкой, словно ее внимание могло уберечь дочку
