Счастье со вкусом полыни - Элеонора Гильм

– Степан, прошу тебя. – Аксинья коснулась его плеча, поросшего светлым, почти прозрачным волосом.

– Отчего так просишь за него? Шашни были?

– Степан, что за домыслы? – Он умел вернуть на землю, как никто другой. – Тошка мне словно сын родной.

– А второго сына ты в мой дом привела? Ишь развела сыновей! Только своего нет.

Другая бы, молодая да глупая, в словах мужских укор услыхала или намек, да Аксинья вдоволь наелась обещаний, знала им цену. Пропустила слова Степановы, будто не слышала.

– Хорошо, воля твоя. Ты позволишь Неждану жить у нас?

– Неждан? Да пусть живет малец, поди не объест.

Порой Усолка не промерзала до середины зимы. Так, тонким ледком покрывалась опасным, манким. Детвора норовила побегать по нему. Да ледок не выдерживал – и озорник нырял в эту ледяную воду. Разговор со Степаном – словно хождение по льду Усолки. Никогда не знаешь – пройдешь иль провалишься в обиталище сонных рыб.

* * *

Аксинья бережно разложила на сундуке Вертоград – старый лечебник, доставшийся от Глафиры. Страницы потемнели от времени, кое-где мыши погрызли углы, не заботясь о том, что книга драгоценна. Телячья кожа, защищавшая лечебник от времени, стала основой для похлебки: в смутные время Аксинья выварила все съедобное. Но снадобья, бесчисленные советы монахов, травников разных стран и народов остались нетронутыми.

Свеча плавилась, время текло незаметно. Аксинья устала разбирать убористые строки с прихотливыми буквицами: она искала средство, что принесло бы облегчение Малому.

– Пей, золотко мое, пей! – Ложечкой вливала в обметенные потрескавшиеся губы отвар, темный, горький, словно судьба мальчишки.

– Не жилец он, Аксинья, оставь в покое. Попа надобно звать, а не снадобья ведрами вливать.

– Потеха, не ворчи под ухо.

Старик крякнул недовольно. Неждан устроился на лавке рядом с Малым, гладил того по холодной руке, вздыхал и смотрел на Аксинью с надеждой. Потом забывался, принимался что-то лопотать, неразборчиво петь. Она лишь улыбалась: хворый был в том состоянии, когда разговоры да смех не мешают, а могут стать той ниточкой, что вернет в мир живых.

Малой заворочался, зашептал какой-то вздор, махнул резко рукой да выбил из рук Аксиньи плошку с отваром. Трава намочила светло-лазоревый подол, плошка укатилась под лавку, самой знахарке хотелось лишь залезть в дальний уголок и реветь, утирая слезы рукавом.

– Молодой да крепкий. Борись с хворью, сражайся с ней, – с неожиданным гневом выговаривала она парнишке. Темные полукружья под глазами, заострившийся нос – Малому становилось хуже с каждым днем.

Берлога Потехи из захламленного жилища одинокого старика превратилась в самое оживленное место дома. Аксинья приходила несколько раз в день с новыми снадобьями и мазями, ее знахарское сердце не могло поверить в тщетность усилий. Следом стала прибегать Нютка: Малой, почти ровесник, вызывал у нее жгучее любопытство.

– Матушка, он умрет? – спрашивала Нютка с сожалением. – Могли бы по двору бегать да играть в салки… А так и не узнаю его.

– Нюта, он стоит на границе меж жизнью и смертью, а ты про забавы думаешь! – Ребячливые слова Нюты порой раздражали Аксинью до крайности.

Нютка фыркнула и выскочила из клети.

Дочь не желала набираться разума, житейские и знахарские секреты, что мать пыталась передать, ее не занимали. Песни, затейливые рассказы служилых, детские игры, наряды, отцова любовь – вот и весь скудный круг дочкиных дел и потешек.

– Потеха, что ж я не так делаю? – Никому, кроме доброго старика, Аксинья не смогла бы задать этот вопрос – уста бы не вымолвили такого.

– Ты, сама знаешь, умница да разумница. Ничего худого ты не делаешь, окромя того… – Потеха натолкнулся на растерянный взор Аксиньи, и последние слова утонули в его беззубом рту. – Разные вы с дочкой птицы, в этом весь сказ. Ты – мудрая да рассудительная ночная птица, меру знаешь, но когти да клюв острые, в гневе необузданна. А она у тебя – птичка утренняя, певчая, щебетать любит, по веткам порхать, от тягот бежит, да не ведает…

– Того, кто от тягот бежит, они сами найдут, – продолжила Аксинья. – Не приведи Бог. Защити дочку мою, покровительница Сусанна Солинская[24].

– Отец ее лучше всех защитит.

Аксинья удержала при себе возражения да обиды. Мудрая ночная птица должна уметь промолчать.

– Аки… Аки!

– Что, внучок? – Потеха взял за грязную ручонку Неждана, улыбнулся ему, словно тот действительно приходился ему родней.

Неждана по указанию Строганова разместили здесь же, у старика. Аксинья пыталась возражать, спорила с Хозяином, напоминала про малый возраст мальчонки.

– Пусть с мужчинами живет, – ответствовал Строганов. Он, как всегда, мало обращал внимания на чье-то мнение.

Впрочем, мальчонка был здесь счастлив. Аксинья глядела на Неждана, вспоминала несвязные рассказы Агаши, оторопь Игната, получившего в руки нежданного сына. Зоя, жена Игната, воспитывала мальца и тешила свою ненависть к нему. Не баловала жизнь Неждана, репейником цеплялась к нему, раздирала в кровь: не помнил он ни матери, ни отца, рос в грязи и хворях, лишь жалость Дозмора, добросердечного пермяка, и знахарки Аксиньи вернула его с того света.

– Что разговорился-то? – Аксинья погладила Неждана по круглой вихрастой голове. – Потеха, ты недавно хворал, а на тебя такое хозяйство повесили? Не утомили тебя Малой да Неждан?

– Один на лавке лежит в беспамятстве, другой бегает да прыгает, улыбается – вишь как! – Потеха щипал Неждана за нос, тот уворачивался, пытался дотянуться до старика, оба получали несказанное удовольствие от незатейливой игры. – Своих внуков редко вижу, так хоть они пусть радуют.

– А Малой-то очнулся! Смотри! – Аксинья опустилась на колени перед лавкой, где лежал парнишка. Темные короткие ресницы его трепетали, рука шарила по постели, словно пыталась что-то поймать.

5. Большой дом

Большой дом – большая морока.

В большом дому чего не хватишься – того нет.

Лишь сейчас Аксинья, скромная крестьянка из деревушки Еловой, поняла, что скудная изба приуменьшает хлопоты. Огромный строгановский дом вытягивал из Аксиньи и Лукаши все силы. Два полных дня посвящали они уборке трех ярусов, на кладовые да амбары сил не оставалось.

Лукаша сейчас дохаживала последние дни, каганька должен был скоро явиться на белый свет. Огромный живот мешал ей не то что хозяйством заниматься – ходить и сидеть. Аксинья от тяжелых работ подругу отгоняла, заставляла строгановских слуг, того же Третьяка, таскать дрова в дом, носить воду и припасы из кладовых. Но каждый вечер ощущала: сил все меньше.

Аксинья обшарила все кладовые, амбары, коих насчитала не меньше двух десятков. Сколько было здесь припасено! Лари с ячменем, овсом, рожью, пшеницей. Целые короба с сотами цветочного меда. Окорока и копченые