Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман

Это место речи Сталина — шедевр тактического искусства обходного удара по соперникам и высокий класс замаскированной фальсификации политического «завещания» умирающего Ленина. Сталин сказал: «Есть один вопрос о расширении самого ЦК, вопрос, который несколько раз обсуждался внутри ЦК, и который вызвал одно время серьезные прения. Есть некоторые члены ЦК, которые думают, что следовало бы не расширять, а даже сократить число членов ЦК. Я их мотивов не излагаю: пусть товарищи сами выскажутся. Я вкратце изложу мотивы в пользу расширения ЦК. Нынешнее положение вещей в центральном аппарате нашей партии таково: есть у нас 27 членов ЦК, а внутри ЦК имеется ядро в 10–15 человек, которые до того наловчились в деле руководства политической и хозяйственной работой наших органов, что рискуют превратиться в своего рода жрецов по руководству. Это, может быть, и хорошо, но это имеет и очень опасную сторону: эти товарищи, набравшись большого опыта по руководству, могут заразиться самомнением, замкнуться в себе и оторваться от работы в массах. Ежели некоторые члены ЦК или, скажем, ядро человек в 15 стали такими опытными и так навострились, что в деле выработки указаний в девяти случаях из десяти они не допустят ошибки, то это очень хорошо. Но если они не имеют вокруг себя нового поколения будущих руководителей, тесно связанных с работой на местах, то эти высококвалифицированные люди имеют все шансы закостенеть и оторваться от массы. Во-вторых, то ядро внутри ЦК, которое сильно выросло в деле руководства, становится старым, ему нужна смена (заметим, что самым старшим из этого «ядра» — Сталину и Троцкому было только по 43 года. — А. А.). Вам известно состояние здоровья Владимира Ильича. Вы знаете, что и остальные члены основного ядра ЦК достаточно поизносились. А новой смены еще нет, — вот в чем беда. Создавать руководителей партии очень трудно, для этого нужны годы… Гораздо легче завоевать ту или другую страну при помощи кавалерии тов. Буденного, чем выковать 2–3 руководителей из низов, могущих в будущем стать действительными руководителями страны. И пора подумать о том, чтобы выковать новую смену. Для этого есть одно средство — втянуть в работу ЦК новых, свежих работников и в ходе работы поднять их вверх, поднять наиболее способных и независимых, имеющих головы на плечах» (там же, стр. 60–61).

Это был гимн прямо по адресу «иерархии секретарей партии», рвущихся в «ареопаг» партии, как Сталин называл ЦК.

Председатель Центральной Ревизионной Комиссии Ногин, который на предыдущем съезде так резко критиковал аппарат ЦК, теперь при Сталине нашел его почти идеальным. Он доложил съезду выводы Комиссии о том, что секретариат ЦК теперь работает лучше, «что повело к более правильному разделению труда, установило большую связь между отделами и подотделами, а также укрепило и развило связь аппарата с местами, позволив ему быстрее и полнее учитывать широкий опыт партийных организаций и правильнее реагировать на выдвигаемые жизнью требования» (там же, стр. 74). Уже из этого видно, в какую самодовлеющую силу начал превращаться партийный аппарат.

Прения по докладам Зиновьева и Сталина были интересны тем, как реагируют делегаты на содержание их докладов и как оценивают их места в пирамиде власти. Вл. Косиор назвал доклад Сталина «обстоятельным» по сравнению с докладом Зиновьева, но того и другого обвинил, что они создали внутри партии атмосферу нетерпимости любой критики. Косиор сказал, что резолюция X съезда «о единстве партии» была принята в условиях Кронштадта и кризиса в партии, но сейчас нет ни того, ни другого, «а эта резолюция превратилась в систему управления нашей партии… Сам Зиновьев свидетельствует, что в партии всякого рода группировки отмирают, — зачем нам сейчас этот исключительный закон? А вместе с тем, товарищи, ведь это исключительный закон (Смех, шум). Исключительный закон возведен в систему управления партии. Тов. Зиновьев говорит о коллективном мнении в партии. Но как возможно коллективное мнение (при таком законе)?… Всякое коллективное мнение 3–6 членов партии возводится во фракцию и подвергается этому самому закону… Настоящее единство и предохранение партии от личных трений и влияний, о которых пишет т. Ленин в своей первой статье, возможно будет, когда мы изменим систему и способ подбора руководящих органов нашей партии» (там же, стр. 95).

Ларин критиковал одного только Зиновьева, который оправдывает неправильную политику ссылкой на мудрость партии. В связи с этим он напомнил свою статью «История РКП» в «Правде»: «Я писал: РКП никогда не ошибается, РКП всегда права, РКП обладает в максимальной мере талантом, умом и характером. В промежутке между съездами этими качествами обладает ЦК, а в промежутках между заседаниями пленума и ЦК они принадлежат Политбюро».

Если Зиновьев не нашел никаких недостатков в политике ЦК, «то он поступает так в силу недостатка медицинского образования — лучше замалчивать «дурную болезнь», вместо того, чтобы ее лечить» (там же, стр. 103–104).

Старый рабочий большевик Лутовинов сказал, что «доклад т. Зиновьева привел меня в большое уныние. Откровенно говоря, много нового от доклада т. Зиновьева я лично не ожидал, но все же теплились искорки надежды на то, что т. Зиновьев подойдет поближе к разрешению глубоко всех нас волнующих внутрипартийных вопросов… Зиновьев говорит, что нет группировок, но их загнали в подполье… ЦК, как страус, прячет голову в песок… Если появляются анонимные тезисы, то это лишь потому, что в нашей партии не существует возможности нормальным путем высказывать свои соображения… Если вы попытаетесь критиковать не политическую линию, а чисто практическое проведение этой линии, то вас сейчас же зачислят в меньшевики, эсеры, в кого угодно. Мы это слышали из доклада т. Зиновьева, я записал у него следующую фразу: «При настоящих условиях всякая критика, хотя бы и слева, неизбежно должна будет превращаться в меньшевистскую»… Лишь Политбюро является непогрешимым папой… Не смей возражать, никто не имеет права никакой критики наводить. Это положение не только не марксистское, но и крайне вредное на практике» (там же, стр. 105–106).

Этим ораторам возразил делегат Беленький, который сказал коротко: «ЦК этого состава проводил линию, являющуюся продолжением всей нашей политики, начиная с 1903 г.» (там же, стр. 108).

Жестоким ударом по престижу Зиновьева, как претендента в преемники Ленина, было выступление старого соратника Ленина, многократного наркома по хозяйственным вопросам, инженера-путейца Л. Красина. Красин сказал, что Зиновьев известен в партии как один из лучших агитаторов и полемистов, но «эти его особенности несколько невыгодно сказались на его политическом докладе». Внутренний режим партии таков, что даже наркомы не могут выйти на съезде на трибуну и откровенно сказать свое мнение. Зиновьев думает, что «все надо оставить по-старому», но по-старому оставить нельзя, «потому нельзя, что важнейший элемент этого старого — Ленин — на довольно значительный срок вышел из работы… Когда мне говорят, что какая бы то ни было тройка или пятерка заменит т. Ленина, и что мы все оставляем по-старому, я говорю: нет, старого не будет до того времени, пока Ленин снова не возьмет в свои руки руль государственного корабля… Я, оставаясь в пределах парламентарных выражений, не могу обозначить обвинение в меньшевизме, брошенное мне т. Зиновьевым, иначе, как панической демагогией». Общая оценка доклада Зиновьева, по мнению Красина, может быть выражена в словах: «нельзя не сознаться, что то и другое будет не совсем хорошо, но в то же время надо признаться, что многое идет хорошо» (там же, стр. 114–115).

Красин критиковал и внешнеполитическую часть доклада за отсутствие в ней постановки основных задач советской внешней политики в новых условиях. Речь Красина была отмечена аплодисментами.

Осинский начал свое выступление с указания на то, что Зиновьев и Каменев зачислили его в ревизионисты ленинизма. Если у меня не хватит времени, чтобы ответить на это обвинение, сказал он, то «я согласен остаться в глазах именно только т.т. Зиновьева и Каменева и сменовеховцем, и либералом, и ревизионистом, и даже человеком, убившим свою родную тетку (Смех)» (там же, стр. 119).