Житие старца Паисия Святогорца - Иеромонах Исаак

Старец хотел, чтобы христиане были патриотами Родины. Он очень огорчался, видя, как духовные люди стремятся поудобнее устроиться сами и не заботятся о благе Родины. Он испытывал боль и недоумение, видя, что люди, занимающие ответственные должности, не понимают, куда мы катимся. Сам Старец еще много лет назад видел, к какому состоянию придет наше государство. Он беспокоился, но не сеял панику среди людей, а говорил: «Из того зла, которое царит сегодня, произойдет великое добро».

Старец огорчался, видя, сколь низко духовно пали наши соотечественники. Он резко отзывался о тех, кто принимал противохристианские законы. Когда в греческих университетах отменили кафаревусу[264], он сказал: «Греки грядущего поколения будут приглашать немцев, чтобы они научили нас древнегреческому языку, и наши дети нас оплюют». В одном из писем Старец пишет: «Те, кто отменил древнегреческий язык, вновь его вернут».

Старец опубликовал небольшую статью в поддержку целомудреннейшего патриота и благоговейнейшего героя Иоаниса Макрияниса, опровергая несправедливые и ложные обвинения в его адрес.

Этой статьей он не только хотел помочь восторжествовать истине. Тогда, как и сегодня, была острая необходимость показать людям идеального национального деятеля — чтобы дать образец для подражания современным политическим вождям, а также чтобы помочь людям сформировать правильные политические критерии при выборе правителей нашей страны.

Один премьер-министр Греции, разрушительные для народа и Церкви действия которого Старец публично порицал, попросил разрешения приехать в Суроти и встретиться с ним. Старец согласился: «Пусть приедет. Я скажу ему все это и прямо в глаза». Нищий монах-келиот имел духовную силу, чтобы бесстрашно возвысить свой голос против сильных века всего.

Когда один из президентов Греции приехал на Святую Гору Афон, Старец посоветовал святогорским монастырям не принимать его, потому что он подписал закон, легализующий аборты.

Один министр хотел помочь монастырю, с которым Старца связывали особые духовные связи. Старец велел монахиням не брать от него ни драхмы, потому что этот министр был членом партии, утвердившей антихристианские законы.

Старец был человеком мира и единства. Он не принадлежал ни к одной из политических партий.

Он был выше партий. Он не хотел и слышать о безбожных политических партиях и о связанных с масонством политиках из-за их безбожия и враждебной Церкви деятельности. Старец говорил: «Какая разница в том, правая рука или левая, если она не совершает крестного знамения?» Таким образом, Старец отвергал безбожных политиков независимо от их политической платформы. Некоторые политические партии, зная о его влиянии на народ, пытались привлечь его на свою сторону с тем, чтобы приобрести побольше голосов. Но их старания оказались тщетными.

Его посещали политики, министры, сенаторы из Греции и США. Король Константин присылал ему поздравительные открытки. Однако ни у кого из сильных мира сего Старец не попросил ничего для себя или для монастырей, за которые он нес духовную ответственность. Он просил у них только одного: чтобы их действия были направлены на благо Родины и Церкви.

Также своими советами Старец помог многим государственным служащим быть честными и сознательными в работе. Старец почитал хороших педагогов за то огромное дело, которое они делают, а также благоговейных, имеющих идеалы военных.

Многих юношей-анархистов Старец убедил пойти служить в армию.

Вообще, Старец убеждал всех чтить и любить Родину, сознательно действовать ради общего блага и не увлекаться общим духом равнодушия, нивелирования всего, приспособленчества и злоупотреблений.

Но, главным образом, Старец помог Отечеству своей молитвой. Это видно из тех его уставов, которые приведены выше, а также из стихотворения, посланного им своей матери. В конце этого стихотворения он пишет, что становится монахом, для того чтобы молиться «о мире мира». Он первый подавал пример такой молитвы и побуждал к ней других: «Давайте будем молиться, чтобы Бог просвещал тех, кто занимает в государстве ответственные должности, потому что такие люди могут сделать много добра».

Когда в греко-турецких отношениях возникло напряжение, Старец говорил: «Собралось много туч. Если сможем, давайте их разгоним молитвой».

В таких случаях Старец совершал у себя в каливе Божественную Литургию. На«Блаженных...» он пел не тропари, предусмотренные уставом, но тропари из канона преподобного Николая Катаскепиноса, потому что они подходили к таким случаям: «Безбожных агарян стрелы сокруши, Владычице, и всякое наваждение бесовское отжени, люди христоименные покрывая и сохраняя, да любовию Тя славим»[265].

В периоды политической нестабильности в Греции из-за невозможности сформировать правительство Старец очень страдал и молился. Когда в короткий срок были назначены третьи выборы подряд, Старцу, по его собственному свидетельству, было следующее видение: «Накануне выборов я сидел на деревянной кровати в архондарике и творил молитву Иисусову. Вдруг передо мной явился диавол в образе... (Старец назвал имя политического деятеля той эпохи, разрушительные действия которого он осуждал.) Диавол стал мне угрожать, однако подойти ко мне не мог, словно был связан. Что-то удерживало его, и он как бы зажимался».

В ту самую ночь Старец явился во сне одному женатому священнику в миру и строго сказал ему: «Батюшка, что ты спишь? Вставай и молись — Отечество в опасности».

Спасения нашего народа Старец ждал не от людей, но от Бога. Он говорил: «Если бы Бог оставил судьбу нашего народа в руках политиков, то мы бы погибли. Но Он дает им не всю власть, а лишь до какого-то предела, чтобы стало явным расположение каждого».

О политиках, которые делали зло нашему народу, Старец говорил: «Со спокойной совестью я прошу Бога дать этим людям покаяние и забрать их в иную жизнь, чтобы они не успели сделать большего зла и чтобы Он восстановил Маккавеев».

ПРИЛОЖЕНИЕ 

Внешне Старец выглядел как обычный монах. Среднего роста, приблизительно метр шестьдесят, очень худой от многолетней аскезы, черты его лица были красивыми, гармоничными и тонкими. Весь его внешний вид излучал доброту и сострадание.

Его взгляд был живым, выразительным (он мог «говорить глазами»), проницательным и искрометным, движения — исполненными мира, уверенности и благородства. Борода была средней длины, густая и — незадолго до кончины — почти вся белая. Волосы — черные с сединой, очень густые, они доставали до плеч. Обычно он носил плетеную шерстяную скуфью, достаточно толстую, чтобы она защищала от холода. Когда он выезжал в мир или шел в монастырь, то надевал обычную святогорскую скуфью.

Ладони его были больше обычного, сильные, чувствовалось, этот человек занимается физическим трудом. Он имел большие ступни ног, непропорциональные его росту. Зубов у него почти не было: оставалось только два на верхней челюсти и несколько передних на нижней. Духовные чада предлагали ему вставить зубы, но он отказывался.

Однако потом снизошел к их просьбам и вставил себе два «моста», когда он смеялся, их было видно. Несмотря на то что у него не было зубов, он говорил чисто, и отсутствие зубов не воспринималось как телесный недостаток. Он покрывался ярко выраженной Божественной Благодатью, под воздействием которой выглядел«яко красен добротою». Его лицо было светлым и радостным.«Светлое Благодати познание» — такими словами можно было описать его внешность.

До самой кончины он был сверхчувствительным. Он за километр чувствовал табачный дым. Слух имел очень чуткий, острота зрения вызывала изумление: на дальнем расстоянии он мог разглядеть даже мелочи. Нося «плюсовые» очки, он до самой кончины вырезал иконки с тонкими деталями. Старец выглядел как обычный человек, однако скрывал в себе «сокрытаго сердца человека по Бозе созданнаго», он носил в себе Божественную Благодать, которую было невозможно скрыть и постичь.

Седой, немощный и беззубый старик — и одновременно лев. В нем было что-то сильное, решительное, Божественное. В немощном и маленьком теле скрывалась мужественная душа. Эта душа обладала многой силой игневом — в святоотеческом смысле этого слова. Святые Отцы называли гнев нервом души. Эту силу гнева Старец обратил к доброму и использовал ее для стяжания добродетели. Если кто-то совершал зло, превосходившее меру, Старец без колебаний его обличал, он умелбесстрастно гневаться — по речению Священного Писания «гневайтеся и не согрешайте» — то есть он умел гневаться, не теряя внутреннего мира, и — в любом случае — побудительной причиной его гнева была защита не себя, но чего-то высшего. В таких случаях он говорил с людьми не под властью страсти гнева, но с душевной болью.