Житие старца Паисия Святогорца - Иеромонах Исаак

После той встречи мой брат испытывает к Старцу Паисию особое благоговение и призывает его имя во всех тяжелых случаях своей жизни».

Поборник Предания

Старец Паисий имел врожденную любовь и глубокое уважение к Церковному Преданию, к установлениям Святых Отцов. Он, в точном смысле этого слова, был«ревнитель отеческих Преданий». Он не принимал и бичевал любую модернистскую тенденцию: будь то отмена ношения священниками ряс, перевод литургических текстов на современный язык, сокращение постов и тому подобное. Православное Предание вообще и святогорское Предание в частности были самыми любимыми темами Старца Паисия. О Предании и пойдет речь в этой главе.[254]

Еще будучи молодым монахом Старец искал отцов-подвижников, находившихся в духовном состоянии и выражавших монашеское Предание. То, что он услышал и узнал от них, он постарался применить на своем собственном опыте. Впоследствии он описал некоторые из этих встреч в своей книге «Святогорские отцы и святогорские истории».

В беседах Старец часто заводил речь о Предании прежних отцов, о том, как жили и подвизались они и как живем сегодня мы. Он говорил: «Мы должны сравнивать себя со Святыми, чтобы видеть, продолжаем ли мы их Предание, а не с какими-нибудь соседями, сравнивая себя с которыми мы считаем себя лучшими носителями Предания, чем они. К примеру, у тебя есть мул и ты говоришь: "Я лучше выражаю монашеское Предание, чем вот этот монах, у которого есть машина". Однако у Святых не было ни машин, ни мулов — они носили тяжести на своей спине, утруждая таким образом свое тело и упражняясь в добродетели».

«Мы обязаны, — подчеркивал Старец, — сохранить Предание, простоту и аскезу, чтобы осталось что-то для тех, кто придет вслед за нами».

Старец видел святогорское Предание во всей его полноте. Он не проповедовал исключительное Предание какого-нибудь Старца и не основывал собственных «монашеских школ», поскольку не считал себя исключительным носителем и выразителем, «атлантом» святогорского Предания. Быв в течение десятилетий учеником многих старцев, получив от них пользу, Старец говорил о Предании естественно и передавал это Предание молодым монахам. Вот как он описывал атмосферу, царившую на Святой Горе в то время, когда приехал на нее, чтобы стать монахом: «Раньше здесь, на Святой Горе, можно было вживую увидеть то, о чем пишется в Отечниках, можно было встретить и Христа ради юродивых, и святых, и просто старых монахов, достигших высокой духовной меры. Можно было встретить и прельщенных. Только вот сегодня мы видим прелесть не такую, как раньше. Сегодня наталкиваешься на какую-то европейскую "корректность". Я жил в той благословенной атмосфере, а если бы я в ней не жил, то [сейчас] умер бы от горя. Однако, зная о том, как было раньше, я переживаю за сегодняшнее состояние, мне становится больно, когда я сравниваю нынешнее состояние с тем, что было раньше. Тогда все побуждало монаха к доброму, к борьбе, тогда как сегодня многое побуждает его к вещам мирским. Когда я вижу замешанное на воде монашество и фальшивую "корректность", мне становится больно».

Монашество есть, главным образом, Предание. Молодой монах учится у Старца образу жизни и подвигам, которым его духовный руководитель научился у предыдущих отцов. И если от старца к старцу идти по течению монашеского Предания вверх, то можно дойти до пустынных подвижников первых веков христианства.

Старец Паисий советовал юношам, желавшим стать монахами, поступить в монастырь или к старцу, знающему монашескую жизнь на практике, чтобы научиться монашеской жизни не из книг, но из дела. Он говорил: «У самого себя ничему не научишься. Вот, например, эти котята: они умные, потому что выросли возле матери, и она их всему научила. А вон тот котенок — сирота. Бедняжка совсем ни на что не годится, он ничего не умеет». Этим сравнением Старец хотел подчеркнуть пользу ученичества.

Старец побуждал молодых монахов посещать старых святогорских отцов, беседовать с ними на духовные темы и записывать услышанное. «Погляди, — говорил он, — с какой опасностью для своей жизни шли к пустынным отцам те, кто составил Отечники, Патерики и Лавсаики. А сейчас до какого-нибудь старца можно добраться без труда: тебя еще и угостят чем-нибудь вкусным».

Очень поучительно было видеть, как Старец Паисий расспрашивает других старых подвижников о том, какое они совершают правило, как они подвизаются. Он спрашивал их об этом с единственной целью: получить пользу самому. После беседы с ними он укорял себя в том, что по сравнению с ними совсем не подвизается — хотя на самом деле подвизался больше, чем они. Он часто и со всегдашним уважением говорил о святогорском Предании, считая его драгоценным, но одновременно легко подверженным многим болезням — подобно дереву, которое засыхает и у которого осталось всего несколько зеленых ветвей.

Таким вкратце было отношение Старца к аскетическому и трезвенному святогорскому Преданию. Он относился к Преданию с почтением, всю жизнь учился ему, брал на себя многие подвиги, чтобы пережить его на опыте и неизмененным передать молодым монахам.

С другой стороны, Старец отрицательно относился к мирскому мудрованию, к мирскому образу жизни и мирскому отношению к проблемам. Он выразительно говорил: «Хуже всего — это мирской дух»[255]. Старец считал, что мирской дух — основная причина ослабления монашеского Предания. Он говорил, что мирской дух может повредить монаху больше, чем сам диавол[256].

Конечно, мирские вещи в принципе несовместимы с монашеской жизнью, очень вредны для нее. Но Старец считал, что не должны иметь мирской дух не только монахи, но и христиане, живущие в миру.

Слово Старца, подобное «огню горящему и секире, секущей камень»[257], отличало и отделяло мирское от монашеского. Старец отличал мирское от монашеского даже там, где другие смешивали эти понятия. В этом отношении он обладал редкой чувствительностью.

С печалью Старец свидетельствовал о том, что «сегодня заметно влияние мира на монашество. Происходит то, о чем написано в пророчествах: в последние времена монахи станут подобны мирским, тогда как мирские станут подобны демонам. Однако есть и исключения». Поэтому Старец советовал: «Сегодня, когда монашество расслабилось, необходимо много внимания, чтобы не дать этому потоку тебя увлечь. Ведь зло увлекает нас потихоньку. Человек увлекается им, сам того не понимая. Мирской дух повлиял и на многие монастыри. То есть сегодня монах хочет жить комфортно, хочет освятиться с наименьшим трудом».

Будучи носителем и проповедником чистого святоотеческого духа, Старец считал для монаха вредным и разрушительным отвлечение от его главной цели, то, что он не занимается духовным, сверх меры занимается второстепенными вещами монашеский жизни, такими, как рукоделие, строительство роскошных зданий (Старец не имел в виду необходимый ремонт), устроение пышных престольных праздников и тому подобное. Он считал для монаха вредным и разрушительным избегать труда и стремиться к комфорту и легкости.

Когда Старец жил в Стомионе, к монастырю хотели провести две дороги: автомобильную и монорельсовую. Узнав об этом, Старец стал собирать вещи, чтобы перейти в другое место. Другой на его месте радовался бы такому удобству, однако критерии Старца были иными.

О старце, который часто шел на уступки своим монахам в отношении удобства и комфорта, Старец Паисий сказал: «Почему бы этим монахам не подняться до уровня своего старца, ведь они могут это сделать. Почему они заставляют его опускаться на их уровень?»

Как-то раз, придя в одну келью, он увидел в ней мирские вещи и спросил: «Что это за мирские вещи?» — «Мне их подарили», — стал оправдываться старец кельи. «А если бы тебе подарили юбку, ты надел бы ее вместо подрясника?» — спросил Старец.

Старец рассказывал, что однажды его посетил монах, живший в пустыне. С радостью этот монах рассказал ему, что он провел себе в келью телефон. Он взахлеб перечислял различные блага, которыми наслаждался от этого удобства: теперь у него было больше времени на молитву, потому что по телефону он заказывал себе необходимые вещи и продукты из Дафни и не тратил силы на поездки туда. Старец Паисий не согласился с этим и ответил: «Я тоже знаю, что иметь телефон — удобно. И чем больше у тебя будет мирских вещей, тем больше у тебя будет удобств. Но разве для этих удобств мы пришли сюда? Э, если для этих, то лучше бы нам было остаться в миру, где удобств у нас было бы еще больше».

Старец приводил и другой пример: «В одной келье жил Старец со своим послушником. Старец говорил послушнику: "Я хочу, чтобы ты немножко занимался рукоделием (они вырезали крестики) и много молился". Но послушник стал уговаривать Старца благословить его научиться писать иконы и наконец его "уломал". Постепенно они стали брать много заказов, купили в келью мебель и облачения для тридцати священников и трех архиереев. Совсем недавно этот послушник — он был уже стареньким монахом — скончался. Перед его кончиной я пришел к нему в келью. Он жил один, был немощным старичком и с трудом ухаживал за собой. Кресла и другая мебель были испачканы грязью и мышиными нечистотами. Вот чем все заканчивается, если мы оставляем молитву и настаиваем на своей воле».