Житие старца Паисия Святогорца - Иеромонах Исаак

Старец приводил и другой пример: «В одной келье жил Старец со своим послушником. Старец говорил послушнику: "Я хочу, чтобы ты немножко занимался рукоделием (они вырезали крестики) и много молился". Но послушник стал уговаривать Старца благословить его научиться писать иконы и наконец его "уломал". Постепенно они стали брать много заказов, купили в келью мебель и облачения для тридцати священников и трех архиереев. Совсем недавно этот послушник — он был уже стареньким монахом — скончался. Перед его кончиной я пришел к нему в келью. Он жил один, был немощным старичком и с трудом ухаживал за собой. Кресла и другая мебель были испачканы грязью и мышиными нечистотами. Вот чем все заканчивается, если мы оставляем молитву и настаиваем на своей воле».

«Старец Хаджи Георгий, — говорил отец Паисий, — многим послушникам послушания не давал. Они почти все свое время отдавали молитве и совершали земные поклоны за весь мир».

Однажды на Святую Гору приехали высшие государственные чиновники, которые зашли и в каливу Старца Паисия. Они сказали ему: «Комфорт и мирские вещи у нас есть и в миру. Сюда мы приехали, чтобы увидеть что-то иное».

Старец советовал монахам: «Это мир должен подражать нам, монахам, в духовном развитии, а не мы — подражать ему в развитии мирском.

Если монах не найдет сладости в духовном, он останется без утешения. Потом он начинает хотеть мирского и, поскольку не может насладиться мирским в той степени, в какой наслаждаются им люди" мира сего, начинает мучиться. Мирские вещи и мирской дух принесут запустение и на Святую Гору, как это произошло с египетским монашеством. Сегодня археологи откапывают в Фиваиде монашеские кельи эпохи императора Зенона. Эти кельи украшены барельефами, изображающими охоту и тому подобное. Когда была утеряна простота и монахи стали заниматься такой ерундой, египетское монашество пришло в запустение».

О Святой Афонской Горе Старец пророчески говорил: «Вот увидите: те большие здания, которые строят некоторые, впоследствии запустеют. И никто не захочет в них жить — даже если будут платить за это деньги. Все эти большие роскошные здания будут разбирать на камни и строить из них маленькие простые каливки».

Старец констатировал: «Сегодня есть исходный материал для монашества, то есть на Святую Гору приезжает много молодых людей, желающих стать иноками. Но вот закваски маловато. Мы не дотягиваем до того уровня, которого хочет от нас Бог, и юноши, приходящие сюда, не видят в нас живого примера. Не хватает именно этого: живого примера».

Старцу было больно за Святую Гору, и он хотел, чтобы она оставалась безмолвной, духовной, чуждой миру (однако при этом гостеприимной), чтобы разрушительное мирское влияние не действовало на нее, чтобы эта Гора продолжала быть Святой, чтобы она продолжала являть миру Святых. Исполненный надежды, Старец говорил: «Потом все равно вернутся к Преданию. Вот увидите: роскошные автомобили некоторых монахов будут заброшены, как курятники, а молодые монахи станут жить в пещерах».

Старец желал, чтобы монах ограничивал себя самым необходимым, чтобы он не растрачивал время и силы на бесполезные и суетные вещи и в результате оставался духовно засохшим.

Отношение Старца к Преданию не было формальным, сухим и негибким: нет, он чувствовал достоинство Предания, жил согласно Преданию и предвидел, к каким плодам приведет сохранение Предания. Старец рассудительно снисходил, но не потакал человеческим слабостям. Он говорил: «Ну ладно, если человек плохо себя чувствует и заправляет постную пищу ложкой растительного масла, я это понимаю. Бросить в печку лишнее полено — это мне тоже понятно. Если он не может обойтись без мула или лошади — это тоже куда ни шло. Однако мы зашли слишком далеко. Какого "жития постнического" мы желаем и от какого мира мы отрицаемся, когда удерживаем весь мир — то есть мирское мудрование — в себе, когда мы наполнили нашу жизнь комфортом и удобствами всякого рода? И знаете, что самое страшное? Вместо того чтобы, хотя бы осознавая свое падение, нам оплакивать свою жизнь, мы изображаем себя более рассудительными, чем Святые Отцы». Старец подавал другим пример своей непорочной жизнью. У него в келье не было даже керосиновой лампы. Ночи он проводил со свечой. Для паломников он провел во двор шланг с водой, а для себя ведром носил воду на балкон и выливал ее в умывальник, который там висел. Когда его спросили, почему он не проведет воду и в келью, он ответил: «Неужели я, по-вашему, такой дурак? Думаете, я не могу провести шланг внутрь, чтобы иметь воду и в келье? Конечно могу, однако это будет мне духовно мешать». Некоторые, слыша об «архондарике под открытым небом» Старца Паисия, представляли роскошный салон с креслами. Приходя к Старцу, они видели не кресла, а стоявшие прямо на земле изъеденные жучками пни. Однако эта простота была людям по душе. «К этому мы и стремились», — говорили они. Хотя у Старца были золотые руки, хотя он знал и плотницкое, и столярное ремесло, ему и в голову не приходило строить «точеные каливки»[258]. Вместо этого он отдавал силы на созидание дома своей души. Он не белил стены кельи, но непрестанно убелял свою душу подвигами и молитвами. Его маленькая келья была простой и старой. Комната, в которой он жил, была закопчена из-за того, что он жег там много свечей. В углах висела паутина. «Это помогает мне духовно, — объяснял Старец, — потому что такая обстановка напоминает мне пещеры, в которых жили Святые Отцы, тогда как мирские вещи переносят меня в мир». Его приводило в умиление все простое, аскетическое, бедное, все то, что подходит монахам. Когда ему подарили теплую шубу из дорогого меха, он тут же отдал ее кому-то, а сам остался в простом шерстяном пальто. По своей собственной воле он лишал себя многого — того, без чего другие не могли бы обойтись. Однако это лишение давало ему духовное утешение. Как говорил он сам, «для того чтобы пришло Божественное утешение, сначала должны исчезнуть утешения ложные». «Кто обнищает в мирском, тот обогатится в Боге»[259], — пишет авва Исаак Сирин.

Таким, в немногих словах, был дух Старца Паисия. Такова цель, ради которой монах должен избегать мирских вещей. Однажды Старец сказал об этом очень просто: «Да чтоб тебя!.. Мы ушли в пустыню ради Нетварного Света, а продолжаем гоняться за одним только тварным».

К Матери-Церкви

Помимо своей матери по плоти Евлогии и Матери Пресвятой Богородицы, Старец Паисий считал своей истинной Матерью и нашу Святую Церковь. Церковь — это действительно Мать всех верующих. Она возрождает нас в Святом Крещении и питает нас Благодатью Своих Таинств.

Это сыновнее отношение к Церкви Старец особо подчеркивал. В письме одному юноше он написал: «Потом, когда ты закончишь учиться, выбери путь, который тебе по душе — в недрах Матери-Церкви». Старец был монахом с церковным мудрованием и церковным сознанием. Его экклесиологические взгляды были предельно православными. Он верил в то, что Церковь обладает полнотой Богооткровенной Истины. Он говорил: «Все, что имеет Церковь, очищено — подобно дистиллированной воде». Спасение людей осуществляется в Церкви. Старец чувствовал себя одним из Ее членов. Ей он подчинял свою волю. Ради Ее блага приносил себя в жертву. Даже в его аскезе был экклесиологический смысл. Он верил в то, что «если я исправлю себя, то одновременно исправляется частичка Церкви». Его любовь к Церкви была чрезвычайной. Ради Ее благоутверждения Старец брал на себя труды, шел на жертвы, о Ее славе он непрестанно молился, прилагал многообразные старания, заботясь о Ее единстве. Он писал: «Я не из тех, кто превратил Православную Христову Церковь в политическую партию. Я люблю добрых делателей Христовых и помогаю им, чем могу».

Старец помог многим молодым людям стать хорошими священнослужителями, добрыми делателями виноградника Господнего. Он советовал им: «Смиренно трудитесь в Церкви, а Господь Сам, если это будет нужно, известит о вас людей». Некоторые из этих юношей сегодня являются украшением нашей иерархии.

Старец хотел, чтобы священнослужители помогали народу в покаянии, чтобы мы могли избежать праведного гнева Божия. Он говорил, что смысл священнического служения в спасении верующих и в славе Церкви, а не в стяжании славы для себя самого. Об одном священнослужителе, который делал достойное похвалы большое дело, Старец говорил, что «его дело имело бы высокую цену, если бы при этом он не имел еще и личных целей». Живя в своем аскетирии, Старец с интересом и без шума следил за положением дел в Церкви. Он молился, говорил, писал и, когда считал это необходимым, выезжал в мир ради какого-то церковного дела. Один раз, когда этого требовало положение дел в Церкви, он выехал в мир и встретился с афинским архиепископом Иеронимом, в другой раз посетил митрополита Флорины Августина. Тот спросил его: «Что, монах, приехал меня обличать?» — «Нет, Ваше Высокопреосвященство, — ответил Старец. — Святое Евангелие говорит:"Аще согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его..."[260], Евангелие не говорит о том, чтобы мы обличали отца». Старец положил перед владыкой земной поклон и сказал ему несколько слов, которые подвижник-митрополит принял, согласившись с ними. С тех пор владыка Августин относился к Старцу Паисию с большим благоговением. Многие епископы советовались со Старцем и поддерживали с ним отношения.