Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они представились. Два психиатра хотели бы расспросить о съемках «Der Geist des Weltraums» и той роли, которую сыграла Рут Сенестье в создании маски призрака.
— Почему вам понадобилось это знать?
— Потому что Рут Сенестье мертва, — без колебаний ответила Минна, — и потому что она была моей подругой. Мы убеждены, что ее уход загадочным образом связан с этим фильмом и маской, которую носил Призрак.
— В каком качестве вы ведете это расследование?
— В качестве друзей. В память о Рут.
— Что вы хотите знать?
— Все, что вы можете вспомнить.
— А я помню все. Мы называли этот фильм «Великий Про́клятый».
104
— Это были необычные съемки, — начала она. — Оформитель разработал целую систему, которая имитировала звездное небо, и мы были вынуждены снимать целый день в темноте. А еще актеры, игравшие звездоплавателей, должны были носить микрофоны, которые усиливали звук их дыхания. На площадке постоянно слышалось их тревожное пыхтение, отражавшееся от стен студии…
— Поэтому вы упомянули о «проклятии»? — спросила Минна.
— Нет. С самого начала съемок пошла череда несчастных случаев. Съемочная площадка — она как корабль. Слухи о невезении распространяются мгновенно. Стоит случиться одному-двум печальным инцидентам, и пойдут разговоры, что фильм сглазили.
— Так что́ произошло? — спросил Симон.
Они по-прежнему стояли перед столом, слушая эту женщину, сидящую среди кучи отрезов и образцов. Запах пыли превращал атмосферу в нечто насыщенное, почти материальное. Где-то слышалось попыхивание парового утюга.
— Сначала раскаленный прожектор упал на голову одному из техников. Его волосы вспыхнули, как пакля. Потом электрик упал с высоты в пять метров. Сломал обе ноги. А большего и не требовалось, чтобы пошли пересуды.
— Но почему «проклятие»? — спросила Минна.
Сильвия Мютель беспечно махнула рукой:
— Еще раз говорю, мир кино очень суеверен. По студиям вечно ходят истории про призраков, про сглаз. Это часть местного фольклора. Но что всех окончательно убедило, так это персонаж Эдмунда Фромма.
— Кто это?
— Актер, который играл Призрака, противника Курта Штайнхоффа, смельчака-космонавта, нашей национальной звезды.
Курт Штайнхофф был героем-любовником, покорившим несколько поколений немок своей физиономией тореадора и прилизанной шевелюрой. Имя Эдмунда Фромма Симону ничего не говорило. Наверняка какая-нибудь злодейская морда среди многих прочих. Но при упоминании об актере, носившем маску Призрака, он почувствовал покалывание в затылке. И снова увидел себя предыдущей ночью — как он плавает в сточных водах, перенасыщенных дождевым потоком. Все идет слишком быстро.
— А что в нем было такого особенного?
— Да почти все. Начиная с лица. Фромм всегда играл монстров или привидения, часто без грима. В период экспрессионизма он идеально соответствовал анаморфическим декорациям и светотеням.
— И это все?
— Нет. Он и как человек был… особенным.
— Объясните.
— Например, он никогда не снимал маску.
— Погодите, — прервала ее Минна. — Давайте сначала уточним. Ведь маску изготовила именно Рут Сенестье?
— Совершенно верно. По слепку, сделанному в ее мастерской. Затем она использовала технику гальванопластики. Это такая штука, которую она начала применять после войны, чтобы…
— Мы в курсе.
Костюмерша поморщилась — она не любила, когда ее перебивали. Но снова заговорила тем же сухим тоном, монотонно описывая события и не позволяя голосу выдать хоть какие-то чувства:
— Так вот. Она придумала эту маску, совершенно жуткую, должна вам заметить, чтобы Фромм мог носить ее несколько часов подряд. Например, она предусмотрела специальные прорези для вентиляции и сделала фетровую подкладку, впитывающую пот. Все было бы отлично, вот только Фромм больше не расставался с этой маской. Он даже уносил ее по вечерам домой!
Симон и Минна переглянулись: после истории с Краппом не стоило хвататься за первого попавшегося подозреваемого, но странный парень, постоянно играющий Мраморного человека, был неплохой кандидатурой.
— А у него были еще какие-нибудь… странности? — спросил Симон.
— Вы имеете в виду — помимо того, что он был полным психом? Его сравнивали с Максом Шреком, актером, который сыграл Носферату, но могу вас заверить, что Шрек был милейшим человеком. Зато я не удивлюсь, если выяснится, что Фромм настоящий вампир.
— Что вы хотите сказать?
Сильвия Мютель вздохнула, словно готовясь объяснить нечто… необъяснимое.
— Он никогда не выходил из своей гримерки, а когда приходилось, то только с маской на лице. Пошли разговоры. И потом, этот его странный запах…
— Какого рода запах?
— Что-то органическое и железистое, вроде крови. Однажды помощник режиссера решил пойти и разобраться. Он нашел в его гримерке банки с кровью, а еще что-то вроде фарша из органов.
— Останки животных?
— Да, так сказал Фромм. Он объяснил продюсеру, что это останки его кошки. Кошки, которую он обожал. Но в другой раз он сказал, что это был кролик. А потом начал говорить, что у него диета из сырого мяса. Стажер потом клялся, что видел, как тот пил кровь из банки…
Молчание. Гости снова переглянулись.
— Фромм, — спросила Минна, — он сейчас где?
— Он умер.
— Когда?
— Где-то в тридцать третьем или тридцать четвертом, точно не помню. Покончил с собой. В студиях никто о нем не заплакал. Этот тип действительно был слишком странным…
Опять мимо. Стоит подозреваемому высунуть хоть кончик носа, как его словно лопатой сметает.
— Расскажите нам о Рут, — продолжил Симон.
— Она была моей хорошей приятельницей, — проговорила швея. Она не спросила, как художница умерла: в нацистской Германии таких вопросов больше не задавали. — Отличный профессионал, и работать с ней было одно удовольствие. Душа нараспашку и всегда готова помочь.
— А что вы можете сказать о маске Призрака?
Мютель в очередной раз пожала плечами в своей необъятной блузе — нерешительность, которая сама по себе уже была ответом.
— Да что я могу сказать? Рут была мастером обманок, имитации минералов. Она задумала сделать мраморную полумаску, вернее, из чего-то вроде мрамора, раз он с другой планеты, — понимаете, про что я? Помню, Рут тщательно расписала маску прожилками. Иллюзия была полной. Действительно отличная работа.
— А вы знаете, где сейчас эта маска?
— Она была уничтожена. Как обычно и поступают с бутафорией фильма после окончания съемок.
Фромм мертв, маска исчезла. Допрос завел в тупик. Однако Симон невольно представлял себе этого актера, любителя пить кровь, который разгуливает по съемочной площадке в своей расписанной маске, скошенной, как лезвие ножа.
— А вы не помните, между Рут Сенестье и Эдмундом Фроммом не было особых отношений? — спросил он.
— Были.
Симон вздрогнул: он не ожидал такого ответа.
— Рут жалела его. На площадке все его
