Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Минна была дочерью богача. Она была привязана к этой челяди (и дядиной, и собственной семьи), но как привязываются к безделушкам, предметам, мелочам домашнего очага. Иногда их заменяли. И через несколько дней предыдущие уже исчезали из ее памяти.
— Герр фон Хассель сейчас вас примет.
Слуга обращался к ней как к иностранному дипломату, явившемуся с визитом к монарху. Что дядя, что она сама того не стоили: ни Минна, безработный психиатр, ни ее дядя, промышленник-асфальтоукладчик, с каждым днем все больше компрометирующий себя связями с нацистами.
Гостиная напоминала фойе отеля «Адлон»: те же баварские своды, те же жуткие картины на стенах, тот же антураж пещеры, перенесенной прямиком из вагнеровских либретто. Герхард внес персональную нотку, добавив несколько старинных доспехов и развесив по стенам алебарды. Как и положено, камин высился слева, такой внушительный, что там можно было бы зажарить целого кабана. Кожаные кресла, дубовые столы, турецкие ковры дополняли обстановку, выдержанную в ржаво-коричневых тонах.
— Моя дорогая, — неожиданно проговорил низкий голос, звучащий здесь так же естественно, как колокол в церкви.
Ох уж этот Герхард. Широкое мощное тело, казалось готовое штурмовать пространство, квадратное лицо с твердыми углами, словно вырубленное долотом. Первое слово, приходящее на ум, было «плотность». Все его существо дышало особой насыщенностью, словно он состоял из магмы, которая, охлаждаясь, сжалась, превратившись в свою противоположность. Глядя на него, Минна представляла себе сердце мертвой звезды, которое, как считалось (интересно, кто это смог подсчитать), состояло из вещества, кофейная ложечка которого весила столько же, сколько «мерседес».
Его лицо в плену у собственной массы выглядело торжественным, как военный парад. Было любопытно наблюдать за тем, как менялись его выражения: они не следовали плавно одно за другим, а переключались, словно по щелчку, как если бы его черты состояли не из плоти и мускулов, а из металла и зубчатых передач. А характерный смех — волчий оскал, ослепительные зубы — всегда длился лишнюю долю секунды, ровно столько, чтобы нагнать страх.
Зато светлые глаза, напротив, обладали необычайной палитрой оттенков, плавно отражая все нюансы чувств и переживаний. И если взгляд не дышал холодом, а пылал, то его синева напоминала верхушку пламени, где оно всего жарче.
Что было приятно в дядюшке Герхарде, так это полное физическое и социальное соответствие. До последнего стежка своего костюма он выглядел тем, кем и был: солидным человеком, одним из самых влиятельных промышленников Третьего рейха, каждое решение которого потрясало экономику Германии.
Ничего общего с нацистскими руководителями, которым мало было применения на практике их невразумительных и смертоносных принципов, так они и физически выглядели самозванцами. Как распознать идеального арийца? Легко. Он блондин, как Гитлер, высок, как Геббельс, и строен, как Геринг[147].
Минна не была медиумом, но при виде этого расплывшегося в улыбке человека, распахнувшего ей объятия, она с легкостью могла предсказать, что семейство фон Хассель переживет нацизм, войну и разгром. Однажды, не так давно, Герхард сказал ей: «Мы работаем на другого фюрера, моя дорогая, куда более могущественного, чем этот человек с усиками. На бога, который стоит неизмеримо выше их жалких попыток изменить ход истории, а именно — на деньги. Мир основан на первом капиталисте в истории: на человеке. Вот самая надежная ценность, она никогда не идет на понижение и не теряет эффективности: бешеный эгоизм человеческого существа».
— Чему обязан удовольствием тебя видеть?
Он обнял ее так крепко, что у нее заболели плечи. От дяди исходил странный аромат: смесь сандалового дерева и лаванды, а еще запах недавнего завтрака: кофе, горячие тосты…
Не дав ей времени ответить, он продолжил:
— Как поживает твоя клиника?
Он спросил без всякой иронии. Во всех великих семьях есть свой маргинал, артист, чудак — маленькая слабость любой династии, достойной этого названия. У фон Хасселей такой была Минна.
У нее душа не лежала рассказывать, что Брангбо сгорел, а те, кто это сделал, как раз и финансировались из щедрых пожертвований фон Хасселя.
— Все хорошо.
Он положил ей руки на плечи — разница в масштабах была поразительной. Она доходила ему до груди, и в один его пиджак можно было запихать четверых или пятерых таких, как она (если, конечно, поставить их боком).
— Коньяку?
Герхард был в курсе пороков племянницы. Она поспешно приняла предложение. Было одиннадцать утра.
Промышленник подошел к сервировочному столику с батареей бутылок и графинов. Повернулся к ней спиной, и Минна смогла оценить гармонию момента: мощные плечи, низкий звон стеклянной пробки, ударившейся о горлышко графина. Она представила себе льющийся прозрачный алкоголь, густой, как янтарь. Почувствовала, как волна желания защекотала кожу под волосами.
— Ну так что, малышка? Что тебя привело?
Протянув ей бокал, он силой усадил ее в кресло.
— Я пришла поговорить с тобой о «Лебенсборн», — уверенным тоном заявила она.
102
— О «Лебенсборн»? — удивленно повторил он. — Ты, по крайней мере, не наделала глупостей?
— Это для подруги.
— Так всегда говорят, когда делают глупости.
— Клянусь, речь не обо мне. Моя подруга связалась с клиникой «Цеертхофер», недалеко от Берлина. Я хочу быть уверена, что она ничем не рискует. Об этих заведениях рассказывают бог знает что. Я уверена, что уж ты-то знаешь правду.
— Ты мне льстишь, дорогая.
Он тяжело опустился в кресло напротив. Тона его костюма — коричневые, бутылочные, шоколадные — вызывали желание примоститься к нему и заснуть. Добрый асфальтовый дядюшка, в меру теплый и опасный.
— Ты, конечно же, предполагаешь, что я финансирую эти добрые дела, и правильно предполагаешь. Фактически все члены СС обязаны делать взносы на «Лебенсборн». От этого зависит будущее отечества, понимаешь?
Его вечный ироничный тон. На отвороте воротника он носил овальную серебряную булавку. Шесть дубовых листьев, перехваченных надписью: «Благодарность от СС за верную помощь в годы сражений». Знак отличия, предназначенный для дарителей, которые жертвовали еще до 1933 года. В те времена фон Хассели наверняка финансировали как нацистов, так и коммунистов. На всякий случай…
— И с чего прикажешь начинать?
— Было бы неплохо с самого начала.
Он отпил глоток коньяка и начал своим звучным баритоном:
— Вначале это были простые роддома, созданные по инициативе СС. Центры, помогавшие матерям-одиночкам родить, не привлекая никакого внимания. Можно сказать, альтернатива абортам, слишком многочисленным в те времена. Специфика «Лебенсборн» заключалась в том, что в случае надобности они предлагали оставить у себя
