Мгновение длиною в бездну. Рождение Топаз. Книга 1 - Надежда Башлакова

— А я и раньше–то особо не ходил, вот ещё, безобидных зверюшек жизни лишать.

— Ты–то не ходил, зато мясо пожрать всегда горазд был. — Попрекнула Топаз.

Но Кия, похоже, это не очень–то и смутило.

— Так тогда ж они уже мёртвыми бывают, а чего ж добру зря пропадать. — Пожал он плечами.

— Оригинальная точка зрения. — Разозлилась Топаз. — Как убивать, так это, пожалуйста, Топаз с Алгорном, профессиональные убийцы, а мы такие все белые и пушистые, значит, только пожинаем плоды общего труда. Тунеядец.

— Да ладно тебе, Топаз. Чего завелась? Ну не могу я зверюшек убивать даже ради пищи, другое у меня предназначение. Но всё равно ж, по–моему, я честно, но по–своему, отрабатываю свою долю харчей. Вот сейчас, например. — Он потряс в воздухе гнутой веткой и тут же сломал её о согнутое колено.

— Конечно, по–моему, тоже, ты вполне честно отрабатываешь съеденную тобой еду. — Согласилась вдруг Топаз, затихая.

Кий даже глаза на неё поднял, чтобы увидеть из–за чего она так резко изменила своё мнение, но всё было как обычно, девушка невозмутимо перелаживала что–то из сумки, наводя там порядок, и лекарь, пожав плечами, вернулся к прерванному занятию.

Вскоре костерок уже полыхал во всю свою силу и два человека, в ореоле его прыгающего света, придвинулись поближе к заветному теплу. Гелео тоже к этому времени уже вернулась с честно добытым зайцем и теперь сладко посапывала, оставив свою добычу у ног Топаз и предоставив той самой решать, что с ним делать дальше. Вот Топаз теперь сидела и решала, подцепив косого пока ещё за серую шкурку, которой больше никогда не предстояло стать белой.

— Кий, как думаешь снять с него шкурку, распотрошить и поджарить или отдать Гелео когда проснётся, пускай, сама сожрёт, у нас–то и так харчей две целые суммы? — Спросила она у лекаря.

— Делай что хочешь, только убери сиё зверство от меня, а то меня так и подмывает помочь бедняге. — Поморщился лекарь.

— Ты что некромант? — Удивилась Топаз, перестав разглядывать зайца и уставившись на друга.

— Да боги с тобой, Топаз, какой некромант? — Отмахнулся Кий. — Просто не могу пройти мимо чужого несчастья, человеческого или, вон, заячьего. — Он кивнул в сторону поникшей серой тушки.

— Он же дохлый… уже. — Пожала плечами девушка, снова возвращаясь к лицезрению заячьего тельца.

— Какая разница, мне всё равно его жаль, пока на внешний вид он ещё имеет видимость живого. Брось каку, детка, вон туда, подальше в кусты. Гелео сама с ним потом разберётся, когда увидит, что нас он не заинтересовал.

Топаз отбросила тушку поближе к кустам.

— Ладно, а то ты мне всю охоту перебил его разделывать. Странный ты какой–то, Кий, я тебя иногда не пойму. Нечисть и врагов выкашиваешь как косарь траву на лугу, а зверушку бездумную, как брата родного, жалеешь.

— Как брата, не как брата, но всё равно же жаль. И с чего ты взяла, что они бездумные? Много ли мы о них знаем. Мы люди и так с ними слишком жестоки, должен же найтись и кто–нибудь кто их пожалеет. Как никак живое существо всё ж таки. Да ты и сама, вон какую процедуру каждый раз проходишь, когда дичь убить собираешься.

— Ну, сравнил, ну, мне, конечно, их тоже жалко, но тот обряд он же по Правде лесной обязательный. — Пояснила Топаз.

— Раз ты его выполняешь, а многие другие игнорируют, значит, не обязателен он, а желателен. И ты просто веришь, верой и живёшь. — Высказал своё мнение Кий.

— Верю, — согласилась Топаз, — и жалею, но ведь ты даже с обрядом зверюшку не убьёшь.

— Не то мне богами завещано, подружка, чтобы даже живность, лесную или домашнюю, жизни лишать. Я лекарь и этим всё сказано. Я её лечить должен. А уж если откушать люблю, от другой руки погибшей зверюшкой, так я ведь никого не виню, пока то нужда заставляет, а просто так по прихоти не приветствую и даже осуждаю, вплоть до наказания.

— Ладно, — Топаз легла на спину, заложила руки за голову, а ногу закинула на другую ногу, — хватит нам с тобой пререкаться, лучше будем дружить.

— Лучше будем дружить. — Согласился Кий, подбрасывая в костёр очередную ветку.

— Кий, а как ты оказался с тем лосём, да на той дорожке? Ну, когда мы с тобой впервые встретились. — Поинтересовалась Топаз. — Откуда ты вообще? Ты обо мне знаешь многое, а я о тебе почти нечего. Так, скромненько, зовут Кий, лекарь, отец, ныне покойный кузнец Акрил, назвал так новорождённого сына в надежде выучить из него кузнечных дел мастера, но, вопреки ожиданиям старика, из мальца вырос лекарь, колдун, знахарь, да кто угодно, но вот только не кузнец.

— Он не был стариком, когда умер, скорее даже молодым ещё, полным сил мужчиной. — Позволил себе не согласиться Кий.

— А что произошло?

— Не знаю, то есть, достоверно не знаю. Я тогда вот так же бродил по свету, изничтожая особо навязчивую нечисть и вылечивая страждущих, в общем, проходил практику после учёбы у знахаря. Когда вернулся домой, деревня была разорена. До меня и до этого доходили некоторые слухи, но я думал, что это слухами и обойдётся. Каждый из нас думает, что это что–то плохое произойдёт с кем угодно, но только не с ним. Вот и я так думал, глупец. Когда я вернулся, там камня на камне не осталось, это говорится так, на самом же деле дома наши были из дерева, как и положено славному люду, отдающему дань жизни и природе. Всё сгорело дотла, одно пепелище. Ни домов, ни садов, ни полей, ни людей, ни скотины, ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестёр. Всё что осталось от моей большой дружной семьи, друзей и знакомых, от верного друга пса, которого пришлось привязывать, чтобы не увязался за мной в дорогу, так это огромное поле пепла, сквозь которое уже стала проклёвываться весенняя трава.

— Твоя жизнь тоже отнюдь не сахар. — Тихо произнесла Топаз.

— Да всё ж, наверное, послаще, чем твоя.

Топаз вопросительно взглянула на него.

— У меня остаётся надежда, что кто–то из моих по–прежнему жив. — Пояснил Кий.

— Значит, погибли не все?

— Ну, как тебе сказать? С кем–то из выживших мне поговорить не пришлось, но как сказывают, осталось таки нескольких выживших, взрослых и детей, но и те разбрелись по друзьям, знакомым или просто честным людям, не пожелавшим остаться в стороне от чужой беды. А, знаешь ли, с некоторых пор я начал верить слухам, по крайней мере, с надеждой просто проще жить. Осознание вины за то, что меня не было рядом…. — Он посмотрел на раскрытую ладонь и до боли сжал её в кулак.

— Но ты же не виноват. — Возмущённо воскликнула Топаз.

— Я не виноват. — Согласился лекарь. — А кто? Кто тогда виноват? Изверги, что напали на благополучную деревню, в поисках поживы ли? Наслаждения чужими муками ли? Выполняя приказы ли? Или быть может мой отец, что вряд ли выпустил бы молот или меч из рук, предпочтя достойную смерть трусливому бегству, даже ради спасения своей собственной жизни и жизни близких? Мать, что никогда и ни за что на свете не покинула бы отца и не оставила бы его одного? Мой пёс, что, наверное, до последнего рвался с цепи, но так никем и не был услышан? Мои братья–сёстры, старшим из которых было тринадцать и семнадцать лет, а младшие ещё пешком под стол ходили? Нет, Топаз, я, конечно же, понимаю, что я не виноват. Я даже понимаю, что ничего из вышесказанного не знаю точно, это ведь всё мои выдумки, исходя из того, насколько я знал своих родных и близких. Да, с очевидцами я беседы не вёл и тех, кто выжил, не встречал и встречу ли. Но так, действительно, мне легче жить, лелея надежду, что может быть когда–нибудь…. — Он замолчал.