Фантастика-2009 - Л. Макарова

Похоже, те прозрачные черти-биороботы, с которыми я сражался в Зоне Зимы были созданы трудами Любиного муженька.

– После. Что-то жарко стало. Пойду прогуляюсь.

– О’кей, только возьмите, пожалуйста, охрану.

– Непременно. Буду теперь гулять только с охраной, даже в сортир. Ты вот что, Борис, будь другом, срочно пошли приличную сумму на этот вот почтовый адрес.

Я протянул Бобу бумажку с адресом моей экс-жены – он с готовностью закивал – затем я кое-как пробился сквозь толпу, где каждый второй хлопал меня по плечу, и вышел на улицу. В доме был яркий свет, а снаружи мглистые морозные сумерки... Сама Люба не приехала. Празднует сейчас на своей калифорнийской вилле со своим Харпером, «беби, мы сделали это», запивают не американским дресневидным виски, а французским коньяком, после бегут купаться на океан, потом занимаются любовью по книжке какого-нибудь эксперта в области тантрического секса. Попался бы мне этот Харпер, потоптал бы гада, как русский медведь... Далее мною будут заниматься другие эксперты. Глядишь и самодержцем сделают, кредиты дадут. Через пару лет попросят кредит отдать. Можно не деньгами. С Китаем повоевать или совершить что-нибудь еще глобально полезное. Для этих экспертов – люди как кубики из Лего, не более.

13. Каждому цезарю по бруту

Он шел по улице, состоящей из одноэтажных довоенных домиков – наноплантовые башни и супермаркеты Джугра-порта сгнили и развалились, их останки обратились в сугробы и торосы. Он шел, играя туманом, который был продолжением его тела, туманным телом. Семен Иванович ощущал туман, как свои руки, как свои крылья. Он мог обратить клубы туман в призрачные фигуры, коней и людей, как из фильмов ужасов.

– Семен Иванович, – его догоняла молодая женщина, в которой он узнал официантку из Дома Офицеров. – Где же вы пропадаете, вас там ищут. Сейчас будут выбирать общего предводителя всех ополчений. Сказали, что все наши будут голосовать за вас.

Она подбежала ближе. Худое лицо, пухлые губы, ярко намазанные красной помадой, чем-то напоминает любимую артистку его молодости – Кейт Бекинсейл.

– А поцеловать тебя можно? – спросил он.

– Конечно, Семен Иванович, – охотно согласилась она и, сложив свои губки в дудочку, закрыла глаза.

Губы ее пахли дешевой помадой, но в поцелуй она вложила всё, что может дать преданная женщина. Как всё-таки хороши, теплы, нежны преданные женщины в туманную холодную ночь.

– Как тебя зовут?

– Настя.

– Ты вот что, Настенька, беги обратно, а то продрогнешь. Скажи, чтоб начинали без меня, я скоро буду.

– Хорошо, Семен Иванович, я побежала...

– Можно звать меня Сеня. Пока, еще увидимся.

Быстро перебирая стройными ножками, она заторопилась обратно с важными новостями, окрыленная надеждой на скорую встречу с предводителем.

Он тщательно облизал губы, пахнущие ее помадой, еще раз посмотрел Насте вслед и пошел прежним путем... Жизнь удалась, вдруг и нежданно, и теперь все, что есть в биографии, даже самое противное и унизительное, обрело глубокий смысл, стало необходимым этапом большого пути. Жизнь удалась, что еще можно желать? Да и сам такой вопрос, всем понятно, чисто риторический...

В конце улице он увидел вдруг какого-то человека. Слишком поздно увидел.

Амраш в дурацкой униформе виджилянтов – широкополой юконовской шляпе, в ковбойских сапогах, в джинсах с вышитыми мустангами. В руках у виджилянта был раритетный винчестер, которым наверное еще стреляли по индейцам и бизонам лет сто пятьдесят назад – красивое оружие с серебряной инкрустацией на прикладе. А в мозгу, как подумалось сейчас Семену, тот самый «наномайнд», который производится Любкиным мужем, мистером Харпером. А не прислал ли этого чудака сам мистер Харпер?

– Ну, чего тебе? – спросил Семен Иванович.

– Ты уничтожил нашу свободу, тиран!

– Да, я уничтожил вашу свободу, – охотно согласился Семен Иванович. – А еще я убил твоего папу. А еще я принудил к сожительству твою мать, отчего у нее рождались одни дураки. Ты в курсе, как переводится с латинского имя Брут[25]?

Семен Иванович чувствовал воду внутри виджилянта, она словно текла по его пальцам. Семен Иванович мог сейчас моментально уничтожить этого амраша изнутри – ледяным взрывом, обратив вольные дигидроли в полимерные цепи, растущие как черви. Семен Иванович мог поступить как могучее божество, но неожиданно подумал, что мертвое божество лучше живого.

Выстрел опрокинул Семен Ивановича на землю.

«Вот и всё. Красивая смерть, и она мне тоже удалась», – подумал он напоследок. Потом к нему пришла сама Она, похожая на Любу Виноградову, только без ее недостатков, и повела за собой. Проще говоря, Семен Иванович умер. Мать всего, которую атеисты некрасиво называют вакуумом, приняла его душу обратно. А ледяной туман тут же покрыл его тело изморозью, окрасив благородным серебряным цветом, как древнего северного князя.

Виджилянт, все еще раздувая ноздри, посмотрел на тело поверженного врага и убедившись, что тот мертв, хихикнул. Наверное, он хотел посмеяться еще и даже исполнить что-то вроде ковбойского танца, но тут ему стало нехорошо. Ему стало совсем плохо, когда лед, разорвав его куртку, вышел изнутри, из его груди. Виджилянт повалился назад, и, хотя он был уже мертв, тело его дрожало – из ушей, глаз, рта и других отверстий лезла снежная масса. А затем он просто лопнул вместе с сапогами и джинсами. На месте виджилянта остался сугроб, украшенный окровавленным тряпьем и гирляндами кишок. На вершине сугроба лежал раритетный винчестер.

14. Пуля – дура

У меня часто так бывало, просыпаешься посреди ночи – и ничего не понимаешь. Кто я, где я, какой год, как меня зовут? Понимаешь только одно, что существуешь. И от одного этого факта такое счастье ощущается. Секунд двадцать ощущается, пока всё не вспомнишь. Но сейчас, когда я вспомнил, то все равно был готов плясать. Я был Там, но вернулся! Смерть отпустила меня, моя душа не растаяла в бездне.

Настя прибежала на звук выстрела через пару минут. Она была уверена, что я – уже того. Дырка на груди, а сзади, под лопаткой, вообще пробоина. Но когда подоспели все остальные – минут через десять – они решили, что я, может быть, и не так уж мертв: ранение сквозное, вроде дышит мужик, а вот уже просит выпить для сугрева.

Тут и ежу понятно, повезло мне вовсе не оттого, что я такой пригожий. Мертвая вода живет во мне и со мной, через меня она изучает наш мир, чтобы стать водой живой.

Из лазарета я удрал посреди ночи, с двумя рубцами, оставшимися на месте дырок. И дунул не на Земский Собор – всеобщего предводителя выбрали и без меня – а прямо к Настасье, вон сопит рядом...