Преторианец - Томас Гиффорд

— Как это ты наложила руки на сей дворец? Эркеры, кованые ворота, сверкающая парадная дверь и все такое!

Полотняный навес над задней дверью надулся порывом ветра с Темзы. Пухлые белые облака висели в небе аэростатами заграждения.

— Я вышла за него замуж. Лорд Белл. Я теперь леди Белл, когда мне вздумается об этом вспомнить.

— Ради бога, когда это ты успела?

— Еще в сороковом. Правда же богато, милый? Его родственнички только сейчас начинают с нами разговаривать. Могу также добавить, что мое происхождение и начало жизни окутаны тайной и останутся такими впредь. Идеальный брак. Перси — мой повелитель, а я — его экзотическая «чертова лягушатница», как выразился его папаша прежде, чем покончить с собой. Нет, не из-за меня, клянусь! Чудесный дом, правда? Перси купил его для меня, свадебный подарок. Мне сказали, георгианский стиль. Рядом жил Данте Габриэль Россетти, и нам нарассказывали о нем множество чрезвычайно английских легенд. Мы въехали сюда вскоре после того, как его красавица жена Элизабет умерла от туберкулеза. Она позировала для многих его картин, и он посвятил ей множество стихотворений. Она уже умирала, когда вышла за него, а после ее смерти он похоронил с ней несколько поэм. Завернув в ее волосы, не больше не меньше. Как романтично! Впрочем, через несколько лет, когда стало ясно, что за стихи неплохо платят, он велел раскопать могилу, чтобы вернуть рукописи… Это уже не так романтично. Но опять же очень по-английски!

Домоправитель принес лимонад, затем ланч: холодных цыплят, салат, вино — все было искусно разложено на фарфоровом сервизе, украшенном гербом ее мужа. Очищая тарелку, Годвин чувствовал себя так, будто ему постепенно открывается истина.

Клотильда была очарована всем английским. В ее головке хранился неисчерпаемый запас историй о Россетти.

— Он держал в садовом домике пару кенгуру. Кончилось тем, что детеныш подрос и убил свою мать. И еще был ручной енот — по слухам, он потом убил оставшегося кенгуру. А любимцем его был австралийский вомбат — и еще, знаешь, Роджер, Россетти дружил с Доджсоном, который Льюис Кэрролл, и знатоки утверждают, что Соня в безумном чаепитии у Болванщика списана с того вомбата! — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Когда у нас будут дети, я расскажу им эту историю. И еще он держал у себя броненосцев. Какой странный человек!

— И как это по-английски! — добавил Годвин, чтобы порадовать ее и откинулся в кресле. — Замужем! Я слышал что-то такое…

— Я пробовала с тобой связаться, но… — она повела плечом, — безуспешно. Ты куда-то уезжал. Мне было одиноко.

— А где сейчас лорд Белл? Хотел бы я с ним познакомиться.

— Он — что-то вроде ученого. Работает с учеными. Какие-то связи с Кембриджем. Или с Оксфордом? Вечно я их путаю… Нет, точно, Кембридж. Но, бедный мой Роджер, что это про тебя рассказывают? Просто подумать смешно: поразительные приключения, чудесное спасение. Ты должен мне все рассказать.

— Ну, не знаю, что ты уже слышала. Просвети меня.

— Ну, я на днях болтала с Клайдом, и он проговорился, что тебя чуть не убили во время какого-то страшно дерзкого дела… Он, видишь ли, слышал от Сциллы, с месяц назад. У нее тогда, по-видимому, был один из тех несчастных периодов… понимаешь? Это если верить Клайду — мне самой никогда не было с ней так уж трудно, хотя нет, неправда, бывало, но это не важно, верно? Суть в том, что Сцилла провела большую часть дня, по словам Клайда, очень утомительного, рассказывая о тебе… плакала и рвала на себе волосы… Между прочим, у Клайда сложилось впечатление, что между вами что-то есть. И он пришел ко мне, чтобы все рассказать, ужасно расстроился из-за Сциллы и напился до остолбенения. Ты же знаешь, Клайда прошлое никогда не отпускает. Он так и не смог забыть маленькую Присциллу, да ты, наверно, сам знаешь…

— Прошлое держит каждого из нас, — сказал Годвин, — каждого. По крайней мере тех, кто способен думать. Невозможно скрыться от прошлого. Все мы, милая моя, есть то, что мы прожили. Кроме прошлого, у нас ничего нет.

— Ну, только ты не кисни! Я этого не перенесу. Так это правда, что тебя чуть не убили?

— Более или менее. Ранили в голову. Но сейчас уже все в порядке.

— А Макс Худ мертв. Начинаю складывать два и два… Вы со Сциллой — любовники?

— Временами.

— Должно быть, особенно тяжело было вам с Максом. Вы с ним, как мне помнится, были очень близки. Кофе или лимонада?

К вечеру стало еще жарче. Годвин выбрал лимонад.

— Макс так и не узнал обо мне и Сцилле.

Клотильда подняла на него округлившиеся глаза, губы оттопырились, готовые сложиться в улыбку или в восклицание.

— Mais non![47] Поверь, Роджер, он знал! О да, он знал. Он знал о твоих чувствах.

— Что ты хочешь сказать?

— Я сама хорошо знала Макса.

Она опустила ресницы.

— С каких пор?

— Это сложная история, cherie.[48] Ты можешь задержаться?

— Когда ты ждешь мужа?

— Не раньше конца недели, а история не настолько сложная. Понимаешь, в Париже, еще до встречи с тобой, я оказывала иногда услуги Максу Худу. Ты краснеешь, Роджер, совсем как тогда! Ну, все мы должны помнить, с чего начинали, верно? Макс был моим клиентом… Ох, бедный Макс, что за жизнь!

— Как это надо понимать?

— У Макса были трудности. Можно говорить начистоту, да?

— Конечно.

— Он ничего не мог. В постели. После нескольких визитов перестал и пробовать. Я говорила ему, что у мужчин так бывает и проходит, я так старалась убедить его. И он был такой джентльмен. Он все равно приходил ко мне и непременно платил за мое время, хотя мы только разговаривали. Он рассказывал мне о пустыне… Мне кажется, что-то случилось с ним там, в пустыне… Но я не знаю, об этом он не хотел говорить… Только когда он женился на Сцилле Дьюбриттен, я чуть в обморок не упала. Я знала, что он полюбил ее без памяти еще девочкой, но и знала, что он импотент. — Она сказала это с грустью. — Он с ума сходил по Присцилле. И Клайда она совсем одурманила. Как будто каждый, кто побывал в постели со мной — раз! — влюблялся в нее! А потом тем летом мы разговорились с Максом — наверно, ждали тебя, пили кофе, ты ушел куда-то со Свейном, и он сказал, что ты тоже любишь ее, Присциллу! Меня как громом поразило!

— Ну, это уж чепуха. Макс все выдумал. Я к ней тогда очень привязался, но…

— Макс бы совершенно уверен. Он наблюдал, как ты с ней держишься, и сказал, никаких сомнений, ты влюблен в нее, как и он.

Она подняла вверх палец, не позволив ему возразить.

— Но он сказал: ты сам не знаешь, что любишь ее! Представь себе, сколько усилий он потратил на анализ ситуации — скажи, Роджер, он был прав? Ты действительно полюбил маленькую Присциллу еще в те давние времена?

— Да, может быть. Но он правильно сказал, что я сам об этом не знал. Все это совершенно несущественно… Я после Парижа увиделся с ней только пару лет назад. Столкнулся с Максом в Каире. Он неплохо позабавился, неожиданно представив мне свою жену… Это была Сцилла, конечно. Тогда я и узнал, что они поженились.

— Теперь можешь сказать мне откровенно, Роджер. Вспомни, как мы были близки, дорогой мой… Когда ты снова увиделся с ней — ты еще был в нее влюблен? Или влюбился заново?

— Клотильда, что за игру ты ведешь? К чему клонишь?

— Я ведь тебе сказала: у нас с Максом были сложные отношения. Видишь ли, когда я перебралась в Англию, а Макс со Сциллой были уже женаты, Макс меня нашел… мы снова стали друзьями, как в Париже…

— Хочешь сказать, он приходил к тебе ради секса?

— Роджер, ты меня плохо слушал. Я же сказала, между нами никогда не было секса.

— Ты хочешь сказать, у него это… так и не прошло?

— Я говорю, что Макс Худ был импотентом. Его солдатик никогда не вставал по стойке смирно… Как это грустно, ведь сам он был таким стойким солдатом… Он очень беспокоился из-за Сциллы — с точки зрения секса, конечно. Знал, что его состояние сводит ее с ума… ей приходилось tres difficile[49] с Максом, он рассказывал мне, что у него бывают припадки бешенства, говорил, что бил ее, — он ненавидел себя за то, что оказался для нее бесполезен, а ее ненавидел за то, что она уходит к другим: к мужчинам, к женщинам, — он на части разрывался, Роджер… Он никогда не знал наверное, чем она занимается, но логически рассуждая…

— Но ведь у них дочь! — сказал Годвин.

— Возможно, это его дочь — так он говорил. По-видимому, ей удалось достаточно… возбудить его несколько раз. Он не мог заставить себя об этом говорить… а может быть, и лгал, может, хотел, чтобы я поверила, что у него мог быть ребенок… Кто знает, могла ли она забеременеть от него? Если судить по тому, как у него было со мной, — нет. Но он мне рассказывал о вашей встрече в Каире. Был очень взволнован. Говорил мне: «я очень люблю этого человека» — то есть тебя, — «я помог ему стать мужчиной, мы братья, Рыжик», — он звал меня Рыжиком, — «мы братья по крови» — этого я не поняла, спросила его, как это — братья по крови, и он сказал, может быть, я вправе знать, и рассказал мне…