Сокол и огонь - Патриция Райан

— Лишить жизни — не милосердие.

— Нет, именно так. Обещай мне!

— Я люблю тебя. Я не могу.

— Если любишь, сжалься надо мной. Сделай это, найди в себе силы. Обещай! Обещай, что не дашь мне сгореть.

Его глаза снова закрылись, лицо исказилось мукой.

— Обещаю, — едва выговорил он.

Ее руки разжались. Торн поднял голову.

— Этого не понадобится, — сказал он глухо. — Я сумею спасти тебя. Если бы это можно было сделать скорее! Если бы можно было сейчас увести тебя отсюда!

— Но ты можешь, — сказала она, нежно целуя его в губы, — хотя бы ненадолго.

Взяв Торна за плечи, Мартина легла на спину, на соломенную подстилку, увлекая его за собой. Она прильнула к его губам, медленно и страстно целуя их. На мгновение Торн оцепенел, но потом вернул ей поцелуй, с глухим, похожим на рычание стоном. Его дыхание стало тяжелым.

Выгнувшись, как кошка, она откинулась на солому.

— Ты уверена? — отстраняясь, прошептал он.

— Да, конечно. Я хочу забыть, где я. Хоть на короткое время забудем все.

Торн осторожно обнял ее. Легкими движениями его руки ласкали ее сквозь грубое платье. Он развязал бечевку в косе и расплел ее, пропуская сквозь пальцы каскадом рассыпавшиеся волосы. В молчании они разделись и легли рядом, глядя друг другу в лицо, завороженные и прикованные бессловесным разговором глаз, пока лишь едва соприкасаясь телами. Кончиками пальцев он гладил ее лицо, шею, касался ее сосков. Руки Мартины ласкали могучие плечи Торна. Она дотронулась до его широкой груди и ощутила под своей ладонью частые удары его сердца, почувствовала, как с опаляющим жаром желание повлекло ее к нему.

Мартина провела рукой вниз и коснулась кончиками пальцев его плоти, дыхание Торна на миг пресеклось. Она осторожно погладила его, с трепетом ощутив, как он вздрогнул под ее рукой. Рука мужа скользнула к ее лону. Его глаза осветила улыбка. Он понял, что она готова была принять его.

По-прежнему лежа на боку, он мягко согнул ей ногу в колене, приподнял ее, заводя за свое бедро. Не отрывая взгляда от глаз Мартины, он передвинулся, вытянувшись всем телом, крепко обхватил ее за бедра и вошел в ее лоно одним мощным рывком. Стон вырвался из ее груди. Он закрыл ее рот поцелуем, и их вздохи смешались, в то время как ее плоть раскрывалась навстречу ему. Бессознательно улавливая ритм, они передавали друг другу свое движение, точно став одним существом.

Торн оторвался от ее губ и, с трудом переводя дыхание, прошептал:

— Смотри на меня… Прошу тебя, смотри на меня…

Его глаза горели как в лихорадке. Мартина чувствовала его внутри себя. Она заметалась, охваченная нараставшим возбуждением, едва удерживаясь от криков. Когда ее исступление достигло высшей точки, он одним движением перевернул ее на спину и стиснул в могучих руках, приподнимая ее. Через мгновение ее тело затрепетало от яростных глубоких толчков, которые проходили, казалось, через все ее существо, каждым ударом отдаваясь в сердце.

Замирая от сладкой боли, она вцепилась в Торна, рванула его к себе. Рыдание клокотало в ее горле, и горячие слезы хлынули из глаз. «Я люблю тебя», — услышала она хриплый шепот. Тела их замерли в судороге оргазма, а два одновременно восхищенных крика поглотила мгла под сводчатым потолком темницы.

С последним блаженным содроганием он припал к ней, накрыв своим огромным телом, и спрятал лицо в ложбинке у ее шеи. Оно было мокрым. Широкие плечи Торна дрожали.

Из Бэттлского аббатства Торн направился прямо в гавань Балверхайт. Черный монашеский плащ он еще по дороге зашвырнул в угол на какой-то пустой лестнице. Под плащом на нем была неприметная темная туника. Этой ночью лучше было выглядеть простым горожанином, а не знатным бароном. Если все будет удачно, никто не узнает его.

Когда стражник вернулся за ним в темницу, расстаться с Мартиной показалось Торну самым тяжелым испытанием за всю его жизнь. Но спасти ее, возможно, было еще тяжелее.

Для начала он выбрал самую большую таверну. Заказал пинту эля, занял стол в дальнем углу и осмотрелся. Посетители были по большей части рыбаки, несколько матросов; как водится, пара забулдыг, несколько уличных воров. Он расплатился и, оставив свою кружку нетронутой, пошел в кабак напротив. Здесь была публика того же рода, может, только с большим числом головорезов. Он насчитал по крайней мере три отсутствующие руки и столько же выбитых глаз.

В восьмом кабаке Торн почувствовал, что начинает терять терпение, а вместе с ним и уверенность. На этот раз он выпил свой эль, осушив пинту одним глотком, и заказал вторую. В гавани оставалось не больше трех или четырех питейных заведений, где он еще не побывал. Когда он обойдет все, надо ли начинать сначала или прямо перейти к борделям? Он допил вторую пинту и швырнул пинту на стол… А может быть, напиться прямо здесь и разнести к чертовой матери этот кабак — перевернуть столы, покру-шить скамейки, сломать ставни и свернуть пару-другую челюстей?..

И в эту самую минуту Торн увидел двух матросов — одного верзилу, другого щуплого коротышку, — которые вошли с улицы и уселись за стол возле дверей. Благодарю тебя, Господи. Он неспешно поднялся и вразвалочку подошел к ним. По выражению их лиц он понял, что его не узнали. Он произнес несколько приличествующих случаю приветственных слов на староанглийском, и они вежливо ответили ему с некоторой осторожностью. Торн показал три пальца кабатчице, она налила три новые пинты и поставила перед ними.

— Спасибо, добрый человек, — сказал рослый матрос, взявшись за свою пинту. — Но только ежели у тебя к нам какое-то дело, то лучше говори сразу.

Торн пожал плечами и подсел к ним за стол.

— Я видел вас сегодня на суде, где приговорили за ересь леди Фальконер.

Низенький матрос полез в карман и извлек оттуда живую мышку. Он усадил ее на ладонь и нежно погладил.

— А ты, значит, там тоже был?

— Точно. Больно неучтиво с вами обошлись. Ей-богу, я даже пожалел вас.

Верзила отхлебнул из пинты и со стуком поставил ее на стол.

— О ком стоит пожалеть, — проговорил он, — так это о молодой баронессе, которую завтра сожгут.

Его спутник досадливо крякнул, покачав головой. Он поднес сидевшую в горсти мышку к лицу и поцеловал, вытянув губы трубочкой. Затем обмакнул палец в эль и протянул мышке, которая принялась его облизывать.

— Но вроде бы, раз она еретичка… — осторожно сказал Торн.

Коротышка кончиком пальца пощекотал мордочку зверька.

— Она такая же еретичка, как моя малютка Розамунда, — сказал он. — И никогда она не делала того, что на нее наговорили.

Торн наблюдал, как эти двое тянут свой эль. «Теперь будь начеку, — подумал он. — Не наседай на них, иначе ничего не добьешься. Подожди, пока у них развяжутся языки. И больше не пей».