Афган, снова Афган... - Александр Иванович Андогский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну а мы наконец взлетели. Самолет взял курс на север. Домой! Сидя у иллюминатора, я смотрел на расстилающуюся под нами гряду плотных облаков и пытался разобраться в своих ощущениях.
Свой офицерский долг я исполнил. Был в бою. Не испугался. Не прятался. Меня убивали, и я убивал. Значит, перед ребятами, перед сослуживцами не стыдно. Это радует. Теперь есть надежда, что меня, обстрелянного офицера-спецназовца, не обойдут стороной новые интересные задания, новые страны…
Судя по тому, что я могу самостоятельно передвигаться, раны мои вряд ли представляют серьезную опасность для здоровья. Так что и с этой точки зрения беспокоиться не о чем.
Ну, что же… Из этой переделки мне удалось выбраться практически с минимальными потерями. Может быть, действительно есть Бог и есть мой личный ангел-хранитель, который в нужный момент позаботился о том, чтобы раны были не смертельные. Спасибо ему и спасибо тебе, Господи, если ты есть!
Размышляя таким образом, я задремал и проснулся только тогда, когда самолет уже начал заходить на посадку.
Уже в темноте он приземлился в Ташкенте.
Там снова автобусы. Санитарные машины. Куча людей в белых халатах, в военном, в штатском. Все с каким-то жадным интересом разглядывали нас, одетых в ношеные вещи с чужого плеча, в окровавленных бинтах, на костылях, поддерживающих друг друга.
Нас отвезли в военный госпиталь. Ходячих раненых привели в какой-то большой холл, где врачи провели предварительный осмотр. Потом на рентген. Затем развели по палатам. Выдали больничную одежду: пижаму и штаны. Я с большим трудом кое-как переоделся и, кряхтя, взобрался на высокую койку. Лег поудобнее. Чистое белье, теплое одеяло… Я пригрелся и задремал.
Однако минут через двадцать за мной пришли двое молодых ребят в больничной одежде (как потом выяснилось, это были солдаты, которые лежали в госпитале по болезни, уже почти выздоровели и помогали сестрам с тяжелыми больными) и молодая хирургическая сестра. Они привезли с собой тележку.
— Так, сейчас поедем на операцию! — бодро заявила сестра. — Раздевайся, перекладывайся на тележку!
— Да я сам могу дойти! — попытался возражать я. — Вы только помогите встать с кровати…
— Давай, давай, не задерживай нас, доктор уже ждет!
Я снял пижаму и брюки, оставшись в нижней рубашке и трусах.
— Полностью раздевайся!
— Зачем полностью?
— Ну-ка, помогите ему! — отдала приказание сестра, и солдатики начали стаскивать с меня рубаху.
В конце концов меня, совершенно голого, взгромоздили на тележку и покатили в коридор. Тут я взбунтовался:
— Что вы делаете? Что вы со мной как с трупом обращаетесь? Хоть прикройте чем-нибудь, ведь холодно же!
Меня прикрыли одеялом.
Поехали по коридору в операционный кабинет. Там меня перевалили на стол.
— Так… Ну, что тут у нас? — бодрым, жизнерадостным голосом поинтересовался хирург. Он рассматривал мои еще мокрые рентгеновские снимки. — Ничего страшного… Ага, вот здесь… — Доктор вполголоса обсуждал что-то с сестрой. — Помогите ему лечь на правый бок…
Операция началась.
Для начала доктор узнал, как меня зовут, предложил выпить стопочку спирта «за знакомство». Я ухнул мензурку чистого, запил дистиллированной водой. Спирт огнем разлился по телу, даже утихла головная боль. В это время сестра обрабатывала рану на боку каким-то составом, по запаху напоминающим бензин. Потом вкололи замораживающие уколы.
Напротив меня был еще один стол, на котором на животе лежал Леша Баев. У него, кроме сквозного ранения шеи, вся спина побита осколками. Над ним колдовали хирург и сестра. Доктора вовсю балагурили, весело шутили с нами. Наконец мой хирург вытащил из бока пулю.
— Вот, смотри! — показал он мне зажатый в пинцете покореженный кусочек металла.
Пуля была калибра 7,62 мм от автомата Калашникова. Она напоминала собой лепестки цветка, торчащий из оболочки стальной цилиндрический сердечник был погнут. Не пуля, а репей какой-то… сюрреалистический…
— Нет, браток. Нельзя. У нас приказ: все, что из вас вынем — отдавать на экспертизу…
— Жаль…
А в это время Леше накладывали на спину швы.
— Леша, ну ты только посмотри, какие у тебя на заднице дырки: как карманы у джинсов! — хохмил хирург. — Даже зашивать жалко! Может быть, так оставим — будешь от жены заначку прятать, а?
Все дружно захохотали…
Воспоминания о нашем пребывании в Ташкентском военном госпитале до сих пор мне лично приятны. К нам относились как к самым дорогим гостям. Внимательный и заботливый медперсонал, прекрасное питание. Из Ленинграда приехала группа врачей. «Альфовцы» со знанием дела говорили, что это — лучшие врачи знаменитой ленинградской школы полевой хирургии.
Местная, ташкентская, наружка взяла над всеми нами шефство. В результате каждый день у госпиталя дежурила черная «Волга» с водителем: вдруг кто-то из легкораненых захочет прокатиться, посмотреть город, попить на воле пивка и тому подобное.
Стараниями ташкентской «семерки» наши прикроватные тумбочки ломились от хорошего армянского коньяка. Каждый день утром заботливые ребята привозили нам горячий куриный бульон.
Через несколько дней в госпиталь приехали представители управления «С» Первого Главного управления КГБ. С ними был Глотов. Под диктофон каждый из раненых в отдельной комнате наговорил все, что он делал во время боя, кого видел из бойцов, обстоятельства схватки и тому подобное.
На прощание нам на полном серьезе неофициально объявили, что на всех раненых подано представление на звание Героя Советского Союза. Мы понимали, что Президиум Верховного Совета СССР вряд ли пойдет на такое массовое причисление к Героям, и скромно надеялись на… орден Ленина.
От имени Председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова каждому из нас вручили конверт, в котором лежали четыре новенькие купюры по 25 рублей. Очень приятный момент!
Заодно нам привезли газеты, в которых кратко сообщалось о том, что «прогрессивная часть афганского общества свергла кровавый режим Амина» и что во главе Афганистана сейчас стоит «хороший» Бабрак Карм аль. Мы были приятно удивлены тем, что нас обозвали «прогрессивной частью афганского общества», а потом еще долго спорили между собой, выясняя, Бабрак — это имя или фамилия?
И вот наступил Новый, 1980 год.
Пробили по телевизору куранты, зазвенели бокалы с шампанским.
— С Новым годом! С новым счастьем!
Мы пили и праздновали с вечера, а потом всю ночь. Первым отключился офицер-пехотинец из
