Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Она повернулась, чтобы посмотреть на людей и, к моему удивлению, — она испугалась. Она отвернулась и опустила свой мерцающий, как пламя, хвост между ног. Мужчины бросились на нее, и я понял всё лишь за мгновение до того, как её уловка сработала. Первый пастух оказался на спине с лапами на груди, в то время как зубы вцепились в руку его брата, наносящего размашистый удар палкой. Тот закричал и бросил оружие. Он поднёс руку ко рту, как будто благословение губ могло исцелить раздробленные кости. Второй пастух повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как волк разрывает горло его товарищу.

Она была великолепна. Я стоял, как мог бы стоять в театре, наблюдая как актёры играют драму с такой силой, что не смел пошевелиться, чтобы не нарушить их концентрацию. Другие два замерли в оборонительной позиции, не веря тому, что, они знали — было правдой. Она обошла их один раз, медленно, а затем бросилась вперёд, срубив их топороподобным ударом своей головы. Трое, борясь, покатились по земле, но там мог быть лишь один исход. В конце концов, она выбралась из-под трупов и отряхнулась, словно собака после дождя. Я продолжал наблюдать, как будто зная, непонятно откуда, что это было ещё не всё, что мне предстояло увидеть.

Волчица ушибла левую заднюю лапу и, хромая, побрела к подножию дерева, на котором сидел я. Моё дыхание замерло у меня в груди, и я напрягся, чтобы там его и оставить. Она села против корней и вновь отряхнулась. Луна вышла на мгновение из-за облаков, или мне так показалось, и вдруг я уже смотрел на женщину, или может девушку. Голая девушка у основания дерева, плечи гладкие, покрытые кровью, её левая нога дотянулась до её лица, и она лизнула порез на нежной коже. До сих пор я молчал, но на этой трансформации я позволил холодному ночному воздуху в спешке покинуть мои лёгкие и сделал резкий вдох, чтобы заменить его потерю. Голова девушки резко поднялась, и наши глаза встретились, как они встретились ранее. Я понял её взгляд тогда, как я не мог сделать этого раньше. Убийца смотрел на убийцу. Подобное узнало подобное.

В одно мгновение она развернулась и, прежде чем я успел хоть что-нибудь сказать, хотя бы то, что я не собирался причинить даже малейшего вреда кому-то, столь великолепному, ушла. Она бежала по полю, вновь волчица, вновь идеальная. Я же медленно пополз назад в поместье, избегая самых чёрных теней, качая головой в попытке выбить события этой ночи из своей памяти. Когда я проснулся поздним утром, они по-прежнему оставались со мной, столь же яркие, как и солнечный день, что приветствовал меня.

После этого мой элегантный план пришлось отложить, а охрана графа была удвоена. Они обнаружили тела троих пастухов и отпечатки в земле, которые были настолько ясны, что даже жирный Хуго мог их прочесть.

— Оборотень, — сказал он, морщась так, как будто опустил палец в воду в ванне, которая оказалась слишком холодной, чтобы в неё погрузиться.

Что возмутило меня, когда я стоял недалеко от дерева, на котором провёл предыдущую ночь, — это поведение мужчины. Выражение собственного превосходства над чем-то, что он никогда не смог бы даже надеяться понять. С этого момента я решил, что я на её стороне: дикая, испуганная, идеальная убийца против жирного, ручного егеря. После того как мы провели важное собрание, на котором обсуждали наилучший способ, как поймать в ловушку свирепого зверя (мои предложения были глупыми и нарочно непрактичными), я отправился на её поиски.

Фермеры и работники графского поместья жили в деревне за стенами усадьбы: коллекция хаток и домиков под соломой, сгрудившихся вокруг мельницы, как будто они старались занять так мало места на графской земле, как только было возможно. Я чувствовал глаза, разглядывавшие меня из-за тёмных окон, пока подходил, изредка останавливаясь, чтобы сбить прутом, выдернутым из изгороди, налипшую на сапоги грязь. Её нетрудно было найти. Я задал несколько вопросов, на которые нельзя было не ответить (ведь задавал их человек из усадьбы). Ответы, которые я получил, конечно, не были проявлением сотрудничества, но жители рассказали мне больше, чем думали.

Я нашёл её, когда она набирала воду в колодце. Она увидела меня и бросила ведро, скрываясь за сараем. Я последовал за ней так быстро, как мог, и на этот раз успел сказать, что не хотел причинять ей вреда. Она знала, что я знал, она видела это в том, как я смотрел на неё, это всегда в глазах. Она зашла в сарай, и я шагнул вослед, ожидая пока мои глаза приспособятся к темноте, разделяемой на полоски светом, пробивающимся сквозь щели между досками. Я чуял запах сена и её.

Нападение волка оказалось для меня совершенной неожиданностью и мне повезло, что у меня была солома, на которую я и упал. Она была на мне, и я ясно вспомнил судьбу открытой этим челюстям шеи. Но я не глупый мальчик пастух. Я оттолкнул коленями сидевшее на мне существо и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы встретить новый атакующий прыжок. На этот раз я повернулся на одной ноге и встретил атаку другой. Манёвр стоил мне баланса, и я вновь отведал соломы, но мой сапог встретился с ухом волчицы и сбил её с ног. Я вскочил, выплёвывая пыль, и встретился с ней вновь. Она качала мордой, пытаясь выбить солому и заусенцы, которые в ней застряли, и я засмеялся.

— Кажется, мы оба уже имеем причины, чтобы сожалеть об этой битве, — говорил я более уверенно, чем чувствовал, но такие обманы мои еда и питьё. В то время, пока мы изучали друг друга, я расстегнул застёжку моего плаща и осмотрел помещение в поисках оружия. — Должны ли мы сражаться, пока один из нас, скорее всего моя прекрасная личность, не станет хладным мясом? — там были вилы, которыми ворошили солому и которые были воткнуты в потолок надо мной. Моя мольба не оказала никакого влияния, и она, опустив голову, начала подкрадываться ко мне на идеальное для прыжка расстояние.

Я смотрел на глаза, это всегда в глазах. Её жёлтые и дикие глаза, янтарные бассейны злобы, но также и нежные. Я всматривался всё сильнее, и чуть было не угодил в её ловушку. Там не было мягкости, обман предназначался для сентиментального противника, которого точно оценил её взгляд истинного хищника. Я пришёл в себя, как только она бросилась. Она была достаточно быстра, почти достаточно, но я был убийцей дольше.

Я прыгнул вверх, бросив перед собой плащ и добираясь до вил, которые торчали над моей головой. Она влетела головой в развевающуюся шерсть и неловко ткнулась в землю. Когда она покатилась по соломе, я дёрнул за ручку, освобождая вилы. Я рухнул на землю в вихре соломы и кровельных балок. Клубок волка и плаща метался по полу, и я нанёс ему проникающий удар рукояткой вил. Я шагнул в сторону, когда часть крыши угрожающе прогнулась, и перевернул вилы, теперь четыре зубца обвиняюще указывали на мой плащ. Его наполнение теперь было намного меньше, и я выдохнул, не ощущая до этого, что всё это время задерживал дыхание, когда увидел девичью голову, высовывающуюся из отверстия для рук. Я убедился, что она останется закутанная в плащ. Мой вкус, как правило, ограничивался женщинами более взрослыми и с более пышными формами, но я не мог отрицать определённую привлекательность в том, что предстало передо мной. Тем не менее, я, прежде всего джентльмен-убийца. Мы присели вместе в луче света в углу сарая, она потирала синяк на плече, а я выковыривал солому, застрявшую у меня в зубах.