Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

— Да куда уж теперь деваться, — пробормотал Полозов, морщась от странных ощущений в тех местах, где из него торчали длинные иглы с круглыми головками-бусинами, — красными, чёрными и белыми. — И что же? Неужели помогает?

— Обязательно, Константин Иванович. Обязательно.

В комнате отдела царила несуетливая атмосфера настоящей работы, когда никто не мельтешит понапрасну и где каждый сотрудник отлично знает свой манёвр. Мишима осмотрелся и, судя по всему, остался доволен увиденным. Гур вздохнул немного свободнее.

— Все собрались? Ориентирую, — Городецкий подошёл к огромной карте Москвы, распластавшейся на стене комнаты. — Бердыш с Колумбом. Прокачиваете жмура. Полную картинку я хочу видеть не позднее завтрашнего утра. Сегодня можете в отдел не заглядывать, ничего интересного не предвидится. Богомол. Обход соседей. Старик, я на тебя надеюсь, ты знаешь. Пластун и Лесной. Поработайте по нашим хитрованцам.[126] Есть большая и серьёзная уверенность, что это полная пустышка, но пузыря пускать мы не имеем права, так что, ребята, — мелкой рысью, в общем. Гур и Учитель. Вы свой надел знаете, мы ещё вчера с вами всё обсудили… А где Минёр?

— Будет через два дня, — лаконично ответил Мишима.

— Ладно, — Городецкий кивнул. — Поехали дальше… Драгун и Сотник. Вы оба – в резерве, безотлучно при Бате. Батя отвечает за общие конструкции, я, как всегда, занимаюсь всякой ерундистикой и прикрытием. Документы, оружие? Вопросы есть?

— Нет, — ответил за всех Герасименко и поднялся. — По коням, хлопцы.

Сыщицкая работа показалась Гурьеву странно знакомой. Очень уж многое удивительным образом походило на то, чему он учился долгие годы у Мишимы. Вавилов выслушал его, улыбнулся скуповато:

— А чего ты ожидал, сынок? Сыск – не искусство, не волшебство. Работа как работа. Занудная даже, можно сказать. Это только в книжках хитромудрые умники по кабинетам страшные злодейства дедукцией разгадывают. А у нас всё просто, как в жизни: люди, люди, ещё раз люди. Ничто не происходит в полной пустоте. Всегда кто-то видел, что-то слышал, где-то был… В сто мест сразу сыскарю успевать приходится. Волка ноги кормят – так и мы. Работаем. Такие дела.

— Так просто?

— Не просто, — взгляд Вавилова ощутимо потяжелел. — Уж очень многие нам не верят. Не верят, что мы людей защищаем. Тяжело, морально тяжело, в первую очередь, когда граждане считают власть и нашу, родную рабоче-крестьянскую милицию едва ли не более страшными врагами, чем любые бандиты и супостаты, когда никакой системы учёта людского не существует,[127] когда… Миллион причин всяких, когда да отчего. А работать-то надо. Только делом что-то доказать можно.

Москва. Май 1928

— Ну что, Гур? Что-нибудь уже выяснили? — Ирина смотрела на него, и сердце её стучало тяжело и надсадно. Какой он сделался… чужой, подумала она. Чужой. Взрослый совсем. Решил уже всё. Решил и запечатал. Как же он так может? Что же это такое?!

Гурьев словно очнулся:

— Выяснили. Пока ничего утешительного. Ясно уже, что не бандиты это никакие.

— А… кто?!

— Догадайся, Ириша, — Гурьев нехорошо улыбнулся.

— Я не понимаю.

— И я не понимаю, — он вздохнул. — Ничего не понимаю, признаться. Такие сложности, такой шум. Зачем? Чего ради? Не понимаю.

— Что ты будешь делать?

— Разбираться дальше.

— Я не об этом, Гур. Ты ведь понимаешь, правда?

— Я не знаю, — он угрюмо посмотрел в окно. — Не знаю пока, Ира. Я не стану об этом думать, пока не выясню всё, что можно. Кто и зачем.

— А я?

— Документами на выезд один мой новый знакомый занимается. На следующей неделе ваши паспорта будут готовы.

— Как?!

— Обыкновенно, — Гурьев пожал плечами. — Это для тех, кто с парадного ходит, такие дела месяцами тянутся. А для своих, которые через задний двор шастают, всё очень быстро обтяпывается. Раз-два – и в дамках. Пойдём, надо твоих родителей проинструктировать.

— Подожди. Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Хочу, — кивнул Гурьев после некоторого раздумья. — Увези Константина Ивановича.

— Что?!

— Я хочу, чтобы ты расписалась с Константином Ивановичем и увезла его во Францию. Вы нужны мне – и ты, и он.

— Ты с ума сошёл, Гур. Это…

— Я никогда ни о чём не просил тебя, Ира. А теперь – прошу. Ради маминой памяти. Сделай это.

— Я не могу!

— Почему?

— Не знаю. Это всё… слишком неожиданно!

— Никаких сложностей не предвидится, Ириша, — мягко сказал Гурьев. — Обещаю. Не нужно никуда ходить, ничего говорить, нигде стоять. Все документы принесут домой, сюда, ко мне, с готовыми штампами. Единственное, чего я прошу – это твоего согласия.

— Фиктивный брак, — Ирина улыбнулась дрожащими губами. — Вот уж и предположить не могла, что ты способен на такие авантюры.

Я и сам ещё не знаю, на какие авантюры способен, подумал Гурьев. Но вслух сказал совсем другое:

— Это не авантюра, Ириша. Это просто – ещё одного человека спасти. Ему необходимо лечиться, а здесь это по целому ряду причин невозможно. Я перед ним в долгу. Если ты откажешься, я, разумеется, найду другой вариант. Но мне почему-то представляется, что ты не откажешься.

— Мама сойдёт с ума.

— Маму твою я беру на себя.

— Да. Пожалуй, ты единственный человек, способный с ней справиться.

— Так что?

— Боже мой, Гур… Я сделаю это. Только, пожалуйста, не заставляй меня ничего…

— Нет, — он улыбнулся. — Нет, Ириша. Всё будет хорошо, вот увидишь.

— У кого будет хорошо?! У тебя? У меня? У Константина Ивановича?!

— У вас у всех, — он склонил голову к левому плечу, — таким знакомым движением, что у Ирины помимо воли сами собой на глаза навернулись слёзы. — А если у вас, — это значит, и у меня. Потому что все вы – часть моего мира. Идём, Ириша, — и Гурьев, поднявшись, шагнул к девушке, спокойно и твёрдо беря её под руку.

Москва. Май 1928

Перед пятым сеансом иглотерапии, в очередной раз осмотрев Полозова, Мишима не стал скрывать, что доволен успехами ученика и пациента:

— Совсем недурно, Константин Иванович. Ваш организм проснулся от спячки, и теперь при должном поддерживающем режиме и правильной диете достаточно быстро победит болезнь.[128]

— Никогда не думал, что вы обладаете такими глубокими познаниями в медицине.

— Мои познания, как и опыт, ничтожны, — Мишима и теперь не нашёл нужным ни на йоту отклониться от своей линии безупречной вежливости, граничащей с самоуничижением. — Просто ваш случай очень лёгкий, так что это не составило для нас с Гуром большого труда или беспокойства. Гуро-чан.

— Да, сэнсэй.

— Я уже смогу, наконец, сегодня приступить к какой-то деятельности? — проворчал Полозов, впрочем, послушно укладываясь на специально для него приготовленную кушетку.

— Сегодня – сможете, — подтвердил Мишима и положил прямо перед глазами моряка довольно объемистый список и лист с гектографированным рисунком кольца. — Здесь обозначены музеи, которые вам предстоит обойти, а также перечень необходимых вопросов, которые следует задавать сотрудникам. Если что-либо не ясно, я готов дать требуемые разъяснения.

Ничего не ответив, Полозов углубился в чтение.

След, на который, как казалось, вышли оперативники Вавилова, оказался «пустым». Второй бандит, участвовавший в нападении на Ольгу Ильиничну, был найден мёртвым в морге Боткинской больницы спустя три дня после инцидента. Поиски экипажа, на котором передвигались по городу преступники, пока не давал никаких результатов. Зато результаты появились у Полозова.

— Вы должны непременно пойти со мной к этому человеку, — Полозов был явно возбуждён рассказом музейного работника, и не умел, да и не желал, этого скрыть. — Поразительные вещи он мне рассказал. Просто поразительные. Ваш батюшка, Кирилл Воинович, обмолвился как-то при мне о секрете этого кольца, да я по молодой глупости и увлечённости совершенно иными материями, не придал этому большого значения. Да и сути тайны Кирилл Воинович, как выясняется, не знал.

— Не томите, Константин Иванович.

— Нет, нет, я всё записал, — Полозов вынул из внутреннего кармана блокнот. — Но мне кажется, вам следует всё-таки самому господина Артемьева выслушать и ещё его дополнительно порасспросить…

— Ну, значит, завтра и отправимся, — покладисто кивнул Гурьев, посмотрев на Мишиму. — А пока у меня будет к вам деликатнейшего характера просьба, Константин Иванович.

— Я слушаю.

— Поезжайте-ка вы теперь в Париж.

— Простите?!

Гурьев протянул Полозову новенький советский заграничный паспорт:

— Это ваши новые документы. Я взял на себя смелость попросить Ирину Павловну об одной услуге. Она вышла за вас замуж, и теперь вы вместе с ней и её родителями отправляетесь в командировку во Францию. Бессрочную, разумеется.