Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

— Откуда ты знаешь, что вовремя, — Городецкий усмехнулся. — И что может быть вовремя в России?!

— Сохрани мои вещи, — словно не услышав этого стона, Гурьев протянул Варягу квитанцию камеры хранения на Рязанском вокзале. — Там книги, кое-что личное. Револьвер отца. Никто ничего не знает, сэнсэй научил меня не оставлять никаких следов. И ещё – вот это.

Гурьев вложил в ладонь Городецкого сорокавосьмилучевую звезду ордена Святой Екатерины:

— Это орден Государыни Императрицы, который Её Величество подарила маме в семнадцатом, перед самым Своим арестом. Не хочу тащить это с собой неведомо куда. Пусть у тебя пока полежит.

— Ты, — выдохнул Городецкий, осторожно принимая драгоценный знак. — Ты. Да что ж ты за человек?! Вся ваша семейка… Откуда вы только взялись?!

— Мы такие же русские, как и ты, — Гурьев в упор посмотрел на него. — Совершенно такие же. Только другие, но это нормально.

— Как мы свяжемся? — Городецкий уже совершенно овладел собой, вопросы звучали отрывисто, по-деловому.

— Напишешь мне до востребования в Харбин или Токио. А там, дальше – увидим.

— Я найду твоё кольцо.

— Я сам его найду.

— Ладно. Пересидишь пока у Бати, я завтра придумаю, как отправить тебя без эксцессов. В Харбин, значит?

— Варяг, я сам.

— Это не совет и не просьба. Это приказ, — Городецкий зло ощерился. — Пока ещё я старший по званию. А там, дальше – действительно, увидим. А теперь расскажи, что я увижу там, — он указал подбородком в сторону пожара. — Надо же мне подготовиться.

— Ты увидишь то, что и я хотел бы увидеть, — произнёс Гурьев. — Обугленные головёшки – всё, что осталось от тех, кто приказал убить мою мать из-за побрякушки.

— А если там оказались те, кто в этом не виноват?

— Значит, такова их карма, — пожал плечами Гурьев. — Только это чепуха. Все виноваты во всём. Советую тебе запомнить это, Варяг.

— Я запомню.

Москва. Май 1928

Москва, 18 мая. Вчера столица была потрясена известием о страшном пожаре, происшедшем в здании на Садово-Самотечной улице, известном как «Коричневый дом», где проживал известный американский предприниматель и промышленник А. Гаммер и его многочисленные домочадцы. По свидетельству очевидцев, пожар вспыхнул в то время, когда в доме находились гости и из окон лилась весёлая музыка. Казалось, ничто не предвещало ужасной трагедии. Как нам рассказал пожелавший остаться неизвестным сотрудник криминальной милиции столицы, зрелище и запах обгорелых человеческих останков по всему дому, выгоревшему совершено дотла, заставило ужаснуться даже видавших виды агентов уголовного розыска, прибывших на место происшествия. Как утверждает этот же источник, никто из жителей и гостей Коричневого дома не сумел выбраться из огня, и под горящими развалинами сейчас ведётся поиск хотя бы каких-нибудь улик, способных пролить свет на тайну этой ужасной трагедии. «…»

Москва, 18 мая. Центральный Комитет В.К.П.(б.) и В.Ц.И.К. С.С.С.Р. с прискорбием извещают о скоропостижной кончине после тяжёлой непродолжительной болезни выдающегося деятеля международного рабочего и коммунистического движения А.И.Микояна… Похороны А.И.Микояна по просьбе родственников состоятся без церемонии прощания с телом. После кремации урна с прахом А.И. Микояна будет захоронена в стенах Московского Кремля. «…»

Сталиноморск. Декабрь 1940

Утром, проводив Городецких, Гурьев отвёз Дашу в школу. С ноября он уже ездил на ЗиСе – сам за рулём. На парадной лестнице наткнулись на Завадскую, которая, увидев лицо девушки, смерила Гурьева с ног до головы испепеляющим взглядом. Едва он распрощался с Дашей, заведующая вцепилась ему в рукав:

— Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое! Я же вас просила! Я всё понимаю, но…

— О-о, — Гурьев умоляюще воздел руки к небу. — Ну почему все мысли – сразу о дефлорации?!

— Послушайте, вы, — покраснев до корней волос, прошипела Завадская. — Вы соображаете, что произносите?!

— А что?! — удивился Гурьев. — Сначала – христианское ханжество, потом – советское?! Разорю. Не потерплю.

— Что происходит? — жалобно проговорила Завадская. — Я должна знать!

— Нет, — прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, — впрочем, как обычно. — Никто не должен знать, Анна Ивановна. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.

— Тогда отправляйтесь в шестой «Б», — велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. — Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике – они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!

— Слушаюсь и повинуюсь, — Гурьев, сложив ладони у груди, поклонился Завадской в пояс.

Он вошёл в класс, и дети стихли мгновенно. Кое-кто разочарованно вздохнул – кончилась вольница, Гур явился. Он сел за стол, раскрыл журнал, улыбнулся:

— Какую же тему мы исследуем, друзья мои? Щербаков, доложите, — Гурьев знал по именам и фамилиям всех детей, даже первоклашек, и ко всем обращался на «Вы», — заслужить у Гура приятельское «ты» было делом чести, доблести и геройства, предметом вожделенной зависти и мечтой каждого.

— Однокоренные слова, Яков Кириллович, — с места сообщил мальчик. На случай короткого ответа – одно, два предложения – Гурьев разрешал «не подскакивать», и это тоже было хорошо известно. — По русскому…

— Скучно, да? — посочувствовал Гурьев. — Ничего, мы сейчас это враз поправим. Кто знает, как раньше назывался город Сталиноморск? Вижу лес рук.

Дети заулыбались, поднялись сначала пять, потом шесть, потом ещё две или три руки.

— Пашутина, — милостиво кивнул Гурьев.

— Сурожск.

— Сурожск, — подтвердил Гурьев. — Верно, спасибо. Сурожск, или, как произносили тогда, Сурожеск. Это хорошо, что вы знаете историю. История – очень, очень важное дело. Особенно – история Родины, малой родины. Это вы молодцы. Пашутина, напишите, пожалуйста, слово «Сурожск» на доске – прописными буквами и так, чтобы между знаками оставалось место ещё для одной буквы. Отлично. Спасибо. А кто может сказать, какой корень в слове «Сурожск» можно увидеть? Или, может быть, даже несколько?

— Сур, — неуверенно произнёс кто-то из детей. И ободрённый кивком Гурьева, повторил увереннее – Сур.

— Рож? — спросил Щербаков. — Это от «рожи», что ли?

Кто-то хихикнул, но поддержки не получил: Гур серьёзен – значит, и дело серьёзное, нечего хиханьки разводить. Он поднялся, подошёл к доске, взял в руку мел:

— Смотрите, что получается, друзья мои, — он вписал ещё одно «р» между «р» и «о» и поставил над ними две корневые дуги, получилось – «сур» и «рож». — Сур, или сар – это на шумерском языке означает царь, правитель, судья. В те времена – много тысяч лет тому назад – обязанность судить и править, управлять, была сосредоточена в руках одного человека. Сара, сура, царя. Слово это через другой древний язык – санскрит – пришло к нам, в русскую речь. Будем считать, что это мы выяснили. — Гурьев написал на доске ещё два коротких слова в столбик: «рус», «рос», а рядом – в другой столбик – «раж», «руж», «руд», «руда», «род». — Идём дальше, смотрим на второй наш корень. Не забывайте, что чередование гласных, замена их одного на другой, особенно близко стоящего по способу произношения, — дело обыкновенное и пугаться его не следует. Как и согласных звуков – «ж», «д». Поэтому – вот так. На языке наших предков руда – это кровь. Рудый – красный. Ражий – здоровый, кровь с молоком. Руд – кровь, род, семья, народ. Что получается? Гриневич, попробуйте Вы, — подумайте. Вслух.

— Царь и кровь, — удивлённо проговорил мальчик. — Кровь царей? Кровавые… Нет. Кровь царей, да?

— Совершенно верно, — кивнул Гурьев. — Спасибо. Именно так – кровь царей, царская кровь. А дальше – ещё интереснее, — он показал на «рус» и «рос». — Во многих древних языках слова читались в обе стороны: и слева направо, как мы привыкли, и наоборот. В некоторых языках – в арабском, в древнееврейском – чтение «наоборот» стало «правильным». А в японском, китайском – слова записывают как слева направо, так и сверху вниз. Итак, смотрим на слово «сур», читаем его «наизнанку». Что получается?

— Рус…

— Хорошо. А второй корень? — Гурьев постучал мелом по слову «раж».

— Жар?

— Правильно. Жар, свет. Запомните – свет и жар. Это важно. Вернёмся к «русу». У кого есть какие мысли на этот счёт?

— Русы – это русские?

— Русы – это русы, — покачал головой Гурьев. — Сейчас учёные – историки, языковеды, археологи, географы – много спорят о происхождении слова «русский», «Россия». Вопрос этот – очень сложный, думаю, один из сложнейших вопросов подобного плана. Но мне лично кажется, что «рус», «сур» и «русский», «Россия» – слова близкородственные. В какой-то мере – вытекающие одно из другого, наследующие друг другу. Давайте пока, чтобы не углубляться в совершенные дебри, остановимся на этом. — Он снова написал, на этот раз – в строчку: «сур», «рож», «рус», «жар», а ниже – «кровь» и «народ». — До звонка – четыре минуты, поэтому я, так уж и быть, сделаю за вас вашу работу, — он улыбнулся. — Итак, что же мы получаем? Удивительные вещи мы получаем, друзья мои. Смотрите. Видите? Царь – и кровь. Кровь – царей. Царь – и свет. Свет – царя. Свет – руси. Рус – и свет. Рус – царь. Свет – род. Царь – народ. Интересно, правда?