Осажденный Севастополь - Михаил Филиппов

Дым от нашего залпа в это время несколько рассеялся, и над неприятельской траншеей можно было видеть огромный столб густого черного дыма. Наши артиллеристы и моряки инстинктивно угадали, в чем дело, и дружно крикнули: "Ура!"

У французов взлетел на воздух пороховой погреб.

С четвертого бастиона Корнилов поехал на левый фланг к третьему бастиону.

— Владимир Алексеевич, — сказал адъютант Корнилова Жандр, ехавший рядом с ним, — кажется, пора возвратиться домой. Вы ведь видели с террасы все, что делается на левом фланге.

— А как вы думаете, что скажут солдаты, если я в такой день спрячусь дома? — сказал Корнилов. Жандр не смел более спорить.

— Может быть, вы правы, — сказал он. — Я сам был свидетелем, как ваше появление ободрило тарутинцев.

Корнилов подъехал к театру, уже сильно пострадавшему от выстрелов.

Близ театра был домик, где жила одна старушка чиновница с двумя дочерьми, еще не успевшая выехать. К удивлению Жандра, обе девушки стояли у ворот дома и с любопытством, но без особого страха смотрели на свистевшие и взрывавшие землю ядра. Корнилов молча указал Жандру на девушек и спустился с горы на Пересыпку Южной бухты.

На Пересыпке Корнилов встретился с Тотлебеном, который, осмотрев всю оборонительную линию, возвращался с третьего бастиона. Тотлебен ехал на своей вороной лошади. Его круглое загоревшее лицо покрылось потом и копотью, он был задумчив и серьезен.

В последнее время Тотлебен сдружился с Корниловым, который постоянно обращался к его содействию, хотя Тотлебен по-прежнему оставался, так сказать, добровольцем, не занимая никакой особой должности: он был причислен к штабу Корнилова — и только, а между тем распоряжался всеми инженерными работами.

Тотлебен был все еще недоволен достигнутыми результатами. Он знал, что многое сделано наскоро, и особенно боялся за левый фланг. Тем не менее и он посоветовал Корнилову не ехать туда.

— Я уже сделал все распоряжения, — сказал Тотлебен. — В случае штурма, надеюсь, мы отразим их картечью. Картечь, картечь и картечь — в этом вся наша надежда! Повреждения велики, но я указал, как их исправить.

— Я все же поеду, — сказал Корнилов. — Не из недоверия к вам, полковник, я знаю, что вы понимаете более моего в инженерном деле, но мое присутствие воодушевит моряков.

— Ради Бога, Владимир Алексеевич, велите вашим морякам стрелять реже! вскричал Тотлебен. — Они даром тратят порох и снаряды. Такая бестолковая пальба уничтожает все мой соображения. При сооружении укреплений я много думал об удобствах прицела, но, помилуйте, какой тут прицел, когда они каждые пять минут, посылают такие салюты, от которых свету Божьего не видно!

— Признаться, мне самому показалось, что мои молодцы чересчур усердствуют.

— Да как же! Они соображают, что палить непременно надо всем сразу, а отсюда ничего не выходит, кроме бестолковщины. Я им говорил, а они и в ус не дуют.

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы стреляли реже. Полковник, вы куда?

— Я теперь на четвертый. Посмотрю, что там делается, недавно видел лейтенанта Стеценко; он хлопочет о том, чтобы вы отменили ваше дозволение юнкерам оставаться на бастионах. Ужасно хлопочет о своих юных питомцах: я, говорит, отвечаю за них перед родителями.

— Кто хочет, пусть угодит, — сказал Корнилов, — а запретить оставаться я не могу никому. У меня на бастионах есть двенадцатилетние юнги и работают преисправно.

— Да, еще два слова: Стеценко мне рассказывал, что, отыскивая вас, видел странные вещи у четвертого бастиона. Стоявшие подле бастиона солдаты, как только неприятель открыл огонь, подались назад и оставили свою позицию в полном беспорядке. Эти самые солдаты, по словам Стеценко, стоят на Театральной площади молодцами, как на плац-параде: привыкли к звукам канонады. Чудной народ! Ну, а теперь прощайте!

— Владимир Алексеевич, — сказал Попандопуло, бывший командиром третьего бастиона, — что вам за охота подвергать себя напрасной опасности? Мы стоим здесь по долгу службы…

Корнилов привык к этой стереотипной фразе и не отвечал ничего.

Дорога на третий бастион шла по крутой тропинке, выбитой в скале ступенями. Корнилов не раз ездил по этой тропинке, не желая избирать более длинного пути.

Третий бастион был еще в порядке. Высокий бруствер защищал прислугу от неприятельских выстрелов, но ластовые[104] казармы и бараки уже превратились в груду развалин, и вся площадка позади бастиона была изрыта английскими ядрами. Корнилова провожали кроме Жандра и казака капитаны Ергомышев и Попандопуло и граф Рачинский[105].

Граф Рачинский предложил Корнилову ехать через Госпитальную слободку:

— Я только что ездил сам верхом вдоль траншеи левого фланга нашей дистанции. Могу вас заверить, что проехать почти невозможно.

— Однако вы проехали, стало быть, совершили невозможное, — сказал, улыбаясь, Корнилов. — Перестаньте убеждать меня, господа. От ядра не уедешь.

Втроем, с Жандром и казаком, Корнилов спустился под гору вдоль траншеи.

— Посмотрите, — сказал Корнилов Жандру, — что сделалось с садом полковника Прокофьева.

Он указал на перебитые деревья, окружавшие попавшийся им навстречу дом.

— Однако они действуют не только из орудий, но и штуцерами, — заметил Корнилов, услыша свист пуль. — А ведь Тотлебен прав, — сказал он. — Надо было и на левом фланге устроиться так, как в центре и на правом. Расположив наши орудия дугообразно, мы сосредоточили бы на французских батареях перекрестный огонь, и французы, имея фронт далеко уже нашего, должны были потерять…

Ядро взрыло землю под лошадью Корнилова, лошадь рванулась вперед.

"Нет, у него, без сомнения, есть счастливая звезда, как и у всех замечательных полководцев!" — думал Жандр.

Подъехали к морскому госпиталю. Подле него стояли батальоны московцев; несколько солдат были уже убиты ядрами.

— К чему они здесь? — спросил Корнилов и велел перевести людей за флигель казарм, чтобы укрыть их от снарядов. Оттуда Корнилов заехал к острогу, где еще было много арестантов. Он подумал, что следует воспользоваться ими для тушения пожаров на бастионах.

Корнилова встретил караульный офицер.

— Всех не прикованных к тачкам, — сказал Корнилов, — отведите на Малахов курган. Я еду туда и распоряжусь работою.

— Ваше превосходительство, — сказал офицер, — прикованные к тачкам умоляют, как милости, выпустить их…

— Приведите их сюда.

Вошла толпа арестантов, иные без кандалов, но многие гремели кандалами.

— Кандалы прочь! — сказал Корнилов, и при содействии товарищей кандалы были мигом сняты. Арестанты построились в три шеренги.