«На суше и на море» 1962 - Георгий Кубанский

— Пить… Воды.

Он дал ему выпить несколько глотков. Теранги пришел в себя и стал что-то говорить шепотом, выразительно глядя на Леонида. Приблизив ухо к его губам, Леонид едва расслышал прерывистые фразы:

— Держался восемь дней… кармане блокнот… Там схемы… Возьми…

Леонид разыскал блокнот и долго карабкался наверх, к Камиллу, преодолевая какое-то непонятное сопротивление конструкций: они словно тянули его вниз.

Камилл метался среди зыбких линий, угадывая в них электронные схемы, но не мог до конца понять, что это такое.

Облитый кровавым светом излучения, он показался Леониду мифическим марсианином, управляющим подвластными ему механизмами.

— Вот… — Задыхаясь от напряжения, Леонид упал у его ног. — Это записи Теранги… Схема. Они помогут тебе.

Камилл обернулся, выхватил у него из рук блокнот. Ученый не удивился, не стал ни о чем расспрашивать: не до этого было. Камилл быстро листал блокнот, и его мощный ум мгновенно постигал схемы и записи Теранги. Для Камилла они были лучом маяка, блеснувшим в океане кибернетических гипотез.

Мелодия, издаваемая «черепахой», усилилась: аппарат явно набирал скорость. Леонид, так и оставшись лежать на «полу», случайно взглянул вверх, вдоль розового столба. И снова его глаза увидели в неизмеримой дали, куда уходил луч света, кусочек иного, прекрасного мира. Неземная мелодия захватила его с новой силой. Он растворился в ней, подобно лепестку цветка в ночном мраке, ощутил себя легким дуновением ветерка, плывущего в бесконечность…

— Камилл… Камилл… Смотри.

Рука Леонида поднялась и бессильно опустилась.

…Белые, как жасмин, прозрачные колонны сгустились, приблизились; возник обширный зал, причудливые аппараты, и в ореоле полудужий из розоватого металла — крупная голова… лицо, которое Леонид по смог бы описать. Чьи-то глаза, бесконечно внимательные, недоумевающие, тревожные, встретились с его глазами. На мгновение у Леонида остановилось сердце… Сжались бездны пространства, исчезло время… Он слился, воссоединился с далеким собратом по разуму и стоял теперь на Nunc Stans, на неподвижной точке настоящего, не озираясь на прошлое, не ожидая будущего. Не разорванное на ДО и ПОСЛЕ содержание бытия приобрело для него ясный и неожиданно простой смысл, как тождественное уравнение, как одна логическая самоочевидная истина…

А мозг Камилла напряженно работал, сравнивая схемы Теранги с бесчисленным множеством земных кибернетических цепей, отложившихся в его необъятной памяти за годы научных исканий. Почти интуитивно Камилл заключил, что пульсирующая ребристая сфера и есть тот самый узел, остановка которого может парализовать «черепаху». Некоторое время он колебался, вглядываясь в полупрозрачное облако пульсаций, и вдруг быстрым движением погрузил в него руку, вооруженную кибернетической иглой, которую захватил еще с Нукухивы, — словно чувствовал, что она может понадобиться. Разомкнулись сердцеобразные фиолетовые плоскости. Ребристая сфера тотчас опала, медленно трепеща, словно умирающая рыба…

Мелодия резко пошла на убыль. Глаза, к беспредельной мудрости которых припал Леонид, потускнели, задрожали, расплылись. Он пришел в себя и увидел Камилла, его пальцы, погруженные в сферу. Еще какой-то миг в душе Леонида жила бесконечная тоска, сожаление по утраченному видению — он готов был созерцать эти глаза вечно. Но он видел, что Камилл конвульсивно содрогается, пронзаемый разрядами. Над головой ученого билось синее пламя.

— Что ты делаешь?! Не надо!.. Подожди! — вскрикнул Леонид и, вскочив на ноги, бросился к сфере. С трудом оторвал от нее Камилла, потом мощным усилием разорвал податливое вещество сферы. И тут голубовато-белое покрывало окутало руки Леонида, перебросилось на туловище, ноги… С глухим стоном он упал навзничь.

С земли увидели, как розовый столб, нижний край которого уже поднялся до уровня самых высоких вершин, вдруг побледнел, угас, хотя кристально чистая мелодия еще звонко отдавалась в теснинах скал. Потом в вышине загорелась ослепительная звездочка, тотчас потухла, и что-то большое, темное начало стремительно падать вниз.

— Скорей!.. — раздалось несколько голосов. — Спасайте их!..

Гравипланы быстро взмыли ввысь…

«Черепаху» удалось подхватить сетью буквально в последнюю минуту. Когда подбежали операторы, Камилл с искаженным от боли лицом — у него были сожжены волосы — шагнул навстречу, держа на руках Леонида.

…Колеблемые легким ветерком, шелестели листья кокосовых пальм. Где-то рядом раздавалась пушечная пальба океанского прибоя. Леонид открыл глаза и увидел прекрасное лицо Уны, склонившейся над ним. Потом оп заметил поодаль, в шезлонге, Теранги, сосредоточенно изучавшего показания киберодиагноста, от которого к Леониду тянулись густые пучки проводников.

В глазах Уны плеснулась огромная радость.

— Теранги… — словно боясь спугнуть видение, прошептала Уна. — Леонид пришел в себя.

Терапги вскочил на ноги, уронил анализатор. Его теплые ладони коснулись лица друга.

— Жив!.. Жив… брат… — Теранги чуть не плакал от счастья.

— Где я? — еле слышно, одними губами, спросил Леонид.

— Конечно у нас, на Маркизах, — ответила Уна. — Ты был без сознания больше недели. Мы так боялись…

Он благодарно улыбнулся ей и опять вопросительно посмотрел на Теранги:

— А что… с Камиллом?

— Он не отходил от тебя все это время. Уехал только позавчера — его срочно вызвал Совет Знания.

— Цела ли «черепаха»?

Вместо ответа Теранги вернулся к столу, включил настенный экран телестереовизора. Леонид увидел часть зала Совета, внимательные лица ученых и вдали знакомую панораму Города Знания. Затем он узнал глуховатый, необычайно отчетливый голос Камилла, скрытого за рамкой экрана. Очевидно, тот делал сообщение для всей Земли.

— Аппарат, с таким трудом нейтрализованный нами в предгорьях Анд, — говорил Камилл, — пролил свет на одну из самых сложных проблем естествознания — проблему извлечения рассеянной энергии из окружающего пространства. Еще Циолковский мечтал об использовании той ветви великого круговорота энергии в мироздании, в которой энергия концентрируется. Путь к этому он видел в создании управляемого взаимодействия поля и вещества, в искусственном создании асимметрии между веществом и гравитационным полем. Гениальный мыслитель исходил из того, что при надлежащей локализации процессов в пространстве-времени можно добиться направленного хода энергетических процессов, когда электроны— эти носители жизни и вечной юности материи — потекут из областей с меньшей собственной энергией в области с большей энергией, как бы от холодных тел к нагретым, вопреки энтропии[52].