След грифона - Сергей Максимов

В дверях канцелярии с тяжелым пулеметом в руках появился Суровцев. Казарма ожила. Было слышно, как в комнатах второго этажа стучат каблуками о пол спешно надеваемые сапоги. На первом этаже были слышны голоса.

– Ваше превосходительство, записка Богданова, – указал стволом «маузера» Соткин на лежащую на полу записку.

– Черт с ней, – ответил генерал и дал длинную очередь из пулемета, со звоном выбив стекла в окне, завершавшем коридор. Возня в комнатах второго этажа прекратилась. Несколько минут можно выиграть. – За мной, – приказал Сергей Георгиевич и первым стал спускаться вниз.

На лестничной площадке между вторым и первым этажами, прижавшись к стене, бледный, как его нательная рубаха, стоял чех, возвращавшийся из туалета в свою комнату. Он размахивал растопыренными кистями, будучи не в силах что-то сказать.

Суровцев, держа чеха под прицелом, прошел мимо него. С пролета он дал длинную очередь по полу первого этажа, предупреждая, что обитателям как левой, так и правой половины казармы не следует выходить к тумбочке дневального. Затем последовал дальше вниз. Соткин, подходя к чеху, прямо со ступеньки ударил того ногой в живот. Чех охотно согнулся и упал на пол. Оставлять у себя за спиной потенциального противника Александр Александрович не собирался. Но и убивать безоружного также не входило в его планы. Он без промаха выстрелил в керосиновую лампу на втором этаже, которая точно взорвалась, и разлившийся по стене керосин загорелся.

Суровцев, находясь у тумбочки дневального, повторил пулеметную очередь по потолку. Сначала в одну сторону казармы, затем в другую. Пропустив вперед Соткина, пятясь, он проследовал за ним, а у дверей, как только что Александр Александрович, обстрелял ни в чем не повинную керосинку. И здесь пламя начало медленно разгораться. Хлопнули входные двери, и свежий воздух ударил в ноздри.

Сергей бросил на землю тяжелый пулемет. Подхватив пленного уже вдвоем, они, насколько это было возможно, быстро побежали к двуколке.

Навстречу из предутренней темноты к ним спешил Ахмат.

– Назад! – прикрикнул на него Суровцев. – К лошадям!

Рядом с пролеткой оказались встревоженный не на шутку командир юнкерского батальона подполковник Ивлев и уже знакомый читателю дежурный по батальону капитан. Сначала бережно погрузили пленного, затем сели сами.

– Мы отбываем, господа! Как говорится, не поминайте лихом. Прощайте, – сказал им Суровцев.

– Прощайте, ваше превосходительство, – ответил за двоих Ивлев.

– Берегите юнкеров! – выкрикнул Суровцев, когда коляска уже тронулась.

Это было излишнее напоминание. Офицеры батальона, как умели, как могли, берегли и обучали своих подчиненных. Они и погибли вместе со своим батальоном. Погибли не на поле боя. Через несколько месяцев после описываемых событий батальон был сначала разоружен вошедшими в Томск красными, а затем вместе со своими офицерами расстрелян неподалеку от Красных казарм. Расстрелян из пулеметов на южном склоне той возвышенности, на которой казармы и находились. У Суровцева об этом месте и событии позже сложились стихи:

Расстреляны. Нет памятного знакаи нет креста у них над головой.Лишь изредка бродячая собакана этом пустыре сорвется в вой.

Допрашивали Дранковича на улице Белой, в подвале дома купца Кураева. Собственно, это был и не допрос в обычном понимании. Контрразведка знала большую часть из того, о чем предстоял разговор. Еще зимой, предполагая, что многие и многие руки потянутся к золоту, Степанов и Суровцев сами стали создавать группы авантюристов и охотников за золотым запасом Российской империи, чтобы «ловцы удачи» примыкали именно к ним, а не создавали новые группы. Таким образом, летом 1919 года было выявлено около десятка шаек. Арестовывать их пока не стали. Это будет сделано сразу, как только эшелон с золотым запасом будет готов к эвакуации. Но одна из заговорщицких групп неожиданно оказалась неподконтрольной. Сначала они убили внедренного в нее агента, а затем развили бурную деятельность по подготовке к захвату золота. Руководитель заговорщиков, поручик Вячеслав Богданов пошел дальше других. Серьезность подхода не могла не встревожить. Было очевидным то, что у этой группы есть свои, не выявленные контрразведкой люди среди банковских служащих и железнодорожников. Но не это поразило Суровцева. Поручик Богданов был замечен в связи с представителем Британии Элиотом. Вел он какие-то переговоры и с французами. Мало того, и с чехами. А когда поручик Дранкович, один из людей Богданова, серб по происхождению, знавший, кроме сербского, чешский и венгерский языки, отправился из Омска, испросив отпуск, то Суровцеву стало ясно, что Богданов не просто готовится к захвату части золотого запаса. Подобно самому Суровцеву он ищет место или места, где это золото можно до времени надежно сохранять. Это говорило об уверенности в успехе задуманного Богдановым.

Выследили Дранковича быстро. Начиная с Новониколаевска, проследили все его передвижения по Транссибу. А пропутешествовал поручик до Красноярска, останавливаясь почти на всех станциях. Наконец задержался в Тайге и приехал в Томск. Для Суровцева самым неприятным в этой истории было то, что банда Богданова стала смыкаться с представителями Чехословацкого корпуса. Мало того, с прокоммунистически настроенными представителями. Чешскими «старателями», именно так в контрразведке стали называть охотников за золотом, занимался другой генерал, который в отличие от Суровцева мало что мог сказать о группах чешских «старателей». А они не бездействовали, в этом Суровцев был убежден. Наконец удалось перехватить записку Богданова к Дранковичу и часы с дарственной гравировкой «Прапорщику Дранковичу от друга». Ее и шифровкой назвать нельзя было, эту записку. Все было шито белыми нитками. «Часы отремонтировал, как и обещал. Надеюсь, теперь будешь хранить память бережней. Вячеслав», – гласило послание.

– Вот что, поручик, голубчик вы наш, – буднично говорил Сергей Георгиевич. – Если вы настраиваетесь на молчание, то ради Бога. Можете даже готовить себя к допросу с пристрастием. Тоже пожалуйста. А я имею лишь твердое намерение вас просто пристрелить и выбросить ваш труп на съедение псам. Без разговоров и избиений. Главное нам известно: вы присматривали место, где можно надежно припрятать золото, если его удастся похитить. Уверяю вас, до этого дело не дойдет. А потому разговаривать с вами не велико удовольствие.

Дранкович бросил взгляд на Соткина. Именно с его стороны он мог ожидать избиений и издевательств, но Соткин очень спокойно, закинув ногу на ногу, сидел на стуле и курил. В ответ на взгляд поручика он прикрыл глаза и состроил гримасу, которая означала, что он не прочь поколотить поручика, но нужды в этом действительно нет.

– Что же в таком случае вы от меня хотите? – спросил поручик.

– Да говорю же я вам, ничего. Просто оставлять вас на свободе, да еще в компании с чехами, нельзя. И вообще благодарите Бога, что первым столкнулись со штабс-капитаном, а не со мной. Это у него фронтовая привычка добывать «языков». Я бы сразу вас пристрелил. Отдать вас под суд, сами понимаете, нельзя. Огласка в нашем случае невозможна. Вас из оборота мы изъяли. Богданова просто арестуем и, так же как вас, расстреляем без суда. Сейчас утро. Днем с вашим трупом возиться не с руки. Так что до следующей ночи наслаждайтесь жизнью. Со штабс-капитаном вы еще встретитесь, а что до меня, то я с вами прощаюсь. Навсегда. Прощайте, – сказал Суровцев и вышел из подвала.

Ошеломленный, бледный как стена, Дранкович тупо смотрел перед собой. Соткин встал. Подошел к поручику сзади. Поднял обессилевшее тело. Развязал ему руки. Пошел к двери. Кивнув на лампу, буднично произнес:

– Свет я вам оставляю. Не прощаюсь...

Не сказав больше ни слова, Александр Александрович вышел. Щелкнул засов. Поручик сидел и впервые осознавал всю серьезность своего положения. «И зачем только я ввязался в это дело?» – думал поручик. Даже страх перед решительным, жестоким и беспощадным Богдановым куда-то улетучивался перед лицом неминуемой скорой смерти.

Смерти, впрочем, не наступило. Уже вечером того же дня Дранкович дал показания. Главным было то, что Богданов не связан с большевистским подпольем. Указал он и место под Мариинском, которое предполагалось использовать для временного сокрытия золота. Выдал и имена некоторых не известных контрразведке сообщников Богданова из числа банковских служащих. С этой минуты он стал агентом контрразведки.

Суровцев покидал Томск с тяжелым сердцем. На все его уговоры выехать из страны тетушки ответили категорическим отказом. Против всех возражений, они пришли на вокзал провожать племянника. Соткин с Дранковичем посетили станционный буфет и уже разместились по разным вагонам поезда. Суровцев в гражданской одежде, с саквояжем и тростью, сейчас был похож на молодого доктора.