Песня, призвавшая бурю - Юлия Диппель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты читал его письмо? – спросила я осипшим от слез голосом – он ведь положил в конверт свое кольцо.
– Нет, – серьезно ответил Арез. – Те слова предназначались только для тебя.
Я кивнула. Я ему верила.
– Папке ты понравился…
– Не уверен в этом. Он крайне убедительно дал мне понять, чтобы я держал подальше от тебя мои «нелепые острые когтишки». Сказал, что им лучше бы более полезное применение найти. Сорняки, например, полоть.
Я шмыгнула носом и расхохоталась. Да уж, это было похоже на папку.
Арез в это время снова подошел ко мне. Я не знала, что у него на уме, и чувствовала себя так неуверенно, что невольно отшатнулась, ударившись спиной о комод. В следующий миг по комнате проплыла темнота, и мои плечи обернула теплая черная ткань. Плащ Ареза. Я застыла, точно парализованная, пока Сир заботливо укутывал меня в него. Я сама себе удивлялась, что не сопротивлялась ему, но чувства, поднимавшиеся во мне, переполняли меня. Мне было плевать, что ткань была сплетена из теней. Мне было плевать, что таким образом я кажусь слабой. Не плевать было только на то ошеломляющее чувство, которое я испытывала едва ли не впервые в жизни. Я больше не плыла по течению.
– Я спасу Ниви… – мягко пообещал мне Арез и вытер слезинку с моей щеки. Я хватала ртом воздух. Одно только прикосновение его кончиков пальцев послало по всему моему телу крошечные импульсы и наполнило бесконечной тоской. Я хотела прижаться к его рукам, хотела, чтобы он меня обнял, хотела его утешения… всего один раз… всего на мгновение я хотела отдаться этой лжи, которой он так мастерски владел. Лжи, что мне ничего не грозит, пока он рядом.
Но не успела я поддаться этому желанию, как Арез убрал свою руку и опустил глаза – слишком поздно, чтобы спрятать от меня их золотой блеск. Он поспешно увеличил расстояние между нами, насколько это позволяла небольшая комната, а я осталась стоять. Сейчас он смотрел в окно поверх письменного стола. В стекла били тяжелые капли дождя и стекали вниз тоненькими струйками. Я не могла видеть его лица, но его руки так крепко вцепились в спинку кресла, что я всерьез боялась, как бы она не сломалась под его напряжением.
– Этот Вин… какие чувства ты к нему испытываешь?
В его голосе не было гнева, только усталость, и это удержало меня от того, чтобы снова разозлиться. Но подозрение при этом никуда не делось.
– Он… очень милый.
– И этого достаточно, чтобы переспать с ним?
– По-моему, тебя это точно не касается.
– Верно, – вздохнул Арез. Он повернулся ко мне и скрестил руки на груди, опираясь о край стола. – Но Вин мой пленник, и сейчас его допрашивают мои соратники.
– Ты, конечно, хочешь сказать пытают.
Он не стал возражать.
– Если он для тебя больше, чем просто милый парень, самое время сказать мне об этом.
Я недоверчиво нахмурилась.
– И ты его отпустишь?
– Нам нужна от него информация. Поэтому, скорее всего, нет, не отпущу, – невозмутимо ответил он. Затем тон его голоса стал мягче. – Но я не хочу причинять боль тебе. Поэтому, если ты его любишь, я установлю ограничения на допрос.
Надежда и отчаяние разрывали меня.
– Это нечестно… – прошептала я.
– Что именно? Предлагать помилование твоему любовнику?
– Нет! Ты это сделаешь, только если признаюсь в своих чувствах, – упрекнула его я. – А что это изменит? Не забывай, я видела, какого цвета у тебя были глаза тогда, в переулке. Неважно, что я скажу, ты в любом случае обрушишь на него свою ярость. Только потому, что я спала с ним.
Арез глубоко вдохнул и выдохнул и убрал пряди волос со своего лба.
– Попробуй сказать правду, Син. Может, я смогу тебя удивить.
В этом я сомневалась. Но Вину, вероятно, придется дорого заплатить, если я оставлю Ареза в неведении с его ревнивыми домыслами.
– Вин меня любит. Только это не взаимное чувство. Но тем не менее я с ним несколько раз спала, потому что… потому что мне хотелось близости и тепла, – терзаясь угрызениями совести, я чувствовала, как у меня сжимается горло. Я понимала, что Вин питал какие-то надежды в отношении меня, хотя я всегда была честна с ним – дальше ничего, мол, не выйдет! – Вин знает, как я отношусь к нему, и принимает это. Но неправильно наказывать его еще и за то, что я его не люблю. Он очень хороший человек. Правда.
На лице Ареза не дрогнул ни один мускул. И все же мне казалось, что что-то в нем изменилось. Он был… расслабленнее.
– А со мной… ты тоже спала, потому что жаждала близости?
У меня вырвался сухой смешок.
– Без обид, но твоя близость совсем не похожа на согревающее пламя очага, у которого можно доверительно расслабиться и закрыть глаза. Это скорее открытое пламя, неконтролируемое, всепожирающее и всепоглощающее.
Во взгляде Ареза сверкнула задорная искорка, и я не могла определить, ему польстило мое описание или же оно его отрезвило, приземлило.
– Значит, тебя привлекала эта потенциальная опасность?
– Вовсе нет!
– Что же тогда, Син? – голос Ареза стал вдруг таким темным, что я невольно содрогнулась. – Чего ты искала в моих объятьях?
Охохонюшки, да когда же, скажите на милость, разговор свернул в этом направлении?! Я оценивающе посмотрела на него. Арез по-прежнему опирался на письменный стол. Его глаза были серо-голубыми. Никакого золота. Никакого возбуждения. Никакой опасности. Просто любопытство.
Что ж…
– Ты был первым, с кем я смогла просто забыться и ни о чем не думать. Мне не нужно было прятаться, притворяться или осторожничать, – запинаясь, призналась я. – И было очень… приятно, что ты хотел меня такой, какая я есть.
Арез задумчиво кивнул. Он, похоже, отлично понял, что я имела в виду. Неожиданно он очень спокойно сказал:
– Я тебя по-прежнему хочу.
Это такая простая констатация факта – способная перевернуть мир.
– И пока ты не обвинила меня в похотливости: нет, мы не перепихнемся по-быстрому здесь на письменном столе – хотя, пожалуй, в этом бы что-то было…
Я моргнула, пытаясь осознать, что именно он только что сказал. Несмотря на все мои сомнения, в душе, подобно очень редкому цветку, снова расцветала надежда. При этом у меня вдруг все сжалось в груди, и желание находиться и дальше в полной его власти стало непреодолимым. Руки начали дрожать…
– Ты боишься, – заметил Арез. – Меня?
О, как же я ненавидела,
