Дама с единорогом - Ольга Романовская

Вспыхнул факел, отбросив длинную тень на землю. Гордон невольно зажмурился.

— Мальчишка, — констатировал незнакомец. — А с ним старый олух. По мечу вижу, что Вы дворянин, юноша, так что я с чистой совестью могу потребовать от Ваших родителей выкуп. Ваш отец ведь не откажется выкупить такого очаровательного сыночка, как Вы?

Его спутники, наполовину пешие, наполовину конные, рассмеялись; смелый ответ Гордона потонул в их хохоте.

— Позвольте полюбопытствовать, как Ваше имя, юноша?

— Гордон Форрестер, сэр, — гордо произнёс оруженосец Леменора.

— Это он, это он, Идваль! Разрази меня гром, если это не тот засранец! — Один пеших выхватил из рук предводителя факел и замахал им перед лицом Гордона. — Это он оболгал твоего кузена! Я хорошо помню этого паршивца: он постоянно вертелся возле того подонка Леменора.

— Мой дядя не подонок! — не выдержав, крикнул Форрестер, выхватив меч из ножен; Грэм пытался помешать ему, но не успел. — Извольте ответить за свои слова!

— Что Вы, что Вы, мастер Гордон, опомнитесь! — испуганно шептал солдат. — Разве Вы не видите, что они обозлены на Вашего дядю? Это валлийцы, они же убьют Вас!

Но юноша его не слушал, продолжая требовать поединка.

Валлийцы собрались в кружок и пару минут о чём-то эмоционально совещались. Затем они разом смолкли и угрюмо уставились на Форрестера.

— Так Вы племянник Артура Леменора? — с вызовом спросил Идваль. — А знаете ли Вы, что сделал Ваш дядя, чью честь Вы с пеной у рта жаждите защитить? Ваш дядя — трусливая крыса, ублюдок и прелюбодей. Он посмел подло оклеветать моего кузена, а я очень люблю своего кузена Роу и не потерплю, чтобы какая-то английская гнида вытирала ноги об его доброе имя. Клянусь потрохами дьявола, я отомщу за честь кузена, не будь я Идвалем ап Ллагурдом!

С криком: «Смерть подлым сайсам!» валлийцы выхватили оружие. Грэм закрыл собой Гордона, приготовившись принять мученическую смерть. Он надеялся, что Форрестер успеет убежать, но тот и не думал бежать. С юношеской бесшабашной смелостью размахивая новым, ещё не испробованном в бою мечом, он ринулся вперёд на превосходящего противника…

Утром пастух наткнулся на двух повешенных. У одного из них отрубили руку, а второй, ещё мальчик, с рваной раной на шее, был исколот ножами. С широко открытыми глазами, он висел вниз головой; его обмякшие руки в кожаных перчатках почти касались земли. Наклонившись, пастух заметил на пальце надетый поверх перчатки перстень-печатку, обмазанный кровью и грязью. Испуганный мальчишка побоялся снять его и, позабыв о коровах, побежал в деревню.

— Держи! — Роланд кинул на стол пригоршню монет. Девица с томными глазами и высоким разрезом на юбке жадно подхватила их, пересчитала и засунула в вышитый кошелёк, который обычно хранила за лифом платья. Сейчас кошелёк лежал на столе верхней комнаты придорожного трактира.

— Чего желаете, сеньор? — Она улыбнулась.

— Как тебя зовут?

Граф встал и обошёл её со всех сторон.

— Агнесса, сеньор, в честь святой Агнессы.

— И у тебя такие же длинные волосы?

— Смотрите. — Агнесса сняла с головы покрывало и рассыпала по плечам завитки волос. Они действительно были русыми, как он и хотел. Роланд отвёл волосы с её шеи и некоторое время любовался лёгким пушком на женской коже. Хозяин не обманул, эта девица не местная, не из тех, кто служит подстилкой любому мужику. На шее у Агнессы висела серебряная цепочка с крестиком.

— Тебе это не мешает? — спросил граф.

— Бог всегда должен быть с человеком, — ответила Агнесса и отстегнула рукава.

— Шлюха — и вдруг верит в Бога! — расхохотался Роланд.

Агнесса пропустила его слова мимо ушей и сняла котту. Оставшись в одной нательной рубашке, она подошла к убогому топчану, заменявшему кровать, и вопросительно посмотрела на Норинстана. Заметив, что она хочет снять крестик, Роланд удержал её:

— Оставь, мне так больше нравится.

Агнесса села на топчан и приспустила с плеч рубашку.

— Ниже, — категорично потребовал граф.

Девушка беспрекословно подчинилась. Рубашка упала ей на колени; руки с наигранной стыдливостью прикрыли грудь. Роланд подошёл к ней и отвёл её руки. Грудь у неё большая, тяжелая, но не дряблая, с приятным на ощупь пушком возле розовых сосков — словом, такая, какая должна была быть у шлюхи, осмелившейся предложить свои услуги такому человеку, как он.

Он скользнул глазами вниз, по покрывшемуся мурашками животу и уперся взглядом в скомканную рубашку.

— Вас устраивает, сеньор? — спросила Агнесса.

— Устроит, если будешь со мной ласковой, кошечка, — пробормотал он и откинул её на спину. Заёрзав, Агнесса избавилась от рубашки и привычно раздвинула ноги. Ей нравились мужчины, которые, перед тем, как затащить её в постель, не били её и не рвали на ней одежду. Не любила она и пьяных философствований: за выслушивание этого бреда ей не платили.

Насладиться всеми прелестями девушки Роланд не успел: в дверь забарабанил Оливер:

— Сеньор, барон приехал!

Обругав и оруженосца, и Уоршела самыми последними словами, граф поднялся и в поисках одежды начал шарить по полу рукой. Не стесняясь своей наготы, услужливая Агнесса села и протянула ему сначала оде- и баде-шоссы, а потом рубашку. Чертыхаясь, Норинстан быстро надел остальное.

— Вы ещё вернётесь, сеньор? — спросила проститутка, не торопясь надевать рубашку.

— А ты как думаешь? — огрызнулся Роланд. — Ты мне деньги сполна отработаешь.

Барон Уоршел сидел внизу и потягивал эль. После долгой дороги по холмам, насквозь пронизываемым ветром, этот трактир, пропахший прокисшим пивом и последствиями его распития, казался ему раем. Наверху стукнула дверь, заскрипела лестница и, ударом кулака перекинув через перила одного из своих слуг, перебравшего хмельного (сегодня в харчевню не пускали посторонних), вниз спустился граф Норинстан.

— Рад снова видеть Вас, граф. — Барон поднялся ему навстречу. — Не ожидал, что увижу Вас так скоро.

— Представьте, я тоже. — Норинстан сел и плеснул себе в кружку эля. — Всё изменилось, барон, — с горечью добавил он и осушил кружку.

— Я что-то слышал о предательстве, но, зная Вас… Я и приехал сюда, чтобы выяснить все обстоятельства этого дела. Вы ведь понимаете, если хотя бы тень измены ляжет на жениха моей дочери…

Как же Роланду хотелось бросить ему в лицо: «Я никогда бы не пошёл на сделку со своей честью, старый козёл! Я предпочёл бы умереть, чем предать своего сюзерена!», но он сдержался.

— Меня оскорбили и подложно обвинили в измене. Но, будьте спокойны, я сумею опровергнуть обвинение.