Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Полагаю, Гаврила Емельянович, вы преувеличиваете. Разумеется, сенсация, но никак не вселенская.

— Нет, нет, нет!.. Выйдете на сцену и сами все поймете! — Филимонов легонько коснулся плеча артистки. — Как ручка? Не помешает представлению?

— Не волнуйтесь, Гаврила Емельянович, все будет хорошо.

Тот взглянул на прислугу:

— Покиньте нас, мадемуазель, на минуту.

— Как прикажете.

Катенька ушла, директор поднялся с колен, с серьезным лицом спросил:

— Бриллиант, сударыня, надеюсь, при вас?

— Вы желаете получить его до спектакля?

— Это было бы разумно. После занавеса вас разорвут на кусочки, и я просто не доберусь до вас.

— Если вам нужно, вы, сударь, до всего доберетесь. Тем более до бриллианта.

— И все-таки я прошу вручить мне камень немедленно.

— Это звучит как требование.

— Да, мадемуазель, это требование.

— А если я его не выполню, вы отмените представление?

— Нет, не отменю… Однако, рассчитывая на вашу благоразумность, прошу хотя бы обозначить место, где он находится.

— Он находится у моей прислуги.

— У Катеньки?

— Да, у Катеньки.

— То есть я смогу обратиться к ней и получу обещанное?

— Именно так. Но вы, Гаврила Емельянович, обеспокоили меня. Складывается ощущение, будто вы готовите мне некий сюрприз, — произнесла Табба с откровенным недоумением.

— Главный сюрприз, сударыня, представление.

— А кроме того?

— Кроме того, бриллиант, который я рассчитываю получить в качестве вознаграждения.

— Считайте, что вы меня убедили, — произнесла Бессмертная и попросила: — Простите, но мне надо готовиться. Попросите войти Катеньку.

— Вас понял. Успеха! — Филимонов поклонился и покинул гримерку.

Прислуга вернулась в комнату, встревоженно посмотрела на госпожу:

— Что-то нехорошее?

— Непременно будь во время спектакля в зале. Рядом с Дашей для тебя зарезервировано место. Бриллиант пусть остается у нее, пока я не скажу.

— У меня тоже не совсем ладно на душе, госпожа.

— Думаю, это от волнения. Давай не будем думать о плохом.

Перед самым началом спектакля Катенька проскользнула в зал, увидела Дашу и, извиняясь перед сидящими за причиненное неудобство, добралась до свободного места, ободряюще улыбнулась девочке.

Заиграл оркестр, занавес пошел наверх, и зал взорвался аплодисментами. Публика кричала «браво», выкрикивала имя примы, бросала цветы на сцену.

А когда Табба вышла на сцену, присутствующие все как один встали и скандировали уже стоя.

Бессмертная переждала овацию, сделала несколько шагов по сцене и начала партию. И снова крики восторга, снова аплодисменты, снова цветы.

К театру быстро и почти бесшумно подкатили пять пролеток, из них высыпалось не менее полутора десятка полицейских, которые, подчиняясь команде старшего по званию, стали подниматься по ступенькам к главному входу.

Изюмов при их виде вначале замер, затем попытался было что-то объяснить, заметался и бросился в сторону кабинета директора.

Влетел без стука и предупреждения, сдавленно прокричал:

— Гаврила Емельянович, там полиция!.. Почему? По какому праву?

Филимонов рванул к нему, схватил за лацканы сюртука, со свистом прошептал прямо в лицо:

— Не сметь!.. Не сметь блажить и совать нос не в свои дела!.. Сидеть здесь и молчать!.. Даже не шевелиться! Ни шагу отсюда! — С силой усадил Николая на стул, погрозил пальцем. — Дернетесь — пристрелю!

Полицейские были уже внутри театра. Рассредоточились по коридорам, бежали мимо испуганных артистов, расталкивали столпившуюся обслугу — гримеров, костюмеров, занимали места за кулисами.

Князь Икрамов прибыл к оперетте в закрытой карете, самостоятельно поднялся по ступеням, вошел в вестибюль — здесь было тихо и пусто. Проследовал наверх, пересек роскошное фойе, проскользнул в зал, замер за массивной колонной.

Бессмертная была в ударе. Движения ее были изысканными, голос поражал сочностью и неограниченными «верхами» и «низами», а от ее умения держать фермату зал замирал, взрываясь затем овацией.

Артистка вышла на главную свою арию, вспомогательные артисты подхватили ее на руки, подняли вверх, и, запрокинув голову, она выдала всю мощь и красоту своего голоса.

Зал вскочил, крича и беснуясь, на сцену полетели букеты, к авансцене рвались ошалевшие поклонники. Бессмертная кланялась, улыбалась, посылала воздушные поцелуи, благодарила…

И в этот момент из-за кулис решительно вышел статный полицейский офицер, направился прямо к приме.

Ни артисты, ни оркестр, ни публика вначале ничего не поняли. Многие даже рассмеялись и кто-то засвистел, но офицер приблизился к Бессмертной, поднял руку, и когда зал затих, объявил:

— Госпожа Бессмертная!.. Постановлением господина прокурора Санкт-Петербурга вы арестованы!

Артистка отступила на шаг, прошептала:

— Что?

— Вы, мадам, арестованы. Прошу следовать за мной.

Зал, потрясенный и еще до конца ничего не осознавший, молчал.

Катенька и Даша от ужаса подались вперед, впившись ногтями в подлокотники.

Табба неожиданно метнулась в сторону, однако офицер придержал ее:

— Стоять, сударыня. — И махнул полицейским за кулисами. — Взять под стражу!

На сцену с двух сторон вышли несколько полицейских, довольно обходительно взяли приму под руки и повели со сцены.

И тут случилось нечто. Зал взорвался криками, визгом, свистом…

Некоторые зрители ринулись на сцену. Их пытались остановить полицейские, толкали, сбрасывали вниз, а зал скандировал:

— Позор!.. Позор!.. Позор!

— Бегите, — прошептала Катенька Даше. — Меня не ждите.

— А бриллиант?

— Пусть будет у вас. Никому не отдавайте, — и снова подтолкнула. — Бегите же, меня не ждите!

Девочка поспешно стала пробираться по ряду, наступая на чьи-то ноги, извиняясь и оглядываясь. Катенька пробиралась следом.

Гаврила Емельянович перехватил прислугу в толпе, как только она вышла из зала.

Отвел к стенке, спросил:

— Где он?.. Давайте сюда.

— Что? — не поняла Катенька.

— Бриллиант… Камень. Он ведь у вас.

— У меня нет никакого камня.

— Врете!.. Бессмертная сказала, он у вас. Доставайте его. Где он?

— Я не знаю, где он!.. Госпожа его мне не давала!

— Врешь! Все врешь, дрянь! — директор оттащил Катеньку в дальний угол. — Немедленно отдайте камень! Вы отсюда живой не выйдете!

Катенька сильно оттолкнула его.

— Я вам уже сказала — камень не у меня!

— Дрянь паршивая! — Гаврила Емельяныч стал обыскивать девушку, лихорадочно шаря по всей ее одежде. — Куда вы его спрятали?.. Где он? Признавайтесь!

— Оставьте же меня!.. Никакого бриллианта у меня нет! Он у госпожи!

— Твари!.. Мрази! — Филимонов продолжал обыскивать ее. — Все равно вы мне его отдадите!.. Все равно он будет моим!

Катенька наконец вырвалась от него и пустилась бежать, расталкивая публику.

Даша также убегала — от театра, от толпы, от полицейских. Убегала, крепко держа в руках сумочку с бриллиантом.

…Бессмертную полицейские вывели из театра, даже не позволив ей переодеться.

Она шагала в сценическом платье. Гордо вскинув голову, глядя на беснующуюся вокруг публику, не уворачиваясь от летящих на нее цветов, не убирая снисходительной усмешки с губ.

Народ выстроился в две шеренги, многие пытались прорвать полицейский кордон, дотянуться до любимицы руками, прокричать ей что-то важное, искреннее.

Табба увидела в толпе оцепеневшего Изюмова, любезно помахала ему, затем, поддерживая длинное платье, спустилась, и уже перед самой пролеткой, в которую надлежало сесть, оглянулась и натолкнулась на чей-то взгляд.

Это был Икрамов.

Он стоял в стороне от публики, смотрел на приму отрешенно, бесстрастно.

Бессмертная с помощью полицейских шагнула в пролетку, лошади тут же взяли быстрый ход, и под восторженные крики, аплодисменты и свист кавалькада экипажей покатилась в сторону Владимирской улицы.

К ночи, когда приодетая и расслабленная публика вывалилась на Дерибасовскую на ежевечерний прогулочный моцион, Сонька, голодная, измученная, уставшая, набрела на местечко в конце улицы, пристроилась на обочине недалеко от трех нищих бродяг — двух мужиков и женщины, сиплым, еле слышным голосом стала просить:

— Господа, подайте копеечку на кусок хлеба и глоток воды… Сил никаких. Ноги не держат, глотка слиплась. Не пожалейте, люди добрые, копейку, ей-богу подохну. Не думала, что когда-нибудь придется просить милостыню, а вот довелось. Будьте милостивы, господа, подайте на хлеб и воду…

Какая-то жалостливая дамочка бросила ей пятак, другие же проходили мимо, стараясь держаться поодаль от нищенки.