Сонька. Конец легенды - Виктор Мережко

— Господа! — надрывался председательствующий. — Я прикажу вывести всех!.. Господа!

— Вы бесстыжий человек! — кричал в лицо директору Изюмов. — Я презираю вас! Вы ничтожество!

Тот прижимал руки к груди, пытался оправдаться, но его никто не слушал, на него кричали со всех сторон.

На середину зала неожиданно вышла княжна Брянская, и все постепенно затихли.

— Ваша честь!

— Прошу вас, княжна.

— Ваша честь… Я испытываю чувство глубочайшего стыда, глядя на происходящее здесь…

— Мадемуазель, по существу.

— По существу. Я давно знаю госпожу Бессмертную, так же как знала ее мать и сестру. Да, мать мадемуазель — воровка. Сестра — тоже. Но давайте задумаемся, господа, не мы ли виноваты в том, что отдельные наши сограждане идут на преступления! Они идут на воровство, обман, жестокость, даже убийство именно потому, что таково само общество! Оно не защищает своих граждан, не помогает им, не ищет справедливости, не дает прав!

Зал взорвался овацией, председательствующий с трудом установил тишину. Предупредил княжну:

— Предупреждаю последний раз, мадемуазель, говорите по существу дела.

— Мать и сестра мадемуазель именно из таких — обездоленных, отверженных и проклятых! Их преследуют, их судят, их ссылают на каторжные работы, их держат за самых опасных для общества преступников, хотя таковыми они не являются. Заявляю это ответственно, кладя честь своего рода на алтарь правды! Я многое знаю о них. Они менее опасны для России, нежели большинство, сидящих за этими столами!

Аплодисменты и снова окрик:

— Княжна, вы лишаетесь слова!

— Россия погибнет не от Соньки Золотой Ручки и ее дочери, она погибнет от чиновничества, от мздоимства, от бесчестия, жажды наживы, равнодушия, попрания законов и нравственности! Она погибнет потому, что ловят и сажают не тех и не там!.. Я испытываю глубокое чувство стыда и беспомощности, слушая обвинения в адрес женщины, которой когда-то восторгалась столица! Ужаснитесь, господа, происходящему! Вдумайтесь в то, кого сегодня судят и по какой причине! Причина эта — мы сами! Страна, общество, власть! Их в первую очередь необходимо судить! Мне страшно за мое будущее, потому что я только начинаю жить, и на примере этого циничного безобразия понимаю, что у меня нет будущего!.. Его сегодня у меня окончательно украли! Простите меня!

Анастасия решительно направилась к выходу, зал вскочил, взорвавшись аплодисментами, судья уже стоя призывал к порядку, но его никто не слушал. Следом за княжной из зала ушли также ее кузен и банкир Крук.

Табба, казалось, не видела происходящего, лишь отрешенно смотрела в одну точку перед собой. Лишь только раз бросила взгляд на бледного и напряженного Икрамова, и тут же отвела глаза.

Зал покинуло еще несколько человек, наконец все успокоились, председательствующий обратился к Бессмертной:

— Подсудимая, желаете ли вы согласиться или возразить по показаниям княжны Брянской?

— К сказанному княжной мне добавить нечего.

— Господин Филимонов, есть ли у вас еще показания по существу рассматриваемого дела?

— Нет, ваша честь. Выслушав княжну и наблюдая сегодняшний зал, я также понял, что и у меня нет будущего. Оно было вчера, а что станет завтра — мне неизвестно. Возможно, тьма.

Присутствующие недовольно задвигались, зашумели. На дальней скамейке поднялся следователь Гришин.

— Позвольте, ваша честь?

— Прошу, господин Гришин.

Тот откашлялся, обвел взглядом притихшую публику, едва заметно улыбнулся дочке.

— Я также неплохо знал мать и сестру подсудимой по той причине, что вел их дело в связи с похищением бриллианта у князя Брянского. Видя нелепость и необоснованность судебных претензий к этим двум особам и ощущая собственную провинность и несостоятельность, пытался покончить с собой. За что был уволен с должности. Однако спустя некоторое время мне предложили вернуться в сыскной отдел для ведения нового дела, касаемого теперь уже госпожи Бессмертной, старшей дочери Соньки Золотой Ручки.

— По существу и короче! — подал голос председательствующий.

— Понял, ваша честь, — кивнул Егор Никитич. — Вы, господа, видимо, уже обратили внимание: я тоже оказался на скамье подсудимых. Но ведь это весьма необычно — подсудимая и следователь на одной скамье. Что это — сговор чиновника с преступницей? А может, мы состояли в одной запрещенной партии? Или же следователем овладела такая корысть, что он пошел против закона, против нравственности, против профессиональной этики? Ни то, господа, ни второе, ни третье!.. Да, мадемуазель преступница. Она совершила многое, что подлежит наказанию. Возможно, она заслуживает самого сурового наказания! Но почему эта красивая, в прошлом успешная молодая женщина пошла против общества, против закона, против нравственности?.. Она, господа, была обманута! Вначале своей матерью, затем театром, а в результате обществом! Она стала искать путь из образовавшегося тупика и нашла его там, где его в принципе не должно быть. Она вступила в организацию, суть которой ничем не отличается от сути нынешней власти. Такая же корысть, такой же цинизм, такое же стремление подчинить и уничтожить! Убегая от одной лжи, она натолкнулась на другую, еще более чудовищную ложь! Ее захлестнул протест. Она стала изгоем. В нынешнем обществе и в обществе будущем. А от изгоев, как известно, во все времена стремятся избавиться. Что сейчас, господа, и происходит. — Следователь переждал аплодисменты, заключил: — Но, господа, хочу лишь заявить одно!.. Я проникся жалостью к мадемуазель не только из сострадания. Нет… В ней я увидел то, чего лишен напрочь. Я увидел свой протест, свое желание хотя бы что-то сделать для моей несчастной страны. И, будь я помоложе, не будучи обремененным семьей, я бы, господа, выбрал точно такой же путь, что и мадемуазель. Хотя все должно закончиться трагически.

Зал поднялся, аплодируя долго и вдохновенно. Председательствующий терпеливо дождался тишины, обратился к следователю:

— Господин Гришин! А что по существу преступлений, совершенных подсудимой?

— Ваша честь, это уже не в моей компетенции. Слово теперь господам, вершащим правосудие, — ответил тот и показал в сторону Икрамова и его коллег.

— Ваше высокородие, — обратился к князю председательствующий, — кто же из ваших подчиненных намерен выступить с изложением доказательств вины госпожи Бессмертной?

— Ваша честь, позвольте мне? — спросил разрешения Икрамов.

— Прошу вас, князь.

В зале стало пронзительно тихо. Лишь было слышно, как по улице проносились пролетки да подавал гудки прогулочный пароход на Фонтанке.

— Я буду краток. — Икрамов помолчал, справляясь с волнением, поправил повязку. — Прежде всего я хочу поблагодарить вас, ваша честь, за предоставленную свидетелям возможность высказаться столь честно и откровенно… Я многое понял из сказанного, и это дает мне повод многое переосмыслить и понять. Отдельное спасибо вам, господин Гришин…

Зал зааплодировал. Табба подалась вперед, не сводя с князя отчаянных и даже испуганных глаз.

— И последнее, — продолжил Икрамов. — Я солдат. Мой долг, моя обязанность — защищать Отечество, в каком бы состоянии оно ни находилось. Я делал это в окопах, пытался делать это и сейчас. Многое на новом месте не понимал и не принимал, но старался быть искренним и честным. Не получилось, господа… Особенно я понял это сегодня. Поэтому я хочу попросить прощения у тех, с кем воевал. Повиниться перед теми, чьи надежды не оправдал. Но отдельно я хочу покаяться и склонить голову перед вами, госпожа Бессмертная. Именно потому, что я также виновен в вашей драме. Я всегда вас любил, вы были моей музой, я ждал, что когда-то мы будем вместе. Увы… Все это не дает мне права на жизнь. Я прощаюсь с вами, господа, и прошу простить меня…

Дальше случилось нечто необъяснимое. Князь медленно, будто во сне, извлек из кармана френча револьвер, так же медленно поднес его к виску.

Сидевшие чиновники, а также судьи и публика безмолвно смотрели на происходящее, не в состоянии двинуться, помешать ему. Все были будто загипнотизированы.

Икрамов нажал на курок, раздался выстрел, голова стреляющего откинулась назад, и он рухнул на пол.

В зале тут же случилась паника — публика ринулась к выходу, фотографы стремились запечатлеть самоубийство, газетчики ломились через барьеры поближе к событию.

Даша умудрилась пробраться сквозь толпу к отцу, припала к нему, замерла.

Катенька от неожиданности лишилась сознания, Изюмов пытался помочь ей. Кудеяровы вместе с директором немедленно спешили ретироваться.

Конвоиры торопливо стали уводить из зала Бессмертную и Гришина. Оттаскивали Дашу, она цеплялась за отца, плакала, просила.

Чиновники, находившиеся рядом с Икрамовым, не знали, как поступить с убитым, топтались вокруг, судьи наблюдали за всем удивленно и даже спокойно, и лишь председательствующий колотил в звонок, прося тишины.