Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - А. Сахаров (редактор)

Эти опасения оказались не напрасны. В августе 1728 года Анна послала в Москву своего человека с доносом. Она просила разобраться, «каким образом Бестужев меня расхитил и в великие долги привел». Всплыли какие-то махинации бывшего обер-гофмейстера с герцогской казной, сахаром, вином, изюмом. Конечно, дело было не в краденом изюме, а в полной, безвозвратной «отставке» Бестужева, против которого начал умело действовать счастливчик, занявший его место возле изюма и сахара. Бирон был женат на фрейлине Анны Бенигне Готлиб фон Тротта Трейден, и у них было трое детей: дочь и два сына. В исторической литературе существует мнение, что матерью младшего сына Бирона — Карла Эрнста была сама Анна Иоанновна. И дело даже не в особых отличиях Карла при дворе Анны в годы ее царствования, а в том, что императрица никогда не расставалась с ребенком. Отправляясь в январе 1730 года по приглашению верховников в Москву, она взяла с собой минимум вещей и… Карла Эрнста, которому было всего полтора года, причем без матери и отца ребенка. Спрашивается: зачем она взяла с собой этого мальчика? Ведь она ехала не на прогулку, а в тяжелое путешествие с непредсказуемым исходом. Вероятно, потому-то она и взяла с собой сына! Французский посланник маркиз Шетарди в 1740 году сообщал в своем донесении, что молодой принц Курляндский спит постоянно в комнате царицы». Об этом знали и другие современники. Вполне вероятно, что огромное влияние Бирона на Анну было обусловлено и тем, что у императрицы был ребенок от фаворита. Но вся предыдущая жизнь Анны, как и долгий зимний путь, остались позади. Тринадцатого февраля 1730 года она вышла и саней в селе Всесвятском, на пороге Москвы. Совсем рядом шумел своими улицами огромный город — сердце России. Он ждал приезда новой государыни…

А что же происходило в столице, пока новая императрица через великие снега добиралась до Москвы? События развивались стремительно, они оказались неожиданными и непредсказуемыми. Напомню, что депутация верховников отправилась в Митаву с кондициями вечером 19 января, а утром того же дня в Кремль пригласили все «государство» — генералитет, высших чиновников, Синод и придворных. В торжественной обстановке верховники объявили об избрании на российский престол герцогини Курляндской. Присутствующие, проникнутые величием момента, с энтузиазмом одобрили мудрое решение, и все были довольны таким волшебно быстрым разрешением династического кризиса. Вздох облегчения был всеобщим — новая Смута миновала Россию.

Но к вечеру стало известно, что верховники всех обманули, что они скрыли от общества самое главное — кондиции. Дворянскую общественность возмутил не сам факт составления кондиций — мысль о вреде ничем не ограниченной власти самодержца не была новой, а то, что «сокращение» царской власти неминуемо должно было привести к расширению власти двух знатных и древних княжеских фамилий — Голицыных и Долгоруких. Вначале шепотом, с глазу на глаз, а потом все громче рядовые дворяне, собравшиеся в Москву на свадьбу Петра II, а попавшие на его похороны, выражали свое недоумение и неудовольствие происшедшим. Неизвестный автор воспоминаний о 1730 годе, отражая мнение современников, так с горечью писал о замысле верховников: если они думали о благе общества, то зачем же так бессовестно всех обманули — утаили кондиции? «Разве мы, — возмущался этот дворянин, — не все желаем добра и не верны своему Отечеству, одни [ли] они и мудры, и верны, и благосовестны?… Таковым презрением всех, который и честию фамилии, и знатными прислугами не меньше их суть, обесчестили, понеже ни во что всех ставили или в числе дураков и плутов имели?» В 1730 году никто не сомневался, что весь замысел верховников клонился к попытке установить олигархическим строй, узурпировать власть для себя — кучки знатных вельмож из двух кланов. Первые действия верховников подтверждали эти опасения — ведь они ввели в Совет двух новых членов, двух фельдмаршалов: В.В. Долгорукого и М.М. Голицына.

А дальше произошло то, чего никто не ожидал: Москва забурлила, дворяне стали собираться в кружки и обсуждать происшедшее. «Куда ни придешь, — вспоминал Феофан Прокопович, — к какому собранию ни пристанешь, не ино что было слышать, только горестныя нарекания на осмеричных (в Верховном тайном совете было тогда восемь членов. — Е.А.) этих затейщиков, все их жестоко порицали, все проклинали необычное их дерзновение, ненасытное лакомство и властолюбство». Так неожиданно получилось, что те две недели, пока верховники ждали из Митавы подписанные Анной кондиции, оказались временем свободы. В сотнях людей пробудились гражданские чувства. И когда 2 февраля верховники вновь собрали в Кремле «государство» и прочитали кондиции, делая вид, что они сами страшно удивлены и впервые их видят, им никто не поверил. Дерзкий план Д.М. Голицына: представить Анне подготовленные втайне кондиции как мнение «государства», а затем предъявить их дворянству как собственную инициативу императрицы, с треском провалился. Перед верховниками стояли другие люди.

Они — русские дворяне — давно шли к этому моменту. Внедряемые петровскими указами понятия дворянской чести, личной, а не клановой, как в старину, ответственности за поступки, представления о честном, достойном служении Отечеству не исчезли, а, наоборот, закрепились в сознании людей. Общество стало более открытым, чем раньше. Те, кто побывал за границей, видели, что дворянина не только бить, но и пальцем коснуться без приговора суда никто не смел, не говоря уж о казни без суда или конфискации земель, что в России было делом обычным. Кроме того, со смертью Петра Великого исчез сковывавший людей страх, в 1726 году прекратила свою работу Тайная канцелярия, а другой орган политической полиции — Преображенский приказ — был в 1729 году ликвидирован. Известно, что в России общество чутко откликается на малейшее ослабление давления власти, чувствует пусть едва уловимый, но все же ветерок свободы. И за эти две недели тайных разговоров и споров, охвативших Москву, в сознании людей произошли важные изменения. На встрече с верховниками 2 февраля дворяне потребовали разрешить им представить к обсуждению их отличные от правительственного проекты переустройства государства. Под этим сильным напором, стремясь выиграть время, верховники согласились на требования дворян.

Плотину прорвало. В домах знатных особ, в кремлевских палатах закипела работа. По Москве стали собираться многочисленные кружки дворян, которые день и ночь напролет обсуждали, писали и переписывали варианты проектов. Мгновенно появились свои вожаки, тотчас выискались знатоки западных парламентских порядков. Впервые политические противники, не опасаясь доносов и застенка, сталкивались в ожесточенной полемике. В кратчайший срок было составлено более десяти проектов реформ, и под ними подписались не меньше тысячи человек.

Датский посланник в России Г.Г. Вестфален сообщал в Копенгаген, что в Кремлевском дворце непрерывно идут совещания дворян, и «столько было наговорено и хорошего и дурного за и против реформы, с таким ожесточением ее критиковали и защищали, что в конце концов смятение достигло чрезвычайных размеров и можно было опасаться восстания». Никакого восстания не произошло, но в шуме обсуждений верховники не уловили ни одного голоса в поддержку своих намерений. Нет, конечно, практически все дворянские проекты переустройства страны клонились к ограничению власти императрицы, но совсем не по плану верховников, стремившихся сосредоточить всю власть в руках членов Совета. Шляхетство дружно желало создать такую систему правления, которая защитила бы рядовых дворян как от произвола самодержца, так и от всевластия одной — двух аристократических семей. Никогда прежде с такой настойчивостью русские дворяне не требовали участия своих представителей в управлении страной.

Но идти навстречу дворянским прожектерам верховники ни под каким видом не хотели. Поделиться властью с дворянской массой и тем самым действительно послужить своему Отечеству — это князю Голицыну и его товарищам казалось немыслимым. Тринадцатого февраля, так и не договорившись с дворянством, они узнали о прибытии в Всесвятское государыни императрицы Анны Иоанновны…

Здесь, во Всесвятском, несмотря на старания В.Л. Долгорукого, не отходившего от Анны ни на шаг, изоляция ее кончилась. Через родственников — Салтыковых — и сестер — герцогиню Мекленбургскую Екатерину и царевну Прасковью, а также через многочисленных доброжелателей Анна стала узнавать об истинном положении вещей в столице. Она поняла главное: что верховники ее обманули, представив кондиции как решение всего общества, и что среди тех, кто хотел ограничить власть императрицы, не было единства. В этом были немало виноваты сами верховники, которые, запутавшись в бесплодных спорах с дворянами, бездарно упустили драгоценное время до приезда Анны Иоанновны. Они начали терять инициативу.