Виа Долороза - Сергей Парфёнов

– Что тебе погано? – резко спросил его Резман.

– Погано, что этого никто не понимает… – усмехнулся Игорь. – Страну развалили, а никто даже не пикнул! Приучают, что жить можно на халяву, а мы радуемся… Радуемся! Бери, хапай, кто сколько может… Продавайся! Потому, что когда нас всех купят, мы, оказывается, заживем счастливо и красиво! А ведь понятно, кто все купит! За пятак, по дешевке! Те же воры, и жульё коммунистическое… Только теперь они будут коммуниздить нагло, в открытую – не прикрываясь демагогией о светлом коммунистическом будущем…

Лицо у Аркадия запрыгало в нервных судорогах.

– Ну, да… Конечно, конечно! – рот перекосило в едкой издевке. – Все хотят в рай, только умирать почему-то никто не хочет… Но мир-то, старик, все равно переделать не удастся! Все уже придумано и додумано до тебя… И никому не нужна твоя правда, которая переворачивает весь мир! Не нужна, понимаешь? Такая жизнь и другой жизни у нас нет! А эта страна – она никогда не ценила честных людей, – ей не нужны ни профессионалы, ни таланты, – здесь вообще три поколения вдалбливалось другое! Здесь гегемоном был и останется хитрожопый мужик, который умеет только пиздить и пиздеть! Вот так! И поэтому я и хотел бы жить где-нибудь в другом месте! В Израиле, например, а не здесь, в этом сраном дерьме!

Аркадий замолчал, кусая белые от злости губы. Игорь уперся в него тяжелым взглядом и припечатал словно свинчаткой:

– Только ты забыл сказать, Аркаша, что это ещё и мой мир… А я не хочу жить в дерьме! И дети мои, чтобы жили в дерьме тоже – не хочу! И я не позволю этот мир поганить! Понял?

И в глазах у него было столько яростного и непримиримого упрямства, что Аркадий ни слова не говоря, повернулся к нему спиной…

Родное отечество встретило прилетевших привычной сутолокой и деловой суетой…

На первый взгляд здесь ничего не изменилось…

Все также падал снег за окнами, все также спешили люди на работу – привычную, обыденную… Казалось, что хотя страны уже не было, она продолжала жить, двигаться по инерции, как человек, поручивший пулю в сердце, который делает ещё несколько последних, бесчувственных шагов прежде, чем упасть… И только у иностранных посольств зазмеились, заизвивались темными плотными очередями ряды отъезжающих за рубеж… Навсегда – в Германию, в Америку, в Израиль…

За окном начинало темнеть… Осторожно, как серый кот, подкрадывался к городу холодный, ранний вечер. В просторной и светлой комнате посольства едва слышно жужжали неоновые лампы, установленные в нишах подвесного потолка, наполняя помещение холодным, голубым светом. Тихо и тоскливо, как в прозекторской…

Яков Маген сочувственно посмотрел на сидевшего перед ним сгорбившегося Аркадия Резмана и произнес устало:

– Послушайте, Аркадий… Ну зачем вам уезжать? Подумайте сами, чем вы там будете заниматься?… У вас вряд ли там получиться стать эстрадным менеджером… В Израиле эти места давно заняты, а довольствоваться работой где-нибудь в кибуцах или иметь свой маленький гешефт торговца сувенирами вы же не захотите – вы же человек творческий, человек богемы… Только, пожалуйста, не говорите мне, что вы пойдете работать куда-нибудь на стройку, я вас умоляю… Это не для вас…

Яков Маген болезненно поморщился, словно испытывал неимоверное страдание от одной только мысли, что Аркадий может согласиться на такое предложение. Аркадием между тем сидел сгорбившись и угрюмо молчал. На столе перед ним остывала чашечка с капуччино, на которую он не обращал никакого внимания, а рядом лежал листок с заявлением на выезд…

– Можно закурить? – неожиданно спросил он и посмотрел на Магена больным, затравленным взглядом.

Маген молча пододвинул ему черную пластмассовую пепельницу. Аркадий, вытащил из кармана джинсовой, на искусственном меху куртки красно-белую пачку "Мальборо", баллончик зажигалки и, выбив из твердой пачки сигарету, крутанул ребристое колесико. Яркий, огненный язычок резвым чертиком вырвался из желтого баллончика и подпалил кончик сигареты. Аркадий сделал длинную затяжку и опять безразлично уставился в одну точку. Маген расстроено покачал головой.

– Послушайте, Аркадий, – снова начал он. – Ведь насколько я понимаю все дело в ваших отношениях с Таликовым… Угадал?… – он кивнул, заметив, как у Резмана при его словах неприязненно дернулась скула. – Я догадываюсь, что вы хотите сказать… Что Таликов непростой человек, с ним невозможно работать и он портит вашу работу, ваши связи, и так далее… Ведь так? Я готов с этим согласиться, Аркадий… Только, видите ли… Не примите за упрек, но вы ведь у Таликова, в должности директора? Правильно? А помните, что слово "директор" имеет происхождение от английского "direct" – направлять?… Поэтому Аркадий… Вам всего лишь надо направить его творческую энергию в нужное русло… И все… И у вас все получится! Поверьте мне!

Аркадий ничего не ответил, – он резко встал, шваркнул придвинутым стулом, и под недоуменным взглядом Магена молча направился к выходу. Маген догнал его уже в дверях, остановил, цепко ухватив за руку.

– Подождите, Аркадий… Ну зачем вы так? Я же искренне хочу вам помочь!

Аркадий угрюмо мотнул головой.

– Я все понял, Яков Романович… Я все понял… – повторил он, стараясь не встречаться с Магеном взглядом. – Извините, я тороплюсь…

Маген осторожно отпустил его рукав и похлопал Аркадия по плечу, но вид у него сейчас был отнюдь не радостный, – наоборот, сосредоточенный и строгий.

– Я знал, что вы меня поймете, Аркадий… – сказал он, как можно уверенней. – Поверьте… Вы сейчас занимаетесь своим делом… Это ваше дело, Аркадий! Делать что-то другое у вас просто не получится… Если вы и будете заниматься чем-то другим, вы будете делать это через силу, а это не принесет вам ни денег, ни радости… И это правда, Аркадий… Простите меня, но я сказал вам только то, что должен был сказать… Давайте, я подпишу вам пропуск…

Аркадий, протянул ему белый листок с голубой полосой, – Маген на нем размашисто расписался и Резман, не попрощавшись, вышел.

Тимур Чугай стоял на снежном склоне, опираясь на лыжные палки, и задумчиво смотрел на зажатый внизу лощины небольшой курортный городок, который на несколько дней стал экономическим центром мира.

Швейцария…

Что приходит в голову при этом слове?

Тишина альпийских лугов, утонувших в дурманящем, пряном аромате трав, исключительные по своей прозрачности озера, отражающие в своей первозданной чистоте звенящую небесную лазурь, укутанный в тяжелое снежное одеяло седой Монблан, приземистые, солидные банки, ревностно охраняющие тайну своих вкладчиков, сыр – твердый и пузырчатый и самые точные и дорогие в мире часы… Вековое спокойствие и основательность…

Чугай поймал себя на мысли, что здесь в Швейцарии все кажется каким-то чересчур прилизанным и как будто игрушечным – чистенький городок с огромным блестящим блюдом открытого катка и остроконечными церквушками выглядел, как кинематографическая бутафория, где пыль начисто отсутствует, словно его пропылесосили огромным пылесосом. Впечатление неестественности усиливали флегматичные швейцарцы, которые выглядели заторможенными после взбудораженной и суетной Москвы. Чугаю даже начало казаться, что их единственными развлечениями, с помощью которых они повышают адреналин у себя в крови, являются сумасшедшая езда по извилистому серпантину идеально гладких дорог и безудержный лыжный слалом с заснеженных горных круч.

От размышлений Чугая отвлек Джефри Торн – американский экономист, с которым Чугай успел мимоходом познакомиться во время вояжа Бельцина в Америку. Он съехал по склону и, скрипнув широкими лыжами по укатанному насту, остановился рядом.

– Как вам Швейцария, мистер Чугай? – спросил он с легким налетом восторженности, поднимая на отворот шапочки широкие зеркальные очки. Чугай оторвался от вида игрушечных домиков внизу и посмотрел на мечтательно улыбающегося Торна.

– Если бы не форум, наверное, здесь было бы скучно, – отозвался он без энтузиазма.

Торн продолжал счастливо улыбаться.

– Так в том-то вся и прелесть… – заметил он. – Люди, уставшие от суеты, приезжают сюда, чтобы насладиться спокойствием и немного отдохнуть… Человеческие интересы и материальные ценности – это ведь, скажу я вам, не всегда одно и тоже! А знаете, ведь здесь действительно отдыхаешь… Особенно, когда после катания зайдешь вечером в какой-нибудь шале, закажешь себе раклет с бутылочкой хорошего швейцарского вина! Чудесно… Просто чудесно… Покой, уют, деревенская еда… Что ещё нужно? Разве вы не согласны?

На лице у Чугая промелькнуло недоумение.

– Раклет? Что это, Джефри?

Вид у Торна стал снисходительным.

– Тимур, вы не пробовали раклет? (В голосе его зазвучало сочувствие.) Это национальное швейцарское блюдо… Все очень просто… Картофель, расплавленный сыр, маринованные овощи и ломтики ветчины… Но, когда все это подается в эдаком стилизованном деревенском домике! М-м! – он мечтательно сложил губы трубочкой. – Это великолепно! Простота и естественность – это как раз то, что осталось только здесь, в Швейцарии!