Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Уж кто-кто, а Каваньяри должен был знать это и делать поправки на данное обстоятельство. Но понимают ли вице-король и его советники, что донесения таких шпионов, исправно посылаемые в Симлу заместителем комиссара Пешавара, могут быть односторонними и не давать полной картины? Что шпионы, в конце концов, получают за свою работу плату, а потому могут считать своим долгом сообщать только такие новости, которыми рассчитывают порадовать хозяев? Именно эти мысли в последнее время неотступно преследовали Уиграма, и рассказ Уолли об Аштоне подал ему идею…

Аштон провел почти два года в Афганистане и наверняка обзавелся там друзьями, во всяком случае в деревне своего приемного отца Кода Дад-хана. К тому же все в Мардане знали, что рисалдар Зарин-хан был далеко не единственным патханом в корпусе, считавшим Аштона чуть ли не кровным братом. Допустим, Аштон сумеет убедить своих друзей создать что-то вроде разведывательной службы, занимающейся сбором достоверной информации, которую они станут передавать ему, а он – командующему или самому Уиграму для последующей передачи Каваньяри, который, независимо от своих личных взглядов, непременно будет посылать все сведения в Симлу. Друзья Аштона, вне всяких сомнений, будут рассказывать «Пелам-Дулхану» правду (они знают, что он придерживается иного образа мыслей, чем «сахиб-логи»), а сам Аштон будет повторять все дословно, не подгоняя полученную информацию под какие-либо свои или чужие теории.

По крайней мере, хоть какой-то план, и не исключено, что он сработает, а в настоящий момент нельзя пренебрегать ни одной возможностью.

Подгоняемый тревожным сознанием, что дело не терпит отлагательств, а время истекает, Уиграм воспользовался первой же возможностью, чтобы отправиться вместе с Уолли в Атток на выходные. Из соображений секретности они прибыли в город после наступления темноты и остановились в дак-бунгало с заранее приготовленной историей о своем намерении поохотиться на следующий день. Правда, в конечном счете идея Уиграма принесла совершенно неожиданный для него результат.

Саис Уолли отправился в дом бегумы с запиской для Аша и вернулся с ответом, когда они ужинали. Часом позже двое мужчин покинули дак-бунгало и при ярком свете звезд двинулись пешком по Пиндской дороге, а потом свернули на боковую тропу и вскоре подошли к воротам в высокой стене, где их поджидал афридий с фонарем в руке. Уиграм, прежде не видевший Аша в подобном платье, не сразу понял, кто перед ним.

Капитан Бэтти тщательно обдумал все доводы, которые готов был привести, и соображения, которые собирался изложить, и был уверен, что учел практически все. Но в ходе своих размышлений он даже не вспомнил о Джули Пелам-Мартин, урожденной Анджули-Баи, принцессе Гулкота, ибо считал сей брак неразумным и отвратительным и не имел ни малейшего желания знакомиться с бывшей вдовой. Однако Аш провел своих гостей через тенистый сад к маленькому двухэтажному павильону, бара-дури, стоящему на прогалине между фруктовыми деревьями, поднялся вместе с ними по короткой лестнице к занавешенной тростниковыми шторами верхней комнате и сказал:

– Джули, это еще один мой друг из полка. Познакомься с моей женой, Уиграм…

И Уиграм обнаружил, что обменивается европейским рукопожатием с девушкой в белом и думает, как недавно думал Уолли (правда, без эмоций, испытанных последним), что она прелестнейшее создание из всех, каких он встречал прежде.

Уиграм увидел, как она перекинулась коротким взглядом с Ашем, и, хотя он никогда не отличался особо богатым воображением, ему показалось, как некогда показалось Кака-джи, будто между ними мгновенно возникли незримые токи, связывающие их столь прочно, что у них не было необходимости прикасаться друг к другу или даже улыбаться, чтобы доказать: два человека порой действительно являются единым целым. Он понял также, что имел в виду Уолли, когда сказал, что «рядом с ней спокойно». Но он почему-то не ожидал, что она окажется такой молодой – и такой беззащитной на вид. Это изящное юное создание в белой шулве показалось Уиграму почти ребенком, он смущенно подумал, что его ввело в заблуждение слово «вдова» – вдовы ведь не бывают такими молодыми, – и почувствовал вдруг, как земля уходит у него из-под ног, хотя едва ли сумел бы объяснить, с какой стати. Но факт оставался фактом: одного вида Джули оказалось достаточно, чтобы значительная доля предвзятых мнений бесследно испарилась, и внезапно он усомнился в своих силах и, как следствие, в разумности предложения, которое собирался сделать.

Не наивно ли предполагать, что Каваньяри да и все прочие, коли на то пошло, откажутся от своих взглядов и политики единственно на основании информации из неофициальных источников, отличающейся от той информации, которой они располагают? Наверное, он, Уиграм, берет на себя слишком много, самонадеянно воображая, что люди вроде Каваньяри и вице-короля, не говоря уже о «шишках» в Симле, не отдают себе отчета в своих намерениях и нуждаются в помощи и совете несведущих дилетантов. И все же… Уиграм вдруг понял, что Аш обратился к нему с каким-то вопросом, и что-то ответил, сразу поняв по недоуменно вскинутой черной брови, что ответом невпопад выдал свою невнимательность.

Уиграм покраснел, смущенно извинился и, повернувшись к хозяйке, сказал:

– Прошу меня простить, миссис Пелам. Боюсь, я не слушал. Крайне невежливо с моей стороны, но я надеюсь, вы простите мне мою невоспитанность. Видите ли… я приехал сюда с целью сделать… одно предложение вашему мужу, и я думал о нем, вместо того чтобы слушать.

Анджули серьезно посмотрела на него, а потом кивнула и любезно промолвила:

– Понимаю. Наверное, вы хотели бы поговорить с моим мужем наедине.

– Только если вы позволите.

Она коротко улыбнулась обворожительной улыбкой, поднялась с места и сложила ладони, но потом, вспомнив предупреждение Ашока, что у ангрези так делать не принято, со смехом протянула руку и проговорила на своем старательном английском:

– Доброй ночи, капитан Бэтти.

Уиграм взял ее руку и неожиданно склонился над ней. Этот жест был для него так же непривычен, как для Анджули рукопожатие, и удивил его самого даже больше, чем Аша и Уолли. Но то была непроизвольная дань почтения, а также своеобразное невысказанное извинение за прежние свои мысли о ней. Выпрямившись и посмотрев в прекрасные глаза, находившиеся почти на уровне его собственных, он увидел, что Уолли говорил правду: в них действительно мерцали золотые крапинки, если только то были не отблески дырчатой бронзовой лампы, свисающей с потолка и усеивающей пол, стены и потолок маленького павильона звездами. Но Уиграм не успел толком разглядеть. В следующий миг Анджули отняла руку и, обменявшись рукопожатием с Уолли, повернулась и вышла прочь; а когда она исчезла в густой тени, у него возникло странное впечатление, будто она унесла с собой свет.