Секретный сотрудник - Хуан Мирамар

– Как они сюда попали, эти люди не помнят, – рассказывал Ефим, – и сначала, когда перерождения происходили во всяких диких и отдаленных местах, на людей, появляющихся на месте перерождения, внимания не обращали, и только недавно они произвели настоящую сенсацию в Англии. Случилось это не где-нибудь, а в Оксфорде. Там один сумасшедший то ли физик, то ли химик, страшно возмущенный современными нравами и особенно однополыми браками, раздобыл или сделал маленькую атомную бомбу.

– Постой! Как это раздобыл или сделал? – возмутился Дорошенко. – Ты знаешь, сколько надо всего, чтобы сделать такую бомбу?! Заводы должны были на него работать или большие лаборатории, это я тебе как физик говорю.

– Ну, раздобыл, наверно, не знаю, – сказал Ефим, – не это важно.

– Как это не важно?! – не успокаивался Дорошенко.

– Успокойся, Вадик, дай рассказать человеку, сделал, раздобыл – какая разница, – урезонила Дорошенко его жена Лена – художница и человек романтический. – Ты все горячим интересовался – вот ешь и дай людям послушать.

Дорошенко махнул рукой и занялся купатами, а Ефим продолжал:

– Ну вот, стал он угрожать этой бомбой и требовать смертной казни для гомосексуалистов. Полиция окружила его дом в Оксфорде, начала эвакуацию города, но вмешалось провидение – и бомба переродилась. Этого физика-химика арестовали, но в его доме неожиданно оказались еще двое. Сначала их тоже повязали как соучастников, но потом выяснилось, что зря, и тут начинается самое интересное. – Ефим замолчал и занялся купатами, опередив кота, который тоже на них нацелился.

Все терпеливо ждали продолжения, но оно последовало, только когда Ира забрала своего любимца и посадила к себе на колени.

– Так вот, – сказал, наконец, Ефим, – один из них оказался профессором Оксфордского университета, а второй – его студентом. Но не это интересно, а интересно то, что они рассказали. Они утверждали, что сейчас 1912 год – студент говорил, что он поступил в 1910-м, а профессор все просил позвать ректора, господина, скажем, X, и выяснилось, что этот самый X действительно был ректором Оксфордского университета с 1909-го по 1913 год и что он умер в 1914-м. Одежда на этих людях тоже была из того времени: и материал, и покрой. Многое в современной жизни их удивляло и пугало. Потом похожие случаи произошли в Америке – там на месте перерождения появился сначала какой-то дремучий ковбой из первых поселенцев, а потом – несколько индейцев из племени сиу в боевой раскраске. Сначала военные пытались замять это дело, а сейчас об этом уже все знают и называют этих людей «lost» – потерянные.

Ефим замолчал и налил себе Вольфовой настойки. Какое-то время все молчали, переваривая кто информацию, кто купаты. Наконец Лена Дорошенко рассеянно поинтересовалась, намотав на палец локон со своей буйной шевелюры – предмета тайной зависти менее волосатых подруг:

– А что с ними стало, с этими потерянными?

– Изучают, – ответил Ефим, – изучают как паранормальное явление. Потому и засекретили вначале.

– Ужас какой, – сказала Лена, – только представить себе: попасть в будущее, одной, вокруг все незнакомое, чужое, с ума можно сойти.

– Может быть, кто-то из них и сошел с ума – мы же не знаем, – поддержала ее Инга. – А интересно, у нас тоже такое случалось? Или у вас там, на островах? – спросила она у мужа.

– У нас в «стране пребывания» похожая история была – я же рассказывал, – ответил Кузниц. – Эти двое дикарей с «мухой» – при желании вполне можно сказать, что они из этих, как Ефим говорит, потерянных. И вообще, я эти сказки уже слышал – в штабе много об этом говорили, когда в Англии этот случай с бомбой произошел – у нас ведь в штабе почти все британцы, только несколько еще поляков да мы. А здесь вроде пока потерянных нет, разве что из броневичков кто-нибудь вылезет. Вообще-то, я не очень верю этим слухам – похоже на газетную утку. Кстати, эти дикари, которых возле «мухи» схватили, так это, скорее всего, сами террористы и были – арабы в длинных таких рубашках ходят – галабиях, – скинул рубашку, и вот тебе дикарь.

– Из броневичков никто не вылезет – они наглухо задраены, я сам видел, – сказал Ефим.

– Не надо все так сразу отрицать, – вмешалась Константинова, – ведь в перерождения мы тоже сначала не верили. Никто не в состоянии постичь Его замыслы!

– Аминь, – резюмировал Константинов, – надо на посошок и домой – поздно уже.

– Vous avez raison,[15] – поддержал его Дорошенко почему-то по-французски.

– Успеете, – сказал Вольф Шварц, – сколько тут ехать?! А я вот что думаю насчет этих потерянных. Как вам известно, я атеист и во все эти божьи провидения не верю. По-моему, при всех этих перерождениях действует какое-то сильное поле, вот оно и может, так сказать, выдергивать из прошлого людей, которые находились в этом временном слое, что ли. Вообще-то, я не специалист, но…

– Заметно, – сказал Константинов.

– Ну и что! – парировал Вольф. – Мне это подсказывает интуиция творческого человека. Мало что ли известно случаев, когда художник провидел будущее?! Вот Дали, например…Что он там предсказал?

– Полет Гагарина, – сказал Дорошенко и чокнулся с Константиновым.

– Не смешно, – сказал Вольф и тоже поднял свою рюмку, – предлагаю выпить за творческую интуицию.

Тост получил всеобщее одобрение, и тема, казалось, была забыта, но вдруг неожиданно для всех в роли теоретика выступил Ефим.

– Я тоже думаю, что бог тут ни при чем, – сказал он. – Я думаю, что просто наша планета не желает больше терпеть те гадости, которые мы творим с ней и на ней. Ядерные технологии и особенно ядерное оружие угрожают планетарному равновесию, и на Земле начинают происходить компенсационные процессы – так называемые перерождения ядерных материалов. Что же касается этих «потерянных», то это вполне могут быть мутанты.

– Теория не нова, – заметил Константинов, – ее уже пытались протолкнуть наши академики, но беда в том, что она недоказуема. Почему, если это так, как ты говоришь, планета не реагирует на испытания ядерного оружия – их ведь многие страны продолжают проводить?

Ефим хотел ответить, но тут кот, почувствовав, что присутствующие потеряли бдительность, исхитрился и стащил мясную колбаску с его тарелки.

– Ловите его, ловите! – истошно закричала Ира Калинкина, вскочив с чурбачка. – Ему нельзя это есть – у него аллергия.

Общими усилиями кота загнали под диван – он там утробно выл и не хотел расставаться с добычей. Супруги Шварц-Калинкины улеглись на пол и пытались его выманить фальшивыми посулами мяса в будущем, но у кота уже было мясо в настоящем и на посулы он не поддавался.

Очередное собрание карасса закончилось. Переступая через хозяев, гости потянулись в прихожую одеваться.