Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух

Да так, что ей бы, наверное, и Берию удалось убедить.

Хотя – нет.

Берию-то как раз вряд ли.

Очень опасный противник.

Но это – если требовалось.

В обычной жизни Варенька получала удовольствие только от повседневной «работы в поле»: перестрелок, интриг и убийств. Да еще, пожалуй, от хорошей понюшки кокаина под не менее хороший французский коньяк, непосредственно из самой одноименной провинции.

В коньяках Варенька разбиралась…

…Никите, разумеется, – это не требовалось.

В смысле – африканская страсть.

Он был воспитан на классическом русском театре, и экзальтированность выставляемых напоказ страстей выбешивала его немногим меньше, чем пошлость стремительно набирающего популярность американского синематографа.

А что касается кокаина – он ее и так угостит, как старого боевого товарища.

Очень удобного товарища: даже бериевская наружка, скорее всего, решит, что господин генеральный директор изволит развлекаться с молоденькой и хорошенькой девушкой.

Даже если и сфотографируют, не страшно.

Внешность оперативный сотрудник Улебская умела менять мастерски.

А насчет коньяка – ничего, бренди обойдется.

Чай не графиня, обыкновенная польская шляхтенка…

Ворчаков кивнул Вареньке на второе плетеное кресло, разлил бренди по бокалам, затушил папиросу и полез в карман за табакеркой с порошком.

– Докладывайте, Варенька. Не тяните…

Варенька, не спрашивая разрешения, с удовольствием отхлебнула большой глоток пряного, густого бренди, вытянула красивые длинные ноги и, в свою очередь, не торопясь прикурила тонкую длинную папиросу.

Ворчаков хмыкнул и осуждающе сжал тонковатые и болезненно бледные северные губы.

Варенька в ответ усмехнулась.

– Туркула и его банду уложили минимум из пяти стволов. Операция хорошо подготовлена. Ушедший порученец и, возможно, кто-то из ликвидированных сообщников впустил террористов в Узуново. Поезд там стоит по расписанию двадцать три минуты, меняют паровоз. Спрыгнули на ходу, ближе к Москве. Скорее всего, в Коломенском, там удобный перегон, к тому же есть свидетели. Видели три черных автомобиля, которые кого-то ждали, а потом отправились по направлению к городу. Завтра мы их найдем, но это вряд ли чего даст: успеют залечь на дно. Если они решатся на повторение акции в Москве – может стать кисло, это хорошие профессионалы.

– Блюмкин? – Никита насыпал горку белоснежного, даже слегка серебристого кокаина на извлеченное из табакерки квадратное зеркальце, и теперь старательно растирал его специальной платиновой пластинкой.

Порошок, которым он запасся в закрытом распределителе Кремля, был хорош.

В обычных аптеках такого не купишь.

Говорят, Тельман, по примеру англосаксов, тоже решил полностью запретить кокаин, но натолкнулся на яростное сопротивление троцкистов.

Ничего удивительного.

Всю революцию да гражданскую войну на «порошке» да «балтийском чае» прошли.

Что в России, что в Германии.

Да и вообще – глупость…

Варенька, ревниво наблюдавшая за процессом, сначала слегка задумалась, потом согласно кивнула.

– Думаю – да. Или сам Яшка, или кто-то, кто очень хотел быть на него похожим. Порученца Туркула сейчас просвечивают, как на рентгеновском аппарате. Но, подозреваю, быстро ничего не найдут.

– Хорошо спрятан? – Никита протянул девушке короткую платиновую трубку: толстую, без выгравированного на ней родового вензеля.

Вторую, с вензелем, – оставил себе.

Без вензеля – «гостевая».

Приходилось быть запасливым, иначе, как бандиты из североамериканских штатов, скоро начнешь нюхать через свернутые в трубочку купюры.

А это пошло…

Варенька на секунду задумалась.

– Или хорошо спрятан, или «ложный след».

– ?! – молча выгнул левую бровь господин генеральный директор.

Варенька, втянув кокаин сначала левой, потом правой красивой, породистой ноздрей, коротко и зло рассмеялась.

– С Яшки станется, – закидывает голову вверх, резко вдыхая носом. – Настоящие сообщники нападавших сейчас, возможно, давно уже мерзнут в уголовной «холодной». Вместе с самим командующим и заместителями. И с бериевскими вертухаями. А с собой боевики увезли первого попавшегося недотепу, которого удалось взять живым. Или мертвым. Могли и просто тело прихватить, но это – все-таки риск. Хотя… Поезд-то на перегоне пару минут стоял, мне уже доложили. Мешок на голову – и вперед. Потом, не доезжая до Москвы, прирежут, разденут и бросят. Если живого брали. Если дохлого – и так сойдет. Мало ли где в тех краях трупов каких валяется, товарная станция недалеко, там кто только не крутится. Уголовники, опиумисты, прочая мразь. Я бы, если бы планировала операцию, именно так и сделала. А Яшка Блюмкин – кто угодно, только не дурак. Сволочь, конечно, конченая. Ненавижу…

Никита задумчиво покачал головой и тоже нарезал себе «дорожку».

Ровно в два раза тоньше, чем для Вареньки.

Он не кокаинист, так, любитель побаловаться.

Если бы сегодня еще полночи не изучать наверняка привезенные Варенькой документы, – вообще бы отказался.

А так – спать слишком хочется.

Устал.

– Варя, – вздыхает. – Вы можете оценить, во что любому, Блюмкину в том числе, могла обойтись подобного рода операция?! И – стоит ли оно того?!

Оперативница усмехнулась.

Решительно отхлебнула бренди.

– В том-то и дело, что для любого другого, кроме Яшки, – и близко не стоит. Туркул… Кому он вообще может быть сейчас интересен?! Особенно по дороге в Москву. А для Яшки он – первый враг. Нет, вру. Второй. После Деда…

Никита на секунду задумался.

– Думаешь, месть?

Варенька неожиданно захохотала.

– Вы о чем, шеф?! Какая месть?! Помните расстрел Туркулом Джугашвили в Царицыне? Или, хотите сказать, что не знаете, кто тогда «дроздам» господ мак-си-ма-ли-стов сдал на блюдечке с голубой каемочкой?! Хоть меня-то не смешите…

Никита снова кивнул.

– Сдал Блюмкин. Не напрямую, разумеется. Через «эсеров». И, мне так видится, – по прямому распоряжению то-ва-ри-сча Троцкого. Он этого грузинского Кобу чуть ли не больше самого генерала Дроздовского боялся. Тоже мне, секрет Полишинеля. Ну и что?! Кого это сейчас-то волнует? Дела давно минувших дней…

Варенька, взглядом спросив разрешения, подожгла новую папиросу, и, красиво затянувшись, – так, что стали заметны кокетливые ямочки на чуть припухлых, почти детских щеках, – принялась деловито нарезать очередную порцию кокаина.

– Вы меня иногда удивляете, полковник. Осенью этого года в Берлине пройдет очередной конгресс Четвертого коммунистического интернационала. На котором то-ва-рисч Троцкий собирается полностью забрать под себя власть в этой не самой маловлиятельной организации. А нашему Антону Васильевичу последнее время не давали спать лавры таганрогского тезки, Чехова. Во всех возможных интервью только и рассказывал, что о своем грядущем литературном творчестве. Весь последний месяц. Первым делом собирался написать мемуары. Даже название газетчикам сообщил. «Дроздовцы в огне» – весьма оригинально. Грозился пролить свет на многие «неизвестные исторические факты». Как вы думаете, шеф, читают ли берлинские большевики современные русские газеты?! Вот-то то и оно…

Ворчаков хмыкнул.

– Что ж, возможно. Только учти: наши государства сейчас… мнэ-э-э… находятся в стадии сближения. О каком-либо «союзе» говорить глупо и бессмысленно. Но Великую Польшу, уж прости, что задеваю твою историческую родину, мы с товарищами большевиками все-таки немного поделим. Сама понимаешь…

Варенька поморщилась.

Кажется, еще немного, – могла бы сплюнуть.

– Я, между прочим, православная, – фыркает презрительно. – И новообразование имени пана Пилсудского своей исторической родиной не считаю. Временно утраченные Российской Империей территории, заселенные чванливыми, недалекими людьми, не более того. Свой шанс на «великую Польшу» мы утратили еще тогда, когда так и не смогли создать самостоятельной государственности и построить свою, польскую Империю. После этого поляки могут либо быть союзниками русских, либо англосаксонской подстилкой, либо старательно онемечиваться. Мой род выбрал служение русским государям, и я этим искренне горжусь. Потому что и мы, и русские, знаем, что такое честь, хоть и не всегда одинаково это слово трактуем. А Пилсудский – английская подстилка. Так что я не обижаюсь, и не надейтесь. И вариант этот я, безусловно, «считала», не держите меня за курсистку, пан полковник. Так вот, если это так, то Валентин Петрович немцам Туркула – просто простит, он ему не родной. Это понимаю я, это понимаете вы, и, уж тем более, это понимают господа максималисты. Так что – не проходит…

«Пан полковник» криво улыбнулся.

Посмотрел вниз, на площадь, где несмотря на позднее время суток гуляли беззаботные москвичи.

Безумный все-таки город.

Не европейский.