Острова объяты тьмой (СИ) - Лангрейн Тори

— Вот это да, — проговорила она, заворожено наблюдая, как на его бледной ладони бабочка плавно поднимает и опускает свои большие крылья.

— Поселились у меня год назад, не знаю теперь, что с ними делать, — сказал Тим.

— Любоваться?

— Это с удовольствием, — улыбнулся он. — Но гусеницы у них прожорливые, а островная флора не так чтобы огромна. Да и некоторые виды кирказона здесь ядовиты.

— Кирказон? — переспросила девушка.

— Лианы позади тебя с лиловыми цветами.

— Эти? — уточнила Аня, обернувшись. — Жуткие какие.

— Ещё и мясом тухлым пованивают.

— Ой, блин, чувствую, — морща нос, пробормотала она. — Это чтобы насекомых привлекать?

— Чтобы туристов отпугивать, — пошутил Тим.

Анна хотела было иронично поинтересоваться, многих ли туристов видели эти лианы, если у хозяина острова тяга к запиранию людей в клетках, но мысли эти тотчас сменились удивлением. Почувствовав, как пальцы Тимура аккуратно коснулись её плеча, девушка затаила дыхание, чтобы ненароком не потревожить бабочку, которая принялась неуклюже переставлять лапки в попытках перебраться к ней на футболку.

Когда Анна с улыбкой подняла взгляд, лицо парня оказался неожиданно близко, и она изумленно выдала:

— Твои глаза…

— Опять покраснели?

— Нет, — качнула головой Аня, — ты говорил, что они практически бесцветные, но это же что — то с чем — то.

— Да уж, — протянул он, отстраняясь, — то ещё зрелище.

— Очень красиво.

— Что?

— У тебя красивая радужка, Тим, очень необычная.

— Спасибо, наверное… — он неловко потёр рукой позади своей шеи и подумал, что обескуражен не столько её словами, сколько тем чувством обычности происходящего, какое сложилось у них за долгие годы общения. Это ведь было в Анином духе: среди одного из самых удивительных на свете зрелищ, на поляне полной исполинских размеров и невиданных расцветок бабочек, не растерять своего человеческого отношения. И больше изумиться его глазам, чем диким лианам с цветами инопланетной какой — то формы или ручной пятнистой кошке, свободно разгуливающей по джунглям.

— Почему сейчас? — вдруг задала вопрос Аня, не без сожаления наблюдая за тем, как бабочка всё же улетает с её плеча. — В смысле, почему я не додумалась напроситься к тебе в гости раньше?

— Обошлось бы, по крайней мере, без взрывов, — со смешком выговорил Тимур. — Извини.

— Да ничего. Я почти уже не сержусь.

— О, я рад.

— А вольеры?

— Не — а, всё ещё не тема для обсуждения.

— Упёртый, — вздохнула девушка. — Так почему, Тим?

— Да, стоило встретиться раньше, — легко согласился он. — Но мне довольно далеко добираться до России, да и не то что бы хотелось туда возвращаться. Слишком много там осталось…

— Неприятного?

— Скорее, пережитого. А звать тебя к себе… — с ироничной улыбкой Тимур развёл руки в стороны, — ну, как видишь, приглашения в гости — не мой конёк.

— Я бы сказала, что не твоя лошадь, — отозвалась Аня.

— Ага, судя по масштабности косяка — целый не мой табун.

— Знаешь, я все равно очень рада нашей встрече, даже несмотря на перебинтованную голову и коллег…

— Да — да, я понял, — нетерпеливо перебил Тим. — Всё исправлю. Пара дней, помнишь?

— Помню.

— И я держу обещания.

— О, ладно, — заулыбалась девушка в ответ, — ну, тогда покорми кота.

На его недоуменный взгляд Аня пальцем указала куда — то чуть левее головы Тимура, и, повернувшись, он увидел сидящую на ветвистом суку циветту. К её привычно недовольному виду прибавилось ещё и требовательное шуршание, переходящее в писк.

— Вряд ли у нас есть готовые яйца всмятку, — с сомнением в голосе проговорил Тим.

— Да ладно тебе, — пожала плечами Анна, — пять минут сделать.

— Сделаешь?

— А тот бугай — наёмник… Дарма, кажется, да? Он меня за свою плиту пустит?

— Плита моя, как и кухня. И всё это полностью в твоём распоряжении.

— О — о–о, — шутливо протянула девушка, — ты не понимаешь, на что подписываешься!

— Ну и на что же я подписываюсь? — со смехом отозвался он.

— Я же русская женщина, — начала пояснять Анна, — сначала ты пустишь меня на свою кухню, потом разрешишь наводить порядки в комнатах, и, в конце концов, оглянуться не успеешь, как я сяду на твою шею и заставлю отдавать мне всю зарплату.

Мысль, что это меньшее, что он мог бы отдавать, проскользнула как — то сама собой, принесла тоскливость, от которой хотелось лишь глубоко вздохнуть и зажмуриться в попытке изгнать ощущения нереальности происходящего. С Аней ему всегда было легко. На серьёзные ли темы они общались, шутили ли, поддерживали друг друга, откровенничали… Но не все секреты стоили того, чтобы лишаться такой дружбы, тем более, если ты и без того уже достаточно наделал глупостей, втянув в них близкого тебе человека.

— Всё бы ничего, — отозвался он, стараясь скрыть истинные чувства за комичностью тона, — но зарплаты ты не дождёшься.

— Это чё это? — С наигранным нахальством девушка упёрла руки в бока, чтобы выглядеть повнушительнее, но прорывающихся наружу смешинок сдержать не смогла, уж очень дурацкой казалась ситуация. — Любовнице всё отдавать будешь?

— Не буду. — Тимур отвернулся и снял с дерева легко давшуюся в руки циветту, тихо сообщая той, что сейчас они пойдут за обещанным лакомством.

— А куда деньги денешь? — всё не унималась девушка.

— Лошадь куплю.

— Лошадь?.. — переспросила Анна и тут же вспомнила об их недавнем разговоре про неудачные приглашения и табуны коньков. — О, боги…

С поляны они уходили под её громкий смех и подколки на тему того, что Тимура она теперь будет называть не иначе как Спирит Душа Прерий.

Металл океана

Она легко перегнулась через белые перекладины перил, кое-где выщербленные тонкими полосками, словно бы царапинками от коготков. Внизу, за пушистыми темно-зелеными кустами китайской розы, театральную труппу в полном составе, добром здравии и почти благодушном настроении возвращали из душевых. Шли по парам, как в детском саде, едва ли не держась за ручки, только что воспитатели были крепко сбитыми, загорелыми головорезами. Через их мускулистые, покрытые испариной шеи протянулись лямки оружейных ремней, но ни ожидаемой свирепости, ни излишней агрессии охранники не проявляли.

Анна настороженно наблюдала за тем, как её коллег жестами просят вновь пройти в распахнутые двери клеток, а тех, кто больше всего упирается, подпихивают дулами автоматов. Аккуратно, надо сказать, подпихивают, даже с некоторой осторожностью и явной неохотой. То ли наёмникам Тимура не очень нравилось выступать в роли нянек для капризных и сварливых гостей; то ли громилы попросту не умели ничего другого, как применять грубую силу, и вместо "а не соизволите ли вы пройти", пинками бы под зад да прикладами об затылок утихомирили бы всю толпу разом. Но её друг действительно держал обещания, а наёмники, по всей видимости, действительно беспрекословно ему подчинялись и никого не трогали.

Не то чтобы Аня смирилась с таким положением дел. В цивилизованном мире людей в клетках не держали, это выглядело не просто неправильно, а даже дико. Но она бы слукавила, если бы сказала, что внутри неё алым пламенем разгорается огонь борьбы за поруганную человеческую свободу. Нет. Просто Анне, однажды сумевшей вырваться словно бы из другого мира, пришлось выучиться жить в этом. А здесь всеми правилами предписывалось быть законопослушным гражданином, соблюдать какие — никакие моральные нормы. Она бы хотела соблюдать их в полной мере, всё ещё чувствовала себя чем — то обязанной и коллегам, и начальству… хотя кому — кому, а некоторым скотам за железными прутьями было самое место.

О своей работе на месте помощника директора она могла бы рассказать превеликое множество вещей, начиная от смешливых лайфхаков, как управиться с неустойчивыми, полными горячего кофе чашечками, когда ты на высоких каблучищах и с неровным подносом в руках шествуешь по скользкому ворсу ковра; заканчивая пространной лекцией на тему, что такое харассмент и моральное насилие от одного всеми уважаемого, любимого и в целом очень доброго человека, руководящего целым театром. И как те, кто работает с тобой бок о бок каждый день, всё видят, но с недоуменной улыбкой отворачиваются в сторону, не особо желая знать, что вообще происходит.