Ветер перемен - Андрей Колганов

Все четверо присутствующих, включая и меня, расселись на стульях, без какого-либо определенного порядка распределившись по свободному пространству кабинета. Точнее, меня взяли в полукруг, но так, что это с первого взгляда не бросалось в глаза.

– Виктор Валентинович, – начал Котовский, – вы были осведомлены о деталях контракта, подписанного с вашим участием в Берлине в августе прошлого года? – Несмотря на вопросительную интонацию в голосе, эта фраза была похожа не на вопрос, а на утверждение или, скорее, уточнение.

– О деталях осведомлен не был, – сухо отозвался я. – Предмет сделки мне был известен, и не более того. Ну еще сроки исполнения, но очень приблизительно.

– Вот, кстати, о сроках, – оживился Григорий Иванович. – Ведь это по вашей инициативе разрабатывались графики поставки, условия оплаты и графики платежей?

Интересно, к чему эти вопросы? Что-то у них со сроками или платежами не заладилось? Тем же суховатым тоном отвечаю:

– Совершенно верно, по моей инициативе. Однако к разработке как конкретных графиков поставки, так и точных условий платежей я никакого отношения не имел. Более того, предваряя следующий вопрос, могу сказать: с окончательным текстом договора и приложений к нему ознакомлен также не был.

Котовский не задавал больше новых вопросов, и затянувшуюся паузу нарушил Иосиф Станиславович:

– Три дня назад финской береговой охраной было перехвачено торговое судно «Святой Марк», следовавшее из Штеттина в Ленинград. На нем при обыске была обнаружена партия пулеметов Бергмана и материалы для сборки «Юнкерсов», предназначенные заводу в Филях. Судно не входило в финские территориальные воды, но это уже не имеет значения. Газеты стран Антанты и лимитрофов, причем поляки особенно усердствуют, уже вовсю раздувают скандал вокруг этого дела.

После этого пояснения, многое расставившего по местам, к разговору подключился Берзин:

– Как вы полагаете, где могла произойти утечка информации?

Ну ты и спросил! Кто тут у нас разведкой занимается? Я, что ли? Однако играть в амбиции не стоит, а потому можно и поделиться своими соображениями:

– Самое вероятное, что утечка произошла у немцев. Там достаточно противников сотрудничества с СССР, и они могли попытаться таким путем подорвать наши отношения.

– Не исключено, – тут же отозвался Уншлихт. – Правое руководство СДПГ самым активным образом раздувает кампанию в прессе, явно пытаясь свалить правительство, а заодно обливая грязью СССР и германских коммунистов.

– Что же, по-вашему, это единственный вариант? – не отстает Берзин.

– Нет, почему же. Это могла сработать английская, французская или польская агентура. Нельзя исключить, что сведения передал агентам Антанты или полякам кто-то из наших, сидящих у них на крючке. – На этом можно и закончить. Дальше гадать нет смысла. Вариантов много, а какой из них реален – не мне судить. Это уж пусть Разведупр разбирается. Или КРО ОГПУ.

Однако Берзин все продолжает допытываться:

– После командировки вы сообщали товарищу Уншлихту о конфликте, возникшем у вас с некоторыми сотрудниками инженерного отдела торгпредства. Как говорят командиры, ездившие с вами в командировку, вы также высказывали предположения, что эти люди ненадежны по части сохранения доверенных им секретов. Не так ли?

– Именно так, – подтверждаю его слова. – И сейчас могу повторить свое мнение. Но подозревать и знать точно – это вещи весьма различные. К сожалению, ненадежных людей в наших представительствах за рубежом еще немало. И к еще большему сожалению, такой ненадежностью отличаются в худшую сторону отнюдь не классово чуждые элементы. Да что ходить далеко – сейчас в нашем берлинском торгпредстве гостит некто Александров, он же Киров, он же Лурье. Судя по тому, что он творит, – это благодатнейший материал для вербовки любой разведкой.

– А что он творит? – тут же вмешался начальник Разведупра.

– Мне известно лишь то, что он давно засвечен. А Ягода вновь посылает его с какими-то темными поручениями, предполагающими контакты с дельцами «черного рынка». Спалить его на этом ничего не стоит, и тем не менее ему прямо-таки чуть не силой вырывают визу для очередной поездки.

Берзин задумчиво покивал, погрузившись в какие-то только ему ведомые мысли.

– Пусть ОГПУ само разбирается! – резко бросил Уншлихт.

– Дело-то ведь общее, – не согласился я с ним. – Как бы разгребать последствия всем не пришлось, независимо от ведомственной принадлежности.

– Ладно, пока эти дела тебя не касаются… – пробормотал Иосиф Станиславович. – Дальше мы уже сами. До свидания! – И, обращаясь к Берзину: – Ян! Подпиши ему пропуск.

Распрощавшись с этой троицей, хватаю извозчика и еду на Лубянку. Трилиссер небось уже заждался.

Когда я вошел в кабинет, Михаил Абрамович встретил меня своей уже хорошо знакомой грустной улыбкой.

– Да вы садитесь, Виктор Валентинович, – махнул он рукой куда-то в сторону дивана, продолжая читать лежащие перед ним бумаги. Через минуту-другую поднял голову, вздохнул и заговорил: – Ну и каша же заварилась там, в Берлине… Мерзко пахнущая каша. Но концов нет. Ягода жестко защищает своих протеже, как будто вообще ничего не боится. Вам, дорогой мой, стоило бы держаться от всего этого подальше. Ну зачем вы втравили в это дело Сокольникова? Тот уже успел вчера побывать у Феликса Эдмундовича. «Я, – говорит, – понимаю, что ОГПУ для работы за кордоном нужны неподотчетные и не связанные с движением средств в Наркомфине секретные фонды. Но зачем вы посылаете для реализации ценностей человека, который ничего не смыслит в рынке бриллиантов и который может своей топорной работой подставить и себя и вас?»

– Так он правильно говорит! – с нажимом заявляю я.

– Правильно-то правильно… – качает головой начальник ИНО, – но вытаскивать Лурье из-под ареста берлинской полицией пришлось нам. И вытащили. А Ягоде похождения этого субчика к делу не пришьешь, ибо сам он действовал на основе вполне официальных распоряжений сверху.

– Не кажется ли вам, Михаил Абрамович, странным совпадение ареста Лурье и перехвата судна с военным грузом, шедшего из Германии в Ленинград? – осмеливаюсь влезть со своим вопросом.

– Кажется! – отрезал Трилиссер. – Вот только Александр Яковлевич Лурье уже давно к секретным делам никаким боком не причастен.

– Да? А зачем он в Берлин ездил? Не по секретным делам? – парирую его аргумент. – И кроме того, сам Лурье, может быть, о наших военных контактах с Германией и не особенно в курсе. А вот его покровитель…

– Это всего лишь подозрения! – отрезал Трилиссер. И чуть погодя добавил: – К сожалению…

– В конце концов, Михаил Абрамович, а стоило ли вам светить свою, с таким трудом создаваемую агентурную сеть в Германии, для того чтобы вытаскивать какого-то Лурье из неприятностей, которые он зарабатывает своим весьма сомнительным поведением? И имеет ли право зампред ОГПУ требовать от вас подставлять своих людей под риск разоблачения? – Мои слова, похоже, ложатся на подготовленную почву, поскольку обычно мягкий, с грустинкой, взгляд Трилиссера становится жестким и колючим. Он нервно машет рукой, и выдавливает из себя:

– Давайте пропуск. Подпишу.

Выхожу из бывшей резиденции страхового общества «Россия», еще не перестроенного и довольно сильно поэтому отличавшегося от привычного для меня – в моем то ли будущем, то ли прошлом – облика. Теперь и на свидание можно отправиться, благо тут недалеко. Вы уже, наверное, догадались, где я свидания девушке назначаю. Да-да, именно там – в тире общества «Динамо».

Поскольку час свидания был назначен с запасом – а вдруг бы разговоры сразу в двух очень уважаемых конторах сильно затянулись? – то у меня даже и некоторый резерв времени образовался. Еще недавно стоявшая оттепель, накрывшая Москву туманами, сменилась настоящей зимней погодой. Поднимаю воротник пальто, поправляю вязаный шарф – на улице метет не переставая – и торопливо сворачиваю на Лубянку. Пропускаю сани лихача, запряженные красивой вороной лошадкой, которая резво рысит вниз, в сторону Охотного Ряда. И лошадка, и сани с лихачом быстро растворяются в метельной тьме, сквозь которую лишь кое-где просвечивают желтые пятна уличных фонарей да выделяются ярко освещенные окна нэпмановских заведений. Еще раз глянув по сторонам, чтобы, не дай бог, не столкнуться с каким-нибудь подобным лихачом, внезапно выныривающим из метели, перехожу улицу и спускаюсь в подвал, где размещается тир.

Ух, тут после морозца все-таки потеплее будет, хотя и не сказать, что жарко натоплено. Пристроив свое пальто на вешалку, под звуки пальбы оглядываю помещение, где у барьера устроился одинокий стрелок. Кто это тут тренируется? Нет, не Лида – да и рановато еще для нее. Я на девятнадцать тридцать свидание назначал, а сейчас только двадцать минут восьмого. У барьера видны три фигуры, причем одна из них в подозрительно знакомой потертой кожанке и с двумя «люгерами» в руках. Ага, так и есть – Дед!