Записки дивеевской послушницы - Ольга Иженякова

Откуда ни возьмись, подул ветер, который усиливался с каждым порывом. Он собрал всю накопившуюся за долгую зиму грязь и унес ее куда-то за горизонт. А потом, притихший, вернулся и начал тщательно со всех сторон обдувать каждую веточку, каждую прорезающуюся травинку, основательно подготавливая землю для весны. Потом, по всей видимости, любуясь проделанной работой, он ненадолго застыл в камышовых зарослях, успокоив водную гладь, заодно внимательно прислушался к земному пульсу и, как только его уловил, стал дуть в такт.

Под звуки слышной разве что небесным созданиям мелодии начала уверенно зеленеть земная твердь. Природа медлила. Она застыла в ожидании, как застывает музыкальный оркестр до взмаха дирижерской палочки.

А утром прилетели ласточки, и сразу сделалось шумно. Оказалось, что давно уже проснулись от зимнего сна муравьи, в одиночку стали летать разбуженные пчелы, жуки-короеды облепили пару придорожных деревьев и уже к вечеру стали птичьим кормом. Талая вода тихо стекала в реку, но ее ручейки становились все меньше и меньше, и вскоре стало ясно: для полного пробуждения земли нужен дождь. Это было особенно понятно при закате дня, когда густые сумерки начали окутывать землю, та вдруг выдохнула так горячо и сухо, что стало трудно дышать.

И как будто по заказу ночью пошел тихий теплый дождь, который послушно поил страждущую землю до самого утра, а на рассвете ударил гром. Молния вспыхнула одновременно в двух местах, затем посыпался густой и холодный град, который своим шумом заглушил, казалось, целый свет. Именно по его вине многие коровы остались вовремя не доенными, хозяйки боялись выйти на улицу, редко кто решался пробежать сквозь ледяную струю.

Варвара Исидоровна плохо спала в ту ночь. Уж сколько раз она осеняла себя крестом, а все равно видела одно и то же: палубу, залитую кровью, склоненного мужчину с рассеченной нижней губой, благословляющего всех, кто его бьет….

…А его пинают с какой-то остервенелостью и часто. Но вот ужасный момент: кто-то с насмешкой привязывает ему камень на шею и заставляет прыгать в воду. Под веселое улюлюканье он подходит к концу палубы и шепчет: «Не вмени им это, Господи, ибо не ведают, что творят…» Он кротко поворачивается, снова благословляет всех, его взгляд полон любви и сострадания.

— А-ну, пшел отсюда, — кто-то сзади больно толкает его и он летит в водную пропасть, камень тянет на дно, воды над головой все больше и больше, и до берега далеко, а руки связаны, эх, взмахнуть бы ими как крыльями…и улететь, но где-то внутри теплое пульсирует, волнуется. Еще немного, и его тоже охладит каменисто-безжизненная вода. Но это повторяет: «Не вмени им это, Господи, ибо не ведают, что творят». И вдруг становится легко и светло, из доставшего до дна реки тела вылетает что-то главное, и, направляясь в солнечную высь, видит теплоход, палачей играющих в карты на людские жизни, обращается вверх и уверенно говорит: «Не вмени им это, Господи, ибо не ведают, что творят». И так несколько раз. Пока могучая волна не уносит его вверх. Насовсем…

— Ефрем, — тихо позвала жена мужа, — Ефрем, я, кажется, рожаю. Маленький просится на свет божий… Знаешь, мне такое снилось. Мне снилось….

Молодая женщина не успела договорить и закричала.

— Тише, тише, — успокоил муж, — сейчас за доктором пошлю. Все будет хорошо, не пужайся. А снам не верь, мало ли что может привидеться во сне. Молись, помнишь, ты про псалмы говорила. Давай начнем «Живый в помощи», и живот гладь, успокой маленького, он должен знать, что все будет хорошо. Что его здесь очень ждут, вон даже люльку смастерили…

— Ой — голос Варвары Исидоровны словно оборвался, она снова отчетливо увидела теплоход с палачами, и теперь уже у нее появилась уверенность, что все это имеет самое прямое отношение к ее рождающемуся ребенку. — Ох, ангел мой, если бы ты знал, если бы ты только знал, что за доля тебе уготована, разве бы ты так просился на свет?

— Тише, Варенька, что ты такое говоришь, — начал успокаивать муж, — хорошая доля у нашего ангелочка будет, добрая. Не зря ты вон сколько псалмов знаешь. Продолжай: живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…

— Ой, я не могу! Больно!.. Мама! …Матушка ты моя! Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под крыле его надеешися: оружием обыдет тя истина Его…

Дверь открылась без стука, вбежал растерянный доктор и крикнул:

— Что, Варенька, началось? Батюшка, — обратился он к священнику, — что ж вы так долго тянули? Младенчик-то, похоже, уже в пути на свет божий.

На какое-то время роженица отвлеклась, глядя, как доктор достает инструменты из чемоданчика, затем продолжила:

— Не убоишися от страха нощного, от стрелы, летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от сряща и беса полуденного.

— Я отойду, Варвара, — прошептал на ухо жене Ефрем, — тут с тобой останется доктор и его помощница Домна, не пужайся их, делай, что скажут, и молись. Пусть маленькому ангелы помогают…

Батюшка благословил жену и удалился, а она, словно ничего не слышала и не видела, говорила кому-то невидимому:

— …Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…

— Варвара Исидоровна, пожалуйста, делаем глубокий вдох, — взял за руку женщину доктор.

Женщина вздохнула снова принялась за псалом:

— …обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши. Яко ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси и прибежище твое…

— А теперь давайте будем немного тужиться, — обратился к ней доктор. — Домна, принеси таз с теплой водой, открой склянку со спиртом, достань немного брому.

— …Не придет к тебе зло, и рана не приближится к телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя, да не когда преткнеши камень о ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.

— Варенька, вдох, а потом, по моей команде, выдох. Р-раз! Молодец! Вот это матушка! Настоящее сокровище! Д-два, выдыхаем…

— …Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко мне, и услышу его; с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю спасение Мое…

— А теперь… тужимся. Вот так. Вдох! Держим дыхание! Выдох! Молитесь, молитесь, молодчина, матушка, роды дело такое…

Он не успел договорить, у роженицы снова начались схватки. Она отвела взгляд в сторону и увидела на окне со стороны улицы две ярко-желтых бабочки, они словно прилипли ко стеклу и будто наблюдали за родами.

— Красота-то какая, — сказала Варвара и снова закричала.

Врач осенил себя крестом и приказал:

— Теперь тужимся изо всех сил, чтобы воды прежде времени не вышли. Та-а-ак, — он показал, как надо тужиться, и, полушутя, подмигнул.

Роженица изо всех сил напряглась и закричала. Она снова явственно увидела теплоход и лицо человека, которого зверски бьют чем-то тяжелым, плюют в него и в насмешку надевают ему камень на шею… Лицо показалось ей родным и знакомым до боли, хотя она раньше его никогда не видела. Большой кровоподтек у мученика на лбу, вдруг она больно ощутила на себе сильный удар в грудь тоже и, теряя сознание, еле слышно прошептала:

— Как Христа… совсем как Христа распинают… Господи, не вмени палачам греха, ибо не ведают, что творят…

Внезапно на палубе раздался сатанинский смех. Откуда-то изнутри, снизу донеслось веяние ада, гогот многочисленных тварей оказался таким сильным, что проходил сквозь время и пространство.

— Христа… видите, Христа распинают, — лепетала Варвара Исидоровна.

— Ну, что вы, что вы, хорошая моя, видится вам это, — успокаивала роженицу Домна, — вон какого богатыря родили. Дай Бог всем таких, здоровенький, голосистый, ай да хлопец! Ай да молодец! С сыном вас…

Роженица посмотрела на потолок и снова увидела теплоход, затем явственно ощутила ледяную воду незнакомой реки, острую физическую боль… вот она достала до дна, понимает, что это ее тело тонет, а теплое и безразличное покидает его и сквозь толщу воды рвется ввысь. Один взгляд. Тело с раскинутыми, как у тряпичной игрушки, руками колышется в такт волнам и стремится вниз по течению, но камень тянет его вниз, рыбы проплывают равнодушно и смотрят стеклянными взглядами, как бы дивясь человеческой жестокости. Но теплому, внутреннему это неинтересно, оно в порыве, словно стучит в невидимые двери, повторяет слова мученика: «Не вмени им Господи, ибо не ведают, что творят…» Последний взгляд. Пробитый камнем череп уткнулся в редкие водоросли. Роженица испуганно вздохнула.

— Нашатырь, быстро!

Она понимает, что эти слова доктора адресованы ей, но сказать ничего не может, кроме выстраданного: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят…»