Романы прославленных сочинителей, или романисты-лауреаты премий Панча - Уильям Теккерей

* * *

- Перестань оплакивать своего вероломного бродягу-жениха, - говорила леди Шакабак своей дочери, прекрасной Фатиме, - и подумай, как любит тебя благородный Синебрад! Изо всех девиц на вчерашнем балу он обратил внимание только на тебя и на твою кузину.

- Но моей кузине, право же, не приходится гордиться своей внешностью, взвилась очаровательная Фатима. - Хотя мне совершенно безразлично, обращает ли на меня внимание милорд Синебрад. Мое сердце, любезнейшая матушка, с тем, кто сейчас так далеко!

- Дитя мое, он танцевал с тобою четыре галлиарды, девять экосезов и двадцать три куранты, если не ошибаюсь, - продолжала мать, словно не слыша последнего замечания дочери.

- Двадцать пять, - поправила прелестная Фатима, потупя очи долу. - Но увы! Романа танцевал куда лучше!

- У него совсем не придворные манеры, - с осторожностью заметила мать.

- Я вовсе не отрицаю достоинств лорда де Синебрада как танцора, мама, ответила Фатима. - Для такого пузатого коротышки - он плясун хоть куда, а важностью вида не уступит даже самому его величеству королю.

- Вы с ним были самой красивой парой на балу, дитя мое! - воскликнула достойная леди.

- О, этот гороховый камзол с оранжевыми прорезями, синие, красные и желтые страусовые перья, двуцветные панталоны и розовые туфли ему несказанно к лицу, - признала Фатима. - Не приходится спорить, несмотря на преклонный возраст, он ловок и подвижен, как юноша. Но увы! Маменька, у благородного барона было уже девять жен.

- И твоя кузина отдала бы свои глаза, чтобы только стать десятой, ввернула мать.

- Моя кузина отдала бы глаза? - воскликнула Фатима. - Это не бог весть как много, ведь они у нее безобразно косят.

Так беседовали меж собой дамы, едучи ночью домой с бала в замке барона де Синебрада.

Любезный читатель, подслушавший их разговор, поймет сомнения, терзавшие душу прекрасной Фатимы, а юная читательница, получившая отличное английское воспитание, разделит с нею ее терзанья. Правда, перед тем как Романэ ушел на священную войну, Фатима с ним обручилась; но ведь всем известно, долгий сговор до добра не доводит; и хотя верная, любящая девушка многие месяцы напрасно ждала вестей от жениха, ее достойные родители давно уже выражали крайнее неодобрение этому браку, который должен был повергнуть обе стороны в беспросветную нищету. Они правда, скрепя сердце, допустили помолвку; но, когда благородный барон Синебрад отличил Фатиму на похоронах своей девятой супруги и назад с погребальной церемонии ехал рядом с нею, рассудительные родители сразу поняли, насколько лучше, правильнее и благополучнее будет для их дочери иметь спутником жизни такого мужчину, как барон, чем дожидаться на авось возвращения нищего бродяги, которому в жены она была обещана.

Ах, что за чистое, благородное создание, что за чудо самоотвержения и верности долгу, что за образец послушания родительской воле - этот ангел во плоти, нежно воспитанная дочь благородного семейства! Вместо того чтобы тратить время на нездоровые упорствования и пустые сожаления о далеком возлюбленном, примерная Фатима сразу же уведомила своих почтенных родителей, что готова им подчиниться; и хотя в душе она страдала (по ее собственным словам, страдала непереносимо), свои муки это восхитительное создание так хорошо скрывало, что никто о них даже не догадывался. Она сказала, что постарается забыть о прежних узах сердца, и так глубоко было в ней сознание долга (пусть столь же глубоким будет оно у каждой английской барышни), что она выполнила обещание. "На мои прежние увлечения, - сказала прелестная дева, увязывая в узелок письма Романэ и его подарки, которые, поскольку добрый рыцарь был нищ и гол, представляли не бог весть какую ценность, - на мои прежние увлечения я смотрю как на детские глупости. Мои нежные чувства укоренились там, куда их привили мои любезные родители, - они принадлежат благородному, знатному, любезному Синебраду. Правда, он не особенно хорош собой, но чистая и воспитанная девушка знает цену быстролетному внешнему совершенству. Правда, он стар; но может ли быть лучше занятие для женщины, чем уход за престарелым и больным супругом? Он уже был женат, это тоже не подлежит сомнению, - но - ах, матушка! - кто не понимает, что мужем всех ласковее и добрее будет тот, кто после девяти браков все же не мыслит себе счастья без жены?"

Вот с какими здравыми мыслями объявила прекрасная Фатима о своей готовности послушаться родителей и принять роскошный свадебный дар от своего любезного жениха.

III

Старая графиня де Шакабак раз двадцать пыталась увидеться со своей злосчастной дочерью. Но всякий раз как она появлялась у неприступных ворот замка Си небрад, привратники злобно ухмылялись ей из-за чугунной решетки и гнали ее прочь. "Леди Синебрад не принимает никого, кроме своего духовника, и не выходит из опочивальни", - таков был неизменный ответ упрямых клевретов на мольбу встревоженной матери. Наконец, разъяренный ее беспрестанными появлениями, сам гневливый барон де Синебрад, случившийся в то время у ворот, зарядил самострел и выпустил из него арбалет прямо в круп ее кобыле, так что почтенная дама с визгом в страхе обратилась в бегство. "В следующий раз буду стрелять не в лошадь, - рявкнул ей вдогонку кровожадный барон, - а в седока!" И все, кто знал его злодейский характер и его меткий глаз, не сомневались и в том, что он выполнит угрозу, и в том, что попадет в цель.

С того рокового дня, когда великий герцог Бургундский устроил знаменитый турнир в Нанте и все пэры Франции присутствовали на состязаниях, было замечено, что Синебрад переменился к своей благородной и добродетельной супруге.

Первые три дня грозный барон побеждал всех, кто ни выезжал против него на турнирное поле. Его копье сокрушало все, что ни попадалось ему на пути. Славнейшие рыцари Европы, съехавшиеся на это состязание, были повергнуты им один за другим. Приз и первенство на ристалище уже, казалось, принадлежали ему. Его должны были провозгласить доблестнейшим из доблестных, а его даму прекраснейшей из прекрасных.

Но к исходу третьего дня, - когда солнце уже склонялось за Вогезы и тени, удлиняясь, пересекали равнину, на которой могучий воин стяжал столь блистательную победу, - он поверг наземь двести тринадцать рыцарей из разных стран, и среди прочих пламенного Дюнуа, мужественного Уолтера Мэнни, безупречного Байарда и неустрашимого Дюгеклена, а сам победитель высился неподвижно в седле на горячем своем скакуне, и толпы уже не чаяли, что найдется еще кто-нибудь, готовый помериться с ним силой, - как вдруг трижды протрубил рог, сначала еле слышно, потом все громче и отчетливее, и на турнирное поле выехал рыцарь в розовых доспехах со спущенным забралом и на огромном мышастом скакуне, послушном каждому его движению.

Герольды спросили его имя и титул.

- Зовите меня, - отвечал тот глухим голосом, - Отвергнутый Рыцарь.

О, почему при этих словах затрепетала супруга барона Синебрада?

Имя свое и титул рыцарь назвать отказался; но его товарищ, приехавший с ним вместе, молодой и благородный Филибер де Кукареку, пользовавшийся в округе всеобщей любовью и уважением, поручился за его высокое рождение и добрую славу. И вот Рауль де Синебрад, хрипло рявкнув, чтобы ему подали сто четырнадцатое копье, потрясая этим тяжелым оружием, точно соломиной, приготовился встретить дерзкого пришельца.

По турнирному обычаю, а также дабы защитить от повреждений острие копья, у Отвергнутого Рыцаря на копейный наконечник был надет особый щиток, но он, сняв его, подскакал к шатру Синебрада и ударил заостренной сталью в его висевший там благородный щит. Дрожь восторга пробежала по зрителям, ибо то был вызов на бой a l'outrance {На смерть (франц.).}.

- Исповедался ли ты, сэр рыцарь? - проревел Синебрад. - Становись же и защищайся, ибо, клянусь небом, пришел твой последний час!

- Бедный юноша! Бедный юноша! - со вздохом повторяли зрители. - Он сам навлек на себя погибель.

Но вот прозвучал сигнал, и, как самум через пустыню, как водопад по каменному ложу, как снаряд из гаубицы, ринулись навстречу друг другу два всадника.

* * *

- Неужто ты убьешь столь славного воина? - спросил великий герцог, когда под конец ужасного сражения рыцарь в розовых доспехах встал с мечом в руке над своим поверженным врагом, чей шлем при падении откатился в сторону и чьи налитые кровью глаза с невыразимой злобой и ненавистью глядели на победителя.

- Нет, я не лишу тебя жизни, - промолвил тот, кто назвался Отвергнутым Рыцарем. - Хоть ты лишил меня всего, что мне было дорого на земле!

И поскольку солнце уже село и никто больше не вызывался оспорить у него победу, Отвергнутый Рыцарь был провозглашен победителем, и он подъехал к ложе герцогини, чтобы получить от нее золотую цепь, причитавшуюся в награду за первенство. И когда герцогиня надевала на него цепь, он поднял забрало поднял и бросил один-единственный взгляд на леди Фатиму, сидевшую рядом с нею.