Викинги. Скальд - Николай Бахрошин

Чуть позднее Алека рассказал мальчику, что чернявого Сареня свеи нашли на берегу. Мертвым нашли, стрелы все-таки достали его. А Витень так и пропал. Может, действительно убежал, спасся.

Алека, презрительно фыркая, уверял, что тот тоже где-нибудь валяется, просто воины не сильно искали. Мол, они, его родичи, дураки все-таки, хотя и родичи. Уж если как-то повезло распутаться, то нужно было выждать удобный момент, а не бежать сломя голову на виду у всех. «Какой момент, чего выжидать? Пока свеи не заметят и снова не свяжут?» – думал Любеня, но в знак презрения не отвечал толстогубому.

Молодцы оличи, все равно молодцы!

7

Что же это такое – прожитая жизнь? – думал потом повзрослевший Любеня, проплывая мыслями по реке прошлого. Что остается человеку от прожитого, когда лета и зимы проходят перед ним чередой, заметая былое шуршащим песком забвения?

Мало остается. Какие-то осколки того, что видел, слышал, переживал. Воспоминания о запахах, о мелькнувшем луче, о неожиданном слове, о повороте головы случайного собеседника… Мелькают в памяти разрозненные картинки, про которые уже и не знаешь – с тобой ли все это было?

А вот чувства – вроде бы и не остаются. Самое трудное – вспомнить чувства! Заново ощутить, как сильно ты когда-то любил и как отчаянно ненавидел…

– Боги, подарив человеку возможность забывать все, хотели тем самым облегчить его жизнь. И облегчили, конечно. Но и сократили ее еще больше, ограничили, как свет от костра ограничивает пространство темной ночью. Не со зла сделали, просто им, бессмертным, трудно понять, что такое конец, как привыкает человек к красивой, переменчивой Яви и как трудно ему с ней расставаться… – говорила когда-то мать Сельга.

Он, несмышленыш, еще не понимал ее слов, не мог понять. Только потом, повзрослев, вспомнил их и снова открыл для себя.

Любеня, к примеру, хорошо запомнил, как впервые увидел море. На подходе к устью реки драккар начало качать все сильнее, сквозь доски бортов отчетливо чувствовалось, как громче и громче стучатся волны, набирая игривую упругую силу. Свеоны, балагуря, весело приветствовали привычную качку, а мальчик ощутил, как в животе у него тоже все закачалось, екая и сжимаясь.

Потом стены угрюмых, мохнатых сосен, что держали берега реки, как в ладонях, вдруг раздались в стороны. Терпкий, порывистый ветер со странным привкусом свежести и гнили одновременно ударил в лицо, оставляя на губах соленый осадок.

Любеня еще не знал, что так пахнут водоросли, вымываемые волной на белый песок побережья. Ему, привыкшему к перешептывающейся замкнутости лесов и узким изгибам рек, море показалось настоящим чудом.

Он еще никогда не видел такого яркого, веселого, такого открытого, серо-голубого простора!

Другая картина, чуть позднее, когда море переменилось и перестало быть ласковым и веселым…

Нахмурилось Свияжское море, заугрюмилось и загрохотало. Водные валы вздыбились как сжатые кулаки, а небольшая тучка, что раньше безобидно висела на горизонте, вдруг приблизилась, почернела и завалила почти все небо. Сразу превратила белый день в темные сумерки.

И опять у Любени заныло в желудке, и съеденное начало проситься наружу.

Алека, испугавшись моря, лежал на днище с закрытыми глазами и часто охал, шепча что-то непонятное. Любеня косился на него с презрением. Он тоже боялся, очень сильно боялся, но смотрел все-таки, не закрывал глаза, как некоторые трусы!

Он видел, старый свей Якоб и молодой Рорик вместе налегают на кормовое весло, ловко приседая при взбрыкиваниях кормы и оставаясь стоять там, где, кажется устоять невозможно. Лица их были угрюмы и озабочены, а вода и пена окатывали их с головы до ног. Парус был давно свернут, мачта снята и уложена вдоль борта, остальные свеи гребли, так налегая на весла, что те прогибались.

Мальчик видел, даже те свеи, что раньше сняли доспехи и шлемы, теперь снова надели их. Это показалось ему странным. Зачем они им понадобились, если кругом лишь вода? Смоет за борт – в доспехах точно не выплыть, тяжесть брони сразу потянет на дно.

Только узнав жизнь свеонов поближе, он понял, что воины в драккаре как раз готовились умирать, поэтому и надевали кольчуги. Уходить в последнюю дорогу без оружия и доспехов – в этом нет чести для воина.

Буря!

Маленький Любеня слышал от родичей, что на море бывают бури. Водные ветры куда своенравнее сухопутных, порой не слушаются самого Стрибога, Повелителя Ветров, рассказывали ему. Теперь мальчик со страхом смотрел на вздымающиеся водные горы и понимал, что их драккар – на реке такой большой и могучий – выглядит здесь просто щепкой, подхваченной весенним паводком. Куда их несет, почему они до сих пор не тонут?

Особенно жутко было, когда ладья проваливалась между волнами и прямо над головой, казалось – только руку протяни, Любеня видел шипящую и грохочущую воду, готовую их накрыть. Только тяжелое бревно-киль, протянутое под всем днищем, не дает волнам перевернуть драккар, не сразу догадался он…

Впрочем, и это оказалось еще не буря! Самое страшное началось позже, когда день окончательно превратился в ночь, когда темные водяные валы выросли вышиной с горы, а воздух так перемешался с соленой водой, что, похоже, ей они и дышали.

Нет, он уже не думал остаться в живых, не понимал, почему свеи еще на что-то надеются, без устали разворачивая драккар носом к волне. Любеня только молил про себя духов предков, чтоб те быстрее забрали его в светлый и тихий Ирий, подальше от этого ревущего кошмара…

Прошло много дней, и Любеня опять перестал надеться уцелеть. Долгая буря забросила их неизвестно куда, они все плыли и плыли, дни сменяли ночи, а вокруг была все та же сверкающая вода.

Припасы кончились, последние горсти зерна дожеваны, и воины вдруг подступили к нему с ножами. Но старый Якоб прикрикнул на них, и тогда они cхватили толстогубого Алеку. Тот, понимая, пронзительно завизжал, но крик тут же оборвался, сменился булькающим хрипом. Свеи быстро перерезали горло оличу, слили за борт лишнюю кровь и распластали на куски так же ловко, как когда-то на берегу реки пластали кабанчика. Красно-сизые потроха выкидывали прямо в воду и за кораблем потянулись вездесущие чайки, выклевывая добычу из волн. Их заунывные крики стали единственным погребальным словом подлому…

Неприглядная обыденность этой смерти поразила мальчика. Вот только что человек был живым, двигался, говорил, дышал – и вот уже куски кровавого мяса. И на человека уже не похож… Просто мясо!

Любеня несколько раз сказал себе, что не стоит жалеть такого никчемного человека. Подлый он, по заслугам и почет принял… Но жалел.

Свеи жевали олича сырым, мочили куски мяса в забортной воде и ей же запивали трапезу, зачерпывая воду шлемами и смывая кровь с усов и бород.

Любене тоже предложили мяса. Старый Якоб совал ему куски, еще сохраняющие теплоту жизни. Говорил на ломаном языке родичей, мол, ешь, надо есть, каждый человек должен есть, иначе он умрет раньше времени. Старый шрам кривил морщинистое лицо, и было не понять, то ли он усмехается, то ли хмурится угрожающе.

Мальчик взял мясо. Потом, незаметно, выкинул его за борт. Он так и не смог его есть, как не мог пить горько-соленую морскую воду, от которой выворачивало все нутро.

Совсем уже умирал, лежа на днище и часто теряя сознание…

Но – оберег Велеса! Он спас, не иначе! – думал потом Любеня.

Впереди, за бесконечной водой, вдруг показалась туманная дымка, которая все густела, пока не превратилась в темную полоску берега.

Свеи, завидев знакомые берега, шумно радовались возвращению, а мальчик не знал, радоваться ему или плакать…

Глава 2

Нити судьбы

Чем более северный пояс удален от солнца и замерзает от снега и льда, тем более это здорово для человеческих тел и благоприятно для увеличения народов, и наоборот, чем ближе южные страны к жару солнца, тем более подвержены болезням и менее пригодны для воспитания смертных. Поэтому и произошло так, что столь большие народы родились на севере…

1

Старый Дорин был прибит тяжелым копьем прямо к двери сарая. «Словно жук, которого дети нанизывают на соломину и пришпиливают для потеху к земляной завалинке», – подумал Рорик.

Копье глубоко вошло в грудь, плотно прижав тело к серому, мореному временем дереву. Голова с открытыми, невидящими глазами свесилась, словно убитый смотрел вниз, пытаясь понять, что случилось. Седые волосы неряшливо падали на лицо, и борода повисла бесформенным клочком ветоши. Ровный, устойчивый ветерок с моря шевелил пряди, и от этого знаменитому ярлу и конунгу Рорику Неистовому казалось, что старик вот-вот встряхнется, поднимет голову, скажет что-нибудь сварливо и громко, в своей обычной манере.