Пробуждение - Алексей Курятников

– Пожалуй, нет.

– То-то же, – разочарованно вздохнул Жрец. – Сегодня праздник большой. Ночь бога Купалы. Ляг поспи, а то тяжко тебе ночь дастся.

ГЛАВА 8

НОЧЬ БОГА КУПАЛЫ

Дедята расположил Максима в хоромах при капище, а сам ушел восвояси с видом тяжелобольного человека. Максиму не спалось, и он злился на себя за то, что согласился с предложением Дедяты отдохнуть. Но, поразмыслив, он понял, какое потрясение испытал старец. Человек, смыслом жизни которого было сохранение и укрепление веры предков, узнал, какое страшное будущее ожидает Русь, сколько людей пострадает за веру и, наконец, как пострадает сама вера. Максим лежал на скамье, больше схожей с нарами, уперевшись взглядом в высокие своды кельи Дедяты. И все-таки действие медовухи замедлило тяжкий мыслительный процесс Максима, и он задремал.

Проснулся Максим оттого, что кто-то потрепал его за плечо.

– Спишь так, как будто тысячу лет пешком шел. Примерь-ка одежу, – протянул Максиму Жрец ярко расшитую рубаху.

– Пьер Карден, – весело прокомментировал Смыслов, – а парфюмчика никакого не найдется?

– Глеб, не смеха ради ты здесь. О нашем разговоре знаем только ты и я. Князь спросит о тебе, но только завтра. А соплеменникам ни о чем знать не надо. Пока.

Максим понимающе кивнул головой, переоделся и вышел вслед за Жрецом из капища.

Теплый ночной ветерок ласково щекотал ноздри, донося запах яств и жареного мяса. Чистое небо открывало перед взором россыпь звезд, и воздух казался необыкновенно чистым, вкусным, густым.

«После Москвы это не воздух, а эликсир жизни, – подумал Максим. – В Москве сейчас снег идет», – и сам улыбнулся своей мысли, похожей на размышления русского туриста, отдыхающего на зимних каникулах где-нибудь в Таиланде или на Бали.

– Люди сейчас к капищу придут, требы и жертвы бескровные принесут. Богов славить будут. Ты в стороне стой, так чтобы свет от факелов не освещал тебя. Веди себя незаметно, говори поменьше. А если уж придется, то думай, что говоришь, Пьер Карден, – проинструктировал Дедята, как когда-то на армейских сборах взводный.

Максим и подумать не мог, что в таком компактно обустроенном городе проживает столько народу. Шли и стар и млад. Город осветился факелами, и ночные улицы наполнились гулом и смехом праздного люда. «У нас так на футбол фанаты ходят», – подумал Максим и улыбнулся столь нелепому сравнению, относящемуся к разным событиям и разному времени, но столь схожим внешне. Прошел Князь с дружиною, вельможи знатные, люд простой. Храм наполнялся людской толпой и казался Максиму резиновым. Перед воротами в храм остановилась девица и, нервно оглядываясь по сторонам, внимательно всматривалась в сумерки. Максиму показалась, что она увидела его, скорее, его силуэт, остановила свой пристальный взгляд на нем и прошла в храм.

Отпев славы богам и возложив жертвы, народ вывалил из капища. Кто-то остался на площади, угощаясь яствами и ведя беседы, а молодые девчата и парни стали спускаться к реке. Максим все еще находился в небольшом удалении от капища, в своем укрытии под кроной столетнего вяза. Ему казалось, что он остается незамеченным. Оставалось дождаться Дедяту и следовать дальнейшим инструкциям. И вдруг кто-то, как мышь, проскользнул тенью, стремительно приблизившись к нему. Максим узнал ее по силуэту. Это была та девушка, которая остановилась у ворот капища.

– Глебушка, – горячо прошептала она и упала в его объятия.

«На этот счет инструкций не было», – подумал Максим, но с готовностью спасателя Малибу прижал девушку к себе.

– Пойдем к реке, я венок сплету и желание загадаю, чтобы бог Купала благословил нас, – девушка залилась звонким смехом и, увлекая за собой Максима, побежала к реке.

Огромное кострище поднималось вверх на два человеческих роста и озаряло все пространство вокруг: реку и пускающих венки со свечами девушек, хоровод и стоящих поодаль грозных кумиров русских богов. Парубки, молодые парни, коим еще не исполнился двадцать один год и кои еще не считались воинами и мужами, способными продлить род, прыгали сквозь огонь, демонстрируя девчатам свою удаль.

Подойдя поближе к костру, Максим наконец смог рассмотреть ее: темно-русая, зеленоглазая красавица глядела в его глаза спокойным любящим взором. Небольшой прямой нос, чуть припухшие красивые губы, волевой взор. «Господи, где я ее видел?!» – пронеслось у него в голове.

Красавица вдруг выпустила свои руки из рук Максима и стремительно исчезла в темноте. Прошло немало времени, прежде чем она появилась, торжественно коронуя венком голову Максима.

– Я прошу Купалу только об одном: чтобы мы были вместе. Эта жизнь не мила мне без тебя.

– А почему мы не можем быть вместе? – нарушил молчание Максим, решив, что лучше задать неуместные вопросы и получить хоть какую-то информацию, чем тупо молчать, как советовал Дедята.

Девица немного отстранилась от Максима, чтобы заглянуть в его глаза, и когда она сделала это, Максим прочел в ее взгляде недоумение.

– Я спрашивала Дедяту, хоть мне и нельзя было это делать, где ты и почему пропал? А он ответил, что ты болен и если я увижу тебя, то пойму, насколько серьезно, и не обрадуюсь этому. Но ты же знаешь, я тебе любому рада.

– Божена, пойдем в хоровод! – прозвенел в ночи чей-то девичий звонкий голос из хоровода.

– Иди, я подожду, – отпустил ее Максим, обрадовавшись, что хоть узнал, как ее зовут, и возможности обмозговать происходящее.

Из хоровода лились песни о судьбе девичьей и о любви, а языки пламени освещали лик прекрасной спутницы Максима, так внезапно появившейся в его жизни В незатейливых движениях Божены угадывалась прекрасная девичья стать. И редко податливый на девичьи чары, Максим понял, что околдован, сражен. В его жизни еще не было девушки, чье появление вызвало бы такую бурю эмоций.

Божена вырвалась из хоровода, подошла к Максиму и, вложив нежно свою ладонь в его ладонь, сказала:

– Взгляд у тебя дурной, как будто первый раз меня видишь. Да и говоришь ты как-то по-другому. Правду говорил Дедята: болен ты еще, видимо. Я пойду, меня батюшка с матушкой на площади вдут. Давай завтра увидимся здесь же у реки, в это же время.

– Добро, – кивнул Максим. «Только как вы его тут определяете?» – уже про себя подумал Максим.

Божена поцеловала на прощание Максима в щеку, предварительно оглядевшись, чтобы никто не заметил.

– Что стоишь как истукан, – упрекнула она Максима в ответ на его кроткое прощание и, развернувшись, пошла в сторону площади, покачивая бедрами, а Максим смотрел ей вслед, как завороженный. Простояв еще несколько минут после того, как Божена скрылась из виду, Максим вдруг очнулся и вспомнил, что его, скорее всего, потерял Дедята. Максим быстро дошел до капища, где у врат на входе сидел Жрец.

– Где был? Хороводы с девками водил? – явно раздраженно спросил Дедята.

– Божена подошла ко мне и я…

– Не смей! Не смей даже подходить к ней! – поднявшись во весь рост, прикрикнул Дедята. Впрочем, Максим уже привык к его эмоциональным реакциям.

– Посмею, – неожиданно для себя сквозь зубы процедил Максим.

– Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.

– Прямо как в сказке вещаешь.

– Не в сказке, а в сказе. Спать иди в мою келью, – жестко поставил точку в разговоре Дедята и пошел в опочивальню.

Ночь выдалась бессонная. Мысли неслись по кругу, как скакуны: «Почему Дедята не разрешает видеться с Боженой? И почему он до трясучки был зол? Что сейчас происходит в Москве? Дима рядом с ним в его квартире? Может, тело Максима исчезло, и Дмитрий ударился в панику? А если не исчезло, то что с ним? Сон? Кома? А вдруг примут за умершего? И как надолго он здесь останется? Как назад вернется? И что делать, если здесь Божена?».

Ложе казалось непривычно жестким, несмотря на толстую рогожу, и Максим, напрасно прокрутившись много часов в поисках сна, оделся и вышел на улицу. Уже светало, над рекой сгустился легкий туман. В городе уже не было прежнего гама, и только утреннее щебетание пичуг из близко расположенного леса наполняло тишину. По периметру города располагались сторожевые башни. Максим бегло оглядел доступные взгляду башни и убедился, что в каждой на боевом посту находятся по два воина.

Напев сам всплыл вдруг в голове:

Пройдет товарищ все бои и войны,Не зная сна, не зная тишины.Любимый город может спать спокойноИ видеть сны, и зеленеть среди весны.

Эту песню военных лет в исполнении Марка Бернеса очень любили слушать его родители, а отец так вообще виртуозно владел баяном и эту песню напевал часто.

«Если здесь зависнуть надолго, то и курить бросишь и про «Абсолют» забудешь. Санаторий, блин», – выругался Максим, страстно возжелав выкурить утреннюю сигаретку. Поняв, что лучшее занятие сейчас – это сон, он недовольно ретировался обратно в келью.

– Глеб, вставай, – зычно скомандовал Дедята, громко шаркая сапогами по полу. – Князь нас ожидает.