Страна городов - Дмитрий Щёкин

Кхукри после удара уже вернулось в ножны, руки так же спокойно — для зрителей — лежали на рукоятях оружия. Федор рванул рукоять кистеня и сделал «восьмерку» над головой, потом по бокам тела. Шипастый шарик с гудением описал положенную по упражнению траекторию, нырнул успокоившись, в ладонь владельца, и кистень нырнул в чехол.

— Могу и этим отоварить. Кистень называется.

Глава бандитов выл на одной тонкой ноте, уткнувшись мордой в песок.

— Ты, того, сдавайся, тогда не тронем — решили попробовать расшатать спокойствие молодого воина бандиты, — Ты один а нас много — забьем!

— Кирки и лопаты — на землю, аккуратно. Тихо сходим на берег, становимся на колени, руки за голову, мордой — в песок, как ваш дружок! Одно неверное движение — превратитесь в ёжиков!

— Верно, Ёжик? Спросил, уловивший подход своих бойцов, Федор у своего зама.

— А то-о! Вынырнувший из кустов впереди полной децимы Ежик был в самом радужном настроении — еще бы — оставшиеся в лагере были обижены, что им не удастся почувствовать в захватывающих приключениях в Стране Городов. За ним щетинилась пальмами черепаха. Сам зам командира был в легком «фехтовальном панцире» и глухом шлеме.

— Волокотский конфо-ой шут-тить не лю-юпит!

Услышавшие знакомую присказку бывшие — верней — уже и нынешние зэка — вначале впали в ступор. Потом Шныга сквозь зубы прошипел:

— Сразу видно — кого сюда еще забросило, щенки легавые вокруг какого то вшивого мента крутятся!

Не слишком понимающий еще язык, но с удовольствием съобезъянничавший присказку Федора «про конвой», Ежик, тем не менее, вызверился на «нарушителя порядка»:

— Тих-ха малшать! С-зу-пы сцелый путут! Тих-ха не мол-шать — зуп-пы гуляй — не вернулс-ся!

Пока расслабленные легкой победой пацаны препирались с повергнутыми наземь зэками, старый жрец Безымянный, оставленный на какие-то минуты на плоте без внимания, ухватил свой посох, с нижней части снабженный медным шипом и криком отчаяния запустил его, как копье, в спину Федора, смотревшего, как вяжут агрессоров. Посох пробил панцирь сзади и застрял в нем, попутно разорвав мышцы спины. Федя выгнулся, и закричал от дикой боли. Старик мерзко засмеялся и совсем уж было собрался прыгнуть с плота и податься наутек, но мелкий Бобер из зимнего пополнения Стражи плавно размахнулся и послал, как учили, кхукри в зловредного деда, уже принесшего столько неприятностей сообществу Острова Веры. Вокруг Фёдора суетились стражники, закончившие дела с упаковкой бандитов в приличествующую им тару, — конопляные веревки, а Безымянный с разрезанной наискосок шеей хрипел и сучил на краю плота ногами. Отошел в мир иной и его подельник Варан, с которым так быстро, несмотря на разность времен и цивилизаций ему удалось найти общий язык. Так закончились бесславные пути этих авантюристов, волей неясных нам пока сил природы встретившихся на этом клочке пространства-времени.

Убитых оттащили в сторону, а пятерых пленников, увязав веревками, определили до срока в погреб. Федор поместился в здравпункте, где им всерьез занялась Лена-Солнышко, прилетевшая с выпученными глазами, как только узнала о его ранении, и — тот самый «кхукри-метатель», уложивший жреца. Бобер пришел к нам зимой вместе с охотниками из племени Мамонта на общую охоту, и умолил Федю взять его на обучение. Выяснилась интересная деталь — он уверял, что именно эти отморозки напали на его племя на Ишиме прошлой осенью, а ему удалось удрать к родне матери — племени Мамонта, куда он худо — бедно знал дорогу. Увидев стражников в деле, мальчишка не отставал ни от вождя, ни от меня, пока его не приняли в отряд. Поклявшись отомстить когда-нибудь насильникам и грабителям, мальчишка вцепился в учебу, как клещ в собачье ухо, удивляя сослуживцев и командиров. В рукопашной ему мало было равных — малек дрался как зверь, бился за победу любой ценой и его приходилось порой останавливать, что бы не зарывался. Теперь он не отходил от постели своего командира, и утверждал, что в неоплатном долгу перед ним, так как тот прикончил предводителя бандитов, убивших его отца и уничтоживших его племя. А вот жизни сдавшихся в плен удалось отстоять от маленького мстителя с большим трудом, под угрозой отлучения от Стражи и Острова — малый так «добро» смотрел на пленных, что те прятали глаза и прятались друг за друга, даром, что мальчишка был ниже каждого из ним мало, что не на голову.

Десяток мужиков, оравших на другом берегу, когда «группа захвата» атаковала остров, оказалась сокамерниками Варана. В колонии они были так называемыми «мужиками» — теми, кто работает за ворье и прочих отморозков, которые захватывают теневую власть в исправительном учреждении. В ночь перед нападением они попросту удрали от вожаков, решив больше не участвовать в авантюрах вожака и не обагрять руки кровью. Как пояснил Никита Фролов, тракторист, осужденный за пьяные художества и мелкие хищения в родном совхозе, они решили ночью бежать от главарей. Но потом совесть заела, и мужики решили хоть бы предупредить население, как они считали, очередного племени, подвергнувшегося нападению, вышли на берег и стали блажить хором, привлекая к себе внимание, надеясь хоть так помочь жителям.

До возвращения нас из похода, группу «агрессоров» верней, то, что от нее осталось, засунули в погреб под охрану, правда, охранять их нужно было скорей от Бобренка. Но малый дал слово, что до прихода Учителя не тронет никого — и ему поверили.

«Мужиков» после мучительных раздумий, Федя решил поселить около пляжа, недалеко от поселения питекантропов. Когда бывшие зэки увидали этих зверовидных людей, коренастых и широкоплечих, недобро поглядывающих на них из-под выступающих надбровных дуг, они слегка струхнули. Тем более, что словоохотливые стражи, не упускающие возможности потренироваться в речи Учителей, ломаным языком объяснили, что до прихода Учителя с Матерью Племен — жрицей великой богини Гиги — друзья питекантропы посторожат их лагерь. Но дальше обозначенных границ отходить отрекомендовали. Почесывая затылки, мужики принялись обустраивать принесенными с собой лопатами и кирками лагерь — втайне надеясь, что хоть пресловутый Учитель с его такой-то матерью окажется хотя бы более человекообразным. Когда я разбирался с этими современниками, первое их выражение на физиономиях было — изрядное облегчение — мол, наконец-то кто-то взрослый, а не толпа юных отморозков с колючими железками, которыми они весьма ловко пользуются. Это выражение держалось ровно до тех пор, пока на поляне «разбора полетов» не появились Кла с приятелем — из найденной ею с Тормасовым дороге семьи она приятельствовала с могучим черным гигантом, отзывавшемся на имя Рой. Когда же вызванный от дел, явился Платонов, настроение упало ниже плинтуса — в компании с Варашниковым они все-таки натворили немало дел. Спасли их, как ни странно, люди племени Бобра, которые рассказали, что эти люди не отличались ни жестокостью, ни издевательствами, работали вместе с ними и рыбачили. На испытательный срок бывших зэков — мужиков решено было определить к племени Бобра, разместившемуся на месте бывшего Золотого пляжа. Тем все равно мужчин не хватало. Хоть и просились они в поселок — ближе к цивилизации, доказывая, что могут быть полезны, но общее решение было единодушным — прежде пусть докажут свою полезность в простых делах на благо общества.

Обрадовала встреча маленького стражника — бобренка с матерью, пережавшей ужасы пленения и подневольного труда на бандитов. Бобренок, впрочем, категорически отказался вернуться в племя и сказал, что остается в Страже, потому что имеет неоплатный долг перед командиром — Федей, с которым он познакомил мать в первый же день, благо командиру вставать больше чем на пару часов не позволяла Солнышко, а еще потому, что племя надо защищать — и кому, как не ему это делать — потомку великих вождей и шаманов? Ребятня племени смотрела на Бобрика с восхищением, и по глазам видно было, что каждый отдал бы что угодно, за то, что бы оказаться на его месте. А как же — герой, целого верховного шамана за рану своего вождя — одним ударом!

А вот с гномским коллективом у меня был серьезный разговор. И только Ивану Петровичу удалось меня несколько утихомирить, обещанием взять эту отвязанную банду жадных технофанатиков под неусыпный контроль и возглавить — во избежание «скипидарных бомб» и «еропланов на полянах». Петрович, правда, как мне было доложено разведкой, на производственном совещании не стеснялся в выражениях, но гномы простили ему все — за необъятные знания и огромную силу. Кстати, отлынивания гномов от зарядки прекратились сразу же — на следующее утро Петрович не говоря ни слова, вышвырнул своих подопечных из землянки, и сам побежал во главе «хирда». Хоть эта проблема упала с моих плеч. При всем своем таланте и энтузиазме, гномы были самыми, наверно, трудными ребятами — высокая самооценка и ясное понимание своей необходимости приводили к повышенному самомнению и задиранию носов перед коллективом.