Коптский крест. Дилогия - Борис Батыршин

  - Ясно! Господин шустрый, зачем ему себя отягощать... - усмехнулся Корф. - Да ты говори, говори, - кивнул он Яше.

  Тот с готовностью продолжил:

  - Ну вот. На вокзал он приехал, чин по чину, взял, как полагается носильщика. Я его потом даже нашел... - Яша зашарил по карманам. - Вот, бляха номер двадцать три. Здоровый такой, белобрысый, судя по выговору- с вологодчины. И этот белобрысый сказал, что отнес багаж иностранного барина не к вагону, - хотя до отхода скорого Петербургского оставалось всего ничего, - а к ресторану. Там господин подозвал лакея, о чем- то с ним переговорил и пошел в ресторан - а лакей, значит, свистнул посыльного, и тот поклажу утащил. Все, больше ничего не знаю - мальчишку того я отыскать не смог, как ни старался - ресторанные, которые при вокзале, за места крепко держатся и лишнего нипочем не скажут.

  - Ну да, тебе- то - и не скажут, - хмыкнул Корф. - Ты, брат, хитрая бестия, всюду пролезешь...

   Яков смущенно потупился. Что скрывать, похвала барона была ему приятна.

  - Выходит, сбежал. - нахмурился Корф. - Причем так, чтобы все решили, что господин ван дер Стрейкер покинул Москву. Да... крайне интересно! А ведь нам никак нельзя терять этого ретивого господина из виду. Яков, друг мой, как вы полагаете - можно его отыскать?

  Яша почесал в затылке.

  - Почему ж нельзя... если постараться... смогу, Сергей Алексеич ... то есть, простите, ваше благородие! Только вот....

  О деньгах не думай, - отмахнулся Никонов. Сколько надо - столько и получишь.

  Яша враз повеселел:

  Ну, тогда я его живо ... посулю по двугривенному мальчишкам с вокзальной площади - они враз узнают, куда такой приметный господин делся! И извозчиков прошерстят, и носильщиков! А я сам пока на Тверской, возле дома Веллинга покручусь - вдруг этот Стрейкер пришлет кого, или сам явится? А я уж тогда его не упущу, даже и не сомневайтесь!

  - Только ты, того, брат, поосторожнее, - вставил Корф. - Господин- то видать резвый, крови не боится. Бульдог не потерял? - А то вчера - вон какие пердимонокли творились...

  - Что вы, господин барон, как можно? - сделал испуганные глаза Яков. Вот он, с собой, за пазухой, в тряпице...

  - В тряпи - ице... - насмешливо протянул ротмистр. - Тюря ты, а еще в сыщики метишь! Кто ж так оружие держит? А если вытащить срочно надо - и сразу стрелять? Дай- ка покажу, как его носить...

  Эта содержательная беседа происходила в знакомом уже флигеле на Воробьевых горах; несмотря на недавние коллизии, , Корф счел это место вполне надежным. Хотя - меры предосторожности принял: вокруг флигеля расхаживали двое городовых, истребованных у пристава Калужской части (каждому из них барон посулил за беспокойство по три рубля и по полштофа* белого хлебного вина); на крыльце томился верный Порфирьич со своим грозным Смит-и-Вессоном.

  ## * Полуштоф (полштоф, полштофа) - бутыль объёмом в 0.77 литра. Так же - русская единица измерения равная 1/2 штофа.

  В задней комнате, той, где встретили безвременную погибель несчастные хитровцы, спал сном праведника доцент Евсеин. Порфирьич с бароновой кухаркой успели кое-как навести порядок, прибрав следы взрыва. Даже выбитые стекла успели вставить - денщик самолично ездил к стекольщику, грозил расправой, Сибирью, сулил деньги - и добился таки, чтобы последствия неприятельской диверсии были ликвидированы еще до темноты.

  Кавалерийский наскок на клинику прошел вполне успешно. Когда Никонов с Корфом ввалились в швейцарскую и потребовали "самого главного", у больничных служителей душа ушла в пятки - такой грозный имели гости. Исцарапанные, пахнущие порохом, решительные... У Корфа за пояс был небрежно заткнут револьвер, а Никонов поигрывал тростью и недобро улыбался в ответ на всякие "Не велено" и "Их степенство изволили отбыть".

  В какой- то момент барону эти отговорки надоели. Он решительно отодвинул в сторону больничного Цербера и прошел внутрь - и уже через четверть часа они с лейтенантом грузили в экипаж доцента Евсеина, одетого в богатый, расшитый шелковыми шнурами, халат и домашние туфли на войлочной подошве. Несчастный ученый шел за бароном, как телок, не доставляя вызволителям решительно никаких хлопот.

  Барон уже собирался трогаться - как набежал управляющий клиникой, представительный господин в полотняной тройке и новомодной соломенной шляпе. Он сразу разразился гневной речью о "нарушениях больничных правил", стращал городовым и даже попытался схватить Никонова за рукав. Однако, лейтенант окатил нахала таким ледяным взглядом, что того отнесло от экипажа, будто хорошим тумаком. И пока служитель Аполлона (Это божество у древних греков, как известно покровительствовало не только музам, но и науке врачевания), метался туда- сюда, пытаясь то ли бежать за приставом, то ли хватать карету с супостатами за колесо, то ли предпринять еще что- то, столь же бессмысленное - экипаж под управлением Корфа величественно выкатился на Самотёку и был таков

  До Воробьевых гор долетели в считанные минуты - барон гнал, не обращая внимания на гневные трели городовых и брань, несущуюся с козел извозчичьих пролёток. На Садовой чуть не сцепились осями с ломовой телегой: экипаж накренился, но Корф сумел вывернуть, избежав аварии в самый последний момент. Пассажиров мотнуло, да так, что даже корректный обычно Никонов позволил себе непарламентский оборот - чем изрядно повеселил ротмистра.

  Поручив Евсеина заботам Порфирьича и прислуги, Корф подозвал Якова. Молодой человек уже понял, что приказы в их маленькой команде теперь отдает барон, и лишь коротко глянул на Никонова; тот ответил утвердительным кивком. Наскоро расспросив Яшу, барон выдал юноше двадцать рублей - на расходы, - и отправил назад, на Кузнецкий, выслеживать бельгийца. Напоследок барон посулил оторвать Яше голову, если тот упустит злыдня; молодой человек ухмыльнулся - он уже успел узнать добродушную натуру отставного конногвардейца и нисколечко его не пугался.

  Яков убежал в город; барон позвал Порфирьича и велел ему сварить грог. Корф пристрастился к напитку из рома и крепкого индийского чая в обществе англичанина Карла Хиса, служившего когда-то при дворе, наставником цесаревича.

  Отослав денщика, Корф придвинул к разожженному, несмотря на жару, камину кресла - себе и Никонову. На Москву опускались сумерки; длинный день, вместивший столько событий, был на исходе - самое время посидеть, поговорить о делах...

  Никонов устроился в кресле; он сознавал, конечно, что пришло время объясниться. После всего, что сделал сегодня барон, а в особенности - после бомбы, перестрелки и фанфаронского налёта на клинику, было бы попросту неприлично и дальше потчевать его недомолвками и обещаниями.

  Вошел Порфирьич с дымящимся жбаном, полным грога на подносе. Неслышно двигаясь, старик сервировал господам маленький столик, разлил грог по высоким кубкам (Корф любил вычурное саксонское столовое серебро, нередко употребляя его вместо фарфоровой посуды), и так же неслышно исчез. Барон взял с подноса кубок, пригубил - и с ожиданием посмотрел на Никонова. Лейтенант вздохнул и начал:

  - Что ж, мон шер ами, чувствую, что время пришло. Но предупреждаю - правда может оказаться такой, что вам, при всей авантюрности вашей натуры, нелегко будет ее принять. И не подумайте, что я спятил - уверяю вас, дорогой барон, я никогда не мыслил так ясно. Дело в том, что вашему покорному слуге случилось на днях побывать в двадцать первом веке, - во времени, отстоящем вперед от настоящего момента на целых сто тридцать лет...

  *******************************************

  Два часа дня - самое сонное время в любой московской лавочке, рассчитанной на чистую публику. Утренние покупатели давно разошлись по своим делам, время вечерних еще не наступило - господа сидят по домам, прячась от неистовой июльской жары, или торчат на службе, ворочая каким-нибудь важными государственными делами. Вот ближе к вечеру, часов в пять, перед тем, как отправиться в ресторан или Охотничий клуб, пообедать... тогда, конечно, тогда господа проедутся в пролетках по Никольской и, - чем черт не шутит, - может и велят притормозить перед скромной, но солидной вывеску: "Ройзман и брат. Торговля часами и полезными механизмами. Вена, Берлин, Амстердам". Любому ясно, что под такой вывеской может располагаться только серьезная фирма, хозяин которой готов выполнить любые пожелания клиентов...

  От приятных мыслей старого часовщика Ройзмана отвлек звук из соседней комнаты. Непонятный какой- то звук, а пожалуй, что и неприятный - острый, короткий писк. Раздражающий, - будто остро наточенным лезвием провели по стеклу, и совсем незнакомый; часовщик затруднился бы сказать, откуда он взялся.

  - Яков!

  Писк повторился. Часовщик недовольно скривился.

  - Яков? Что у тебя там сверещит? А ну иди сюда, бикицер!

  - Уже, дядя Натан! Чего изволите?

  Племянник возник в дверях и преданно уставился на Ройзмана.