Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

По сравнению с оригиналами все персонажи «Книги истории франков», конечно, были раскрашены в кричащие цвета. Так, Фредегонду впервые представили как женщину, происходившую из сервов и обязанную возвышением своей красоте и святотатственному коварству{1029}. Она стала подстрекательницей к убийству Галсвинты{1030}, а убийц Сигиберта она ободряла кощунственными доводами, обещая выкупить их преступные души приношениями святым{1031}. Насколько рассказ утратил в психологической тонкости, настолько он приобрел в вольности изложения. Так, супружеская измена королевы Нейстрии, на которую Григорий Турский лишь глухо намекнул, стала стержнем сюжета. Автор «Книги истории франков» считает бесспорным фактом, что Фредегонда регулярно оказывала милости палатину Ландериху. Однажды Хильперик как-то внезапно вошел в королевский покой и в шутку слегка хлестнул плетью по ягодицам жену, которая как раз мыла волосы. И Фредегонда откликнулась: «Что это сегодня с тобой, Ландерих?» Сконфуженная этим промахом, королева призвала любовника и подготовила вместе с ним ловушку, в которой Хильперик и погиб в Шельском лесу. Потом она обвинила австразийцев в организации убийства и назначила Ландериха майордомом, чтобы ей проще было находиться в его обществе{1032}. В этом превращении великой меровингской истории в криминальную салонную комедию нет, конечно, ничего от истины. Само вступление Ландериха в должность майордома Нейстрии исторически засвидетельствован только в начале 600-х гг.

Если автор был очень едок в отношении Фредегонды, он не щадил и Брунгильду. Именно в результате наведенной ей «порчи» Хильперик заподозрил своего сына Меровея в измене{1033}. Но особые возможности проявить воображение автору позволила большая война 612–613 г. Фредегар обронилл, что Теодоберт II родился в результате прелюбодеяния королевы Файлевбы?{1034} Автор «Книги истории франков» выдал еще не то. У него Брунгильда заявляет, что Теодоберт был всего лишь сыном наложницы Хильдеберта II. Этот аргумент служит для оправдания войны: ведь Теодорих II может, не совершив святотатства, напасть на короля Австразии, который приходится ему только единокровным братом. Рассказчик и далее развивает этот сюжет. Так, Теодоберт II пытается спасти себе жизнь, выдав королевские сокровища. Но его магнаты, воспользовавшись тем, что король нагнулся над сундуком, отрубают ему голову. Далее Теодорих II берет Кёльн, но — катастрофа! — влюбляется в дочь Теодоберта II, которую только что взял в плен. Он хочет немедленно на ней жениться, но Брунгильда протестует, говоря, что этот союз будет кровосмесительным. Тогда Теодорих II понимает, что бабка обманула его, сказав, что Теодоберт II ему не брат. Он выхватывает меч и пытается заколоть обманщицу, но вмешиваются палатины. Оказавшись в безопасности, Брунгильда мстит, организуя отравление короля. Заодно уж она истребляет всех своих правнуков. Автор, у которого не было доступа к книге Фредегара, очевидным образом не знает о царствовании Сигиберта II{1035}. Но нет сомнения, что подобная пауза, которая прервала бы драматическое развитие сюжета, его бы не заинтересовала.

Описание смерти Брунгильды в «Книге истории франков» достойно антологии. Поскольку ни одного наследника австразийской династии не осталось, после смерти Теодориха II единым королем назначается Хлотарь II. Он немедленно просит Брунгильду выйти за него, чтобы скрепить мир. Тогда старая королева появляется перед молодым королем, наряженная, как Иезавель, предстающая перед Ииуем{1036}. Но Хлотарь II сразу же обвиняет ее в том, что она — «противница Бога». И начинается казнь, с такими непременными атрибутами, как верблюд, дикие лошади и костер, на котором королева принимает «весьма позорную и весьма заслуженную смерть»{1037}.

Современные историки лишь редко принимают автора «Книги истории франков» всерьез. Может быть, он этого бы и не пожелал. Его книга, вероятно, была рассчитана на то, чтобы развлечь аристократическую публику, а не показать эрудицию. На каждой странице встречаются попойки и плутовские похождения, а проявления неимоверного коварства чередуются с драками на мечах. Конечно, автор от всей души порицал крайности в сексе и на войне. Знать VIII в. уже прониклась христианскими ценностями и осуждала все грехи. Но описывал он все это с очевидным удовольствием, и слушать о безнравственных поступках было еще приятней, когда они были перенесены в уже далекое прошлое.

В более политическом плане о некоторых взглядах автора «Книги истории франков» можно догадаться. Так, он сохраняет верность меровингской династии, превосходно сознавая ее недостатки. Наследственное сохранение должности майордома в руках Пипинидов кажется ему превосходным решением. Когда Плектруда ненадолго посадила в заключение своего пасынка Карла Мартелла, многие, даже в Неистрии, опасались, как бы Regnum Francorum опять не погрузился в анархию{1038}. В их числе был и автор «Книги истории франков». Ему теперь казалось, что в мире, где насаждать порядок могут только воины, любая власть женщины создает угрозу. Следовательно, Брунгильда была не лучше Фредегонды. Эти существа используют яд и ложь, бесчестное оружие, спасения от которого нет. А достойный Хлотарь II в рассказе нашего автора вызывал врагов на поединок{1039}. Можно отметить, что аристократическая мораль прогрессировала: хорошим правителем отныне считался тот, кто платит собственной жизнью. Дворец должен только регулировать конфликты и карать святотатства, не стараясь сохранить старинные прерогативы государства.

Каролингское «возрождение»

«Книга истории франков» — для нас лишь лебединая песнь меровингской эпохи, исполненная подвыпившим певцом. В самом деле, в 741 г. Пипин III Короткий, сын Карла Мартелла, унаследовал должность майордома, а через десять лет с одобрения римского папы сместил последнего потомка Хлодвига. Род Пипинидов под именем «Каролингов» стал новой царствующей династией. Однако современники не придали этому перелому большого значения{1040}. Действительно, франкская королевская власть отличалась постоянными свойствами, реальными или провозглашаемыми, а династические неурядицы никогда сверх меры не волновали франков: может быть, Пипин Короткий был не менее близким родственником Хлодвига, чем Гундовальд, Теодоберт II или Хлотарь II… Кстати, как только прекратились волнения, франкская политика вновь приобрела обычную направленность. Карл Великий, сын Пипина III, все свое долгое царствование занимался тем, что отвоевывал мятежные периферийные княжества, дискутировал с Римом о церковной реформе и поощрял развитие литературы и искусства. В свое время то же делала Брунгильда. Конечно, Каролинг преуспел там, где меровингская королева потерпела поражение. В 774 г. его армии захватили Павию, столицу лангобардов, которую в 590 г. удалось только осадить, а в 796 г. франки одержали победу над аварами на самой дунайской территории последних. В 800 г. Карл Великий также сумел осуществить старую мечту Теодоберта I, надев императорскую корону. Но в географическом и институциональном отношениях государство Каролингов IX в. еще сильно напоминало Regnum Francorum 600 г.

Настоящие перемены произошли в обществе. Оно стало более упорядоченным, а также менее гибким. Духовенство отныне сосредоточило в своих руках главное из того, что принадлежало к сакральному, а также ключи от ученой культуры. Традиции античного образования продолжали только монастыри и соборы. Мирян к обучению грамоте почти не допускали, и Венанций Фортунат не смог бы найти достаточной читательской аудитории, живи он в царствование Людовика Благочестивого. Тогда же знать начала превращаться в замкнутую группу. Поскольку вооружение дорожало, а тенденция к наследственности государственных должностей продолжала укрепляться, возможность занимать командные посты сохранила за собой горстка семей, которые все были близки к монарху. В условиях такого затруднения социального подъема честолюбцы вроде Гогона или Динамия исчезли либо выбирали чисто церковную карьеру. Возможности женщин-мирянок тоже сократились, потому что преобладала гомогамия, а моногамия стала строже. Фредегонда, может быть, и сумела бы проникнуть на ложе каролингского государя, но не могла бы влиять на его политику. Впрочем, ужесточение морали вынуждало супруг ограничиваться ролью матерей. Если каким-то вдовам и удавалось отстоять самостоятельность[194], захватить регентство не смогла ни одна.

Подобная эпоха не подходила для воспевания монархинь. Так, когда в Византии императрица Ирина в 797 г. присвоила титул басилевса, Карл Великий отказался признавать ее легитимность. Всякая женщина во власти казалась существом экзотическим, аномальным и, возможно, зловредным. С тех пор образ Брунгильды стал для коллективного мышления крайне далеким, даже несколько неправдоподобным. Может быть, потому, что он не смог сохранить целостность. Он взорвался. Вместо одного, может быть, искаженного образа появилось несколько представлений, каждое из которых соответствовало конкретному контексту письменной культуры.