Полководцы XVII в - Вадим Каргалов

О восстании стрельцов в 1698 году написано много, поэтому можно ограничиться беглым изложением событий по донесению князя Ф. Ю. Ромодановского, направленному царю.

11 июня 1698 года в Разрядный приказ явились четыре капитана из четырех стрелецких полков, которые были переведены из Азова на литовскую границу. Они сообщили, что 6 июня, дойдя походом до реки Двины в Торопецком уезде, стрельцы взбунтовались, сместили своих полковников, отобрали у них знамена, пушки, всякие полковые припасы, подъемных лошадей, денежную казну. Офицеры пробовали уговорить взбунтовавшиеся полки продолжать поход в указанное место, но те категорически отказались, объявив, что пойдут только в Москву, к своим дворам и семьям. В каждом полку стрельцы выбрали «начальных людей», по четыре человека «от своей братьи», а «полковником, и подполковником, и капитаном от полков отказали».

Со знаменами и пушками взбунтовавшиеся полки двинулись по Московской дороге; тех стрельцов, которые не хотели нарушать приказ, повели с собой насильно, под караулом.

В Москве собралась Боярская Дума, которая выслушала рассказ четырех капитанов и познакомилась с письмами, присланными стрелецкими полковниками. Положение складывалось тревожное. В Москве ходили слухи, что стрельцам велела идти на столицу сама царевна Софья, заточенная в Новодевичьем монастыре (что впоследствии вполне подтвердилось). Требовались решительные военные меры, чтобы подавить мятеж.

Бояре приговорили: против мятежников идти из Москвы в войском боярину и воеводе Алексею Семеновичу Шеину. Иного выбора быть и не могло — Шеин оказался самым авторитетным и высшим по положению воеводой. Под его команду отдавались все военные силы, оказавшиеся в столице: солдатские полки, московские дворяне, включая отставных и «недорослей».

Первым выступил 13 июня во главе Бутырского солдатского полка генерал Гордон. Он встал лагерем в Тушине, прикрывая столицу. 16 июня, когда собрались остальные «ратные люди», покинул Москву и воевода Шеин. С ним находились Преображенский, Семеновский и Лефортов полки. Общая численность армии (вместе с Бутырским полком) составила всего две тысячи триста солдат и московских дворян. Правда, по деревням разослали грамоты с предписанием дворянам тотчас же явиться под команду боярина и воеводы Шеина, но успеют ли они? А пока в войско были включены московские подьячие, дворовые и «конюшенного чина люди».

Между тем 17 июня стало известно, что стрелецкие полки с «нарядом» уже подошли к Волоку Ламскому, что в девяноста верстах от столицы, и было их более двух тысяч.

Быстрыми маршами воевода повел свое войско по Волоколамской дороге. Встреча произошла 18 июня в сорока шести верстах от Москвы, около Воскресенского монастыря (Новый Иерусалим). На одном берегу реки Истры раскинулся стрелецкий лагерь, окруженный телегами, к другому берегу подступили солдатские полки, выкатили вперед двадцать пять пушек. В исходе сражения воевода не сомневался. В его распоряжении были отборные, закаленные в сражениях полки, полное превосходство в артиллерии. Но все-таки Шеин попробовал уладить дело миром. К стрельцам для переговоров выезжали генерал Гордон, князь Кольцов-Мосальский…

Тщетно!

Стрельцы уже строились в боевые порядки, выкатывали вперед пушки, явно готовясь к сражению…

Тогда Алексей Семенович Шеин приказал канонирам открыть огонь…

Потребовалось всего четыре пушечных залпа, чтобы стрельцы в беспорядке побежали. Следом пустилась дворянская конница. Беглецов ловили и сгоняли в лагерь.

Боярин Шеин сам проводил розыск зачинщиков. По словам современника, он «разбирал и смотрел у них, кто воры, и кто добрые люди и которые в Москве бунт заводили; и после того были розыски великие и пытки им, стрельцам, жестокие и по тем розыскам многие казнены и повешены по дороге; остальных разослали в тюрьмы и монастыри под стражу».

Казалось, боярин сделал все возможное: разгромил мятежников и наказал зачинщиков, недаром уцелевшие стрельцы шептались «по шинкам», что боярина-де Шеина надобно поднять «на копья»…

Но срочно возвратившийся из-за границы царь проявил недовольство. На пиру он вдруг объявил Шеина взяточником и даже бросился на него со шпагой. Лефорту с трудом удалось успокоить разгневанного Петра.

Действительные причины царской немилости становятся понятны из одной рукописи о стрелецком мятеже: «Генерал Шеин получил строгий выговор за продажу военных должностей недостойным людям, а более всего за излишнюю поспешность при осуждении бунтовщиков, не оставя даже начальников и причастных тайне заговора, которые могли бы еще более объяснить дело. Царь сказал ему, что он поступил при сем случае как добрый солдат, но как дурной политик». Так что вспышка царского гнева не была случайной. Современник писал, что Шеин «находится в величайшем страхе, так как состоит у его царского величества в подозрении, потому что он слишком быстро подверг смертной казни мятежных стрельцов и тем устранил возможность дальнейшего допроса».

Карьера боярина Шеина была подорвана, хотя формально он и оставался главой Разрядного, Пушкарского, Иноземного и Рейтарского приказов. В «боярском списке» его фамилия числилась среди бояр, которым «велено жить в деревне до указу». В марте 1699 года он, правда, был вызван для похода в Воронеж. В записках И. Желябужского значится: «По именному его великого государя указу пошли на Воронеж бояре: А. С. Шеин, князь Ю. С. Урусов, Ф. А, Головин, Т. Н. Стрешнев, Л. К. Нарышкин; ближние стольники: князь Ф. Ю. Ромодановский, И. И. Бутурлин, генерал А. М. Головин». Однако, когда в Турцию отправился посол думный дьяк Е. И. Украинцев, воевода оказался не у дел. Командовал экспедицией генерал-адмирал Головин, его заместителем стал адмирал Крюйс, нанятый в Голландии. Шеин просто сопровождал царя в свите других знатных бояр. Положение для известного полководца унизительное…

Миссия Е. И. Украинцева, отправившегося в Константинополь на сорокашестипушечном корабле «Крепость», как известно, окончилась успешно. 3 июля 1700 года был заключен мирный договор с Турцией, закрепивший Азов за Россией. Создались внешнеполитические условия для войны со Швецией за выход к Балтийскому морю.

Но Алексей Семенович Шеин до Северной войны не дожил. 12 февраля 1700 года он неожиданно умер и был похоронен в Троице-Сергиевой лавре. На надгробии полководца не нашлось места для записи его последнего, высшего воинского звания — генералиссимуса…

8

Борис Петрович Шереметев, последний крупный русский полководец XVII столетия, дожил до Северной войны и даже принимал в ней активное участие, именно с его именем связаны первые победы русского оружия над шведским. Однако военными делами во второй половине девяностых годов он почти не занимался. Роль его во Втором Азовском походе 1696 года оказалась более чем скромной. Шереметев командовал Белгородским «разрядом» и должен был действовать в низовьях Днепра, удерживая занятые русскими гарнизонами городки и отвлекая от Азова крымские и турецкие силы. Лучшие его полки были отозваны под Азов. Правда, 25 апреля 1696 года Шереметев получил царский указ о походе: «По совету с гетманом (Мазепой) идти плавным путем» по Днепру с двумя тысячами пятистами «ратными людьми» под турецкий город Очаков. Однако силы для такого похода были явно недостаточными, и опытный воевода это отлично понимал. Действовал он осторожно и неторопливо. Только 6 июля белгородские полки соединились с казаками на реке Коломаке, прошли вместе до реки Берестовой и там остановились окончательно. В середине августа Шереметев получил приказ возвращаться и распустить «ратных людей» по домам.

Единственный заметный боевой эпизод, относившийся ко времени, когда Шереметев еще не выступил из Белгорода, связан с морским рейдом запорожских казаков. «Июня в 21 день писал из Белагорода боярин и воевода Борис Петрович Шереметев, что ходили запорожские казаки по морю для добычи, турских людей побили, и взяли у них 20 фуркат с пушками и со всяким припасы, а шли они в Очаков, а из Очакова было иттить в Кизукермень».

В 1697 году Б. П. Шереметев вернулся к дипломатической деятельности. Петр I снабдил боярина рекомендательными письмами и отправил в Европу «ради видения мореходных противу неприятелей Креста Святого военных поведений, которыя обретаются во Италии, даже и до Рима и до Малтийского Острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры». Показательно, что на длительную заграничную поездку Шереметев не просил денег из казны и потратил из собственных средств двадцать пять тысяч пятьсот пятьдесят рублей — сумму по тем временам огромную. Сделал он это для «чести и славы имени царского величества и в память своей Шереметевых фамилии».

Это военно-дипломатическое поручение боярин выполнил успешно. Он вернулся в Москву 10 февраля 1699 года, а на следующий день на банкете у Лефорта представился царю в немецком платье, с Мальтийским крестом на груди, и был обласкан Петром.