Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Изначально Гринвей был построен году в 1530-м, но разрушен — вероятно, огнем — два столетия спустя. Агата делала заметки об истории своего владения (у ее матери была такая же привычка записывать факты на клочках бумаги): «Название получил от „grain way“ — „зернового пути“ через Дарт. Принадлежал семейству Гилберт. Сэр Хамфри Гилберт, открыватель Ньюфаундленда, родился там в 1537 году. Вторым мужем его матери был один из Рейли… Отстроен заново в 1780-х…» Это был знаменитый дом, вроде Агбрука, что неподалеку от Эксетера, где Агата познакомилась с Арчи. Он принадлежал девонскому прошлому, в котором жила ее душа. В детстве она видела его с реки (Клара тогда указала на него), теперь он ей принадлежал. Агата была слишком умна, чтобы считать само собой разумеющимся, что живет в доме, который могло создать лишь ее воображение. Она бродила по саду — среди спутанных зарослей переросших редких растений, — который они с Максом начали приводить в порядок, и чувствовала, что действительно живет во сне.

Она напишет в поздних своих книгах, что это место казалось слишком красивым, чтобы быть реальным: здесь происходит действие «Ночной тьмы» («Одного дома, знаете ли, недостаточно. Он должен иметь оправу. Она не менее важна») и «Вечеринки в Хэллоуин» («Если бы ваше желание могло осуществиться, что здесь было бы?» — «Сад, по которому гуляли бы боги»). Однако в обоих романах желание создать красоту приводит к злу. Одной красоты недостаточно: нужны смирение, сердечность и человечность. «Но, увы, не будет цветущего сада на острове в греческих морях… Вместо этого будет Миранда — живая, молодая и красивая».

Еще раньше она использовала Гринвей как место действия в романах «Пять поросят» и «Причуда мертвеца», и в обоих он становится местом убийства. Одна жертва умирает в Оружейном саду на берегу Дарта, другая — в зловещем лодочном сарае.[299] Дом описывается как неправдоподобно красивый, хотя в описании нет и намека на собственные отношения с ним Агаты. «Это был изящный дом, с прекрасными пропорциями» — таково скупое описание Нэсси-Хауса в «Причуде мертвеца». «Миссис Фоллиат прошла через левую дверь в маленькую, со вкусом обставленную гостиную и дальше — в большую гостиную, находившуюся за ней»: точное воспроизведение расположения этих комнат в Гринвее.

Нэсси-Хаус — родовое поместье Фоллиатов, и хотя его бывшая хозяйка живет теперь в сторожке, к Нэсси у нее сохранилось отношение, которого Агата к Гринвею разделить не могла. Пуаро называет дом «грандиозным и благородным жилищем», и миссис Фоллиат «деловито подтверждает это кивком: „Да, его построил прапрадед моего мужа в 1790 году. На этом месте прежде стоял елизаветинский дом. Он разрушился от ветхости и сгорел в 1700-м. Наша семья жила здесь с 1598-го“».

В глубине души Агата завидовала этой небрежно осознаваемой знатности миссис Фоллиат. «Миссис Фоллиат из Нэсси-Хауса, наследница древнего рода храбрых мужчин…» Сама Агата больше напоминает своего умного коротышку-детектива, который стоит и смотрит на дом в некотором ошеломлении. «Какое прекрасное место, — сказал Пуаро. — Красивый дом, красивый пейзаж. Есть в нем безграничный покой и великая безмятежность».

Агата испытывала глубокую, но сдержанную гордость, оттого что смогла купить этот удивительный дом на собственные средства. Но она восхищалась теми, кому не было нужды покупать, работать, прилагать усилия, теми, кто не менялся и не сомневался, кто не мог быть никем иным, кроме как самим собой. Миссис Фоллиат принадлежит Нэсси-Хаусу так же естественно, как деревья, произрастающие на его земле, и, живя в сторожке, остается тем же человеком, каким была бы, продолжая жить в доме. Та же мысль лежит в основе «Розы и тиса».

«…это была убогая комната. В центре ее, поджав под себя ноги, сидела и вышивала Изабелла… Чувствовалось, что она и комната не имели друг к другу никакого отношения. Она находилась здесь, в самой ее середине, но с таким же успехом могла находиться в центре пустыни или на палубе корабля. Это был не ее дом. Это было место, где ей просто случилось в данный момент очутиться».

В детстве Агата мечтала стать титулованной «леди» и стала ею. Благодаря рыцарскому званию мужа она оказалась «леди Мэллоуэн», а потом и «дамой Агатой» в соответствии с титулом, пожалованным ей самой.[300] Была она и хозяйкой Гринвей-Хауса. Но ее представление об аристократизме ничего общего с этим не имело: аристократизм, как она считала, нельзя приобрести, его нельзя достичь или ему научиться. Аристократизм — это магия, коей Изабелла, «принцесса, заточенная в разрушенном замке», завораживала Джона Гэбриэла, энергичного, блистательного мужчину, который в нее влюбился.

«Я не хотел быть обычным мальчиком. Я пришел домой и сказал отцу: „Папа, когда я вырасту, я хочу быть лордом. Хочу быть лордом Джоном Гэбриэлом“. — „Но ты никогда им не станешь, — ответил он. — Лордом надо родиться. Тебя могут сделать пэром, если ты станешь достаточно богатым, но это не одно и то же“. Но это не одно и то же. Есть нечто… нечто, чего у меня никогда не будет… О, я вовсе не имею в виду титул».

«Роза и тис» — сложное произведение: это книга о сословиях, но еще больше — о тайне, заключенной в человеке. Будучи вполне уже зрелой женщиной, Агата по-прежнему обожала все загадочное и непостижимое. Она становилась старше и резче, грузнее и прожорливее, самодовольнее и самоувереннее, но мечты ее не менялись.

Жизнь Макса тем временем развивалась по плану. Проведя сезон в Арпачии — на первых раскопках, которыми руководил он сам и которые официально были оплачены его спонсором, Британской школой археологии,[301] он в 1935 году вместе с Агатой отправился в Сирию, в Шагар-Базар. Два года спустя они начали раскопки Телль-Брака, милях в двадцати дальше. «Теперь он работал самостоятельно и давал полную волю своим талантам, — было сказано о нем впоследствии. — Успех следовал за успехом».[302] Ничуть не преувеличивая: все зимние месяцы он лично руководил своими рабочими на раскопках, а потом возвращался домой и работал либо в Гринвее, либо в Уинтербруке, либо в новом доме, который Агата купила в Кенсингтоне, на Шеффилд-стрит, 58 (единственном доме, как она утверждала, где у нее была комната, специально предназначенная для писания). Да, то была великолепная жизнь для молодого Макса Мэллоуэна.

Говорили, что он был не особо хорошим археологом-практиком, зато у него были иные таланты. Работая с Вули, он усвоил, что нужно уметь держать язык за зубами и учиться, и теперь обрел уверенность в себе, чтобы приступить к самостоятельной работе. «Он играл свою роль», — говорит Джоан Оутс, которая работала с ним после войны. Как и следовало ожидать, он потрясающе умел управляться с рабочими — главным образом арабами, но также курдами, турками и армянами. В те времена, когда рабочая сила стоила чрезвычайно дешево, он мог нанимать до двухсот человек одновременно. «Он был очень хорош со своими рабочими. Иногда покрикивал на них. В начале одного из сезонов случилась забастовка, рабочие требовали больше денег. Тогда Макс вскочил на большой деревянный упаковочный ящик и уболтал их страстной речью так, что они к концу ее закивали и разошлись работать! Все это доставляло ему огромное удовольствие».[303]