Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло

„Дорогая моя! Много мыслей, полныхъ поэзіи, тѣснится у меня въ головѣ; сердце за прошлое полно любви и благодарности къ тебѣ,- и, подъ вліяніемъ всего этого, я не могу написать тебѣ всего, что думаю, и написать такъ, какъ думается и мечтается. Рука старика не поспѣваетъ за мыслями и пишетъ обрывки ихъ сухими, черствыми словами; но я прошу тебя объ одномъ: вѣрь искренности этихъ словъ и вѣрь тому, что для меня отраднѣй умереть, чѣмъ думать, что я лишаю тебя свободы, что ты желаешь другой жизни и скрываешь свое желаніе отъ меня. Я — не эгоистъ, я сознаю свои лѣта, я могу и стараюсь понимать безъ хитрости душу и мысли другихъ, стараюсь дѣлать добро людямъ, — и неужели ты лишишь меня отрады знать первому твои мысли, твои желанія и сдѣлать все для ихъ осуществленія?

„Я не скучаю. Дѣла отнимаютъ много времени, а при дѣлахъ, какъ ты говоришь, нѣтъ скуки. Будь здорова и не скрывай отъ меня ничего. Я — твой отецъ въ настоящемъ, любящій тебя больше дочери, потому что ты… Люби, довѣряй и надѣйся на твоего отца, Дмитрія Рымнина“.

Запечатавъ письмо и справившись съ маршрутомъ Софьи Михайловны, Дмитрій Ивановичъ скоро сообразилъ, гдѣ должна быть чрезъ три дня Софья Михайловна, и потомъ написалъ адресъ, позвалъ человѣка и велѣлъ ему послать письмо съ нарочнымъ въ деревню Снопы.

Но письмо и скоро полученный отвѣтъ на него не успокоили Дмитрія Ивановича. И съ этого дня часто-часто тревожныя думы и мысли назойливо копошились въ его головѣ, не давали ему покоя и мѣшали его обычнымъ занятіямъ. И болѣе всего, и чаще всего его преслѣдовала мысль, что онъ живетъ долѣе, чѣмъ нужно, что онъ связываетъ и глушитъ собою молодую жизнь Софьи Михайловны, — что та свобода, которую онъ можетъ дать ей при своей жизни, все-таки жесткая, тяжелая свобода для женщины вообще и для Софьи Михайловны въ частности.

„Она умна, имѣетъ уживчивый характеръ, любитъ работу и трудъ, и мнѣніе свѣта для нея не очень страшно, а все же ее ждутъ непріятности, ее можетъ надуть и бросить потомъ этотъ пошлякъ… Да, у ней добрая душа! Она изъ жалости ко мнѣ заглушитъ въ себѣ вольную мысль и будетъ страдать внутри… Пошли мнѣ смерть, Господи! Екатерина будетъ счастлива и безъ меня, — Соня любитъ ее…“

Такъ обыкновенно заканчивались тревожныя думы и мысли Дмитрія Ивановича… И началъ замѣтно и съ каждымъ днемъ спадать съ тѣла этотъ до сихъ поръ бодрый и здоровый старикъ. Ему хотѣлось скорѣе умереть, его не пугала смерть, и онъ, безсознательно, самъ ускорялъ ея приближеніе тревожными думами, нарушавшими его обыкновенный, регулярный образъ жизни.

ГЛАВА VII

Жена пишетъ письма къ мужу и любовнику. — Письма любовника и любовники другаго сорта. — Глупая дѣвочка въ деревнѣ учитъ крестьянскихъ дѣтей. — Корреспонденція Московскихъ Вѣдомостей изъ С-нска

Солнце еще не всходило и только предразсвѣтная свѣжесть, да пурпуровая окраска неба на востокѣ, да легкій туманъ, тянувшійся отъ полей къ рѣкѣ, указывали на близкое начало дня, когда Софья Михайловна, въ открытомъ фаэтонѣ, четверкою, въѣхала на громадный дворъ помѣщичьей усадьбы при деревнѣ Снопы. На дворѣ кипѣла уже только-что проснувшаяся жизнь: коровы и овцы, зѣвая, мыча и блея, выходили изъ скотныхъ сараевъ, откуда громко слышалось старческое покрикиваніе пастуха и молодой дискантъ мальчика-подпаска; человѣкъ двадцать работниковъ возились около плуговъ и телѣгъ; ребятишки-погонщики, съ гикомъ и крикомъ, верхомъ на лошадяхъ, во весь карьеръ гнали до сотни лошадей съ водопоя; двѣ бабы, вынесли на дворъ торбочки, звонко приглашали разбирать снѣданье; кто-то сердито доискивался возжей; гдѣ-то стучалъ молотъ по желѣзу; кто-то спрашивалъ дядю Ѳедота; иной ругалъ лошадь калѣкой, иной называлъ другую — кумою; кто-то кричалъ: гдѣ зипунъ, тетка?…

— Скорѣй, Петро, тебя ждутъ! А ну, Иванъ, копайся проворнѣй! Эй ты, бабья голова, куда подручнаго вола впрегъ? — раздавался поверхъ всего басистый голосъ пожилаго, широкоплечаго, небольшаго роста, съ длинною бородой и въ поношенномъ, мѣщанскаго покроя, платьѣ, управляющаго барскою усадьбой, Владиміра Ивановича Коковцева.

Когда фаэтонъ остановился по срединѣ двора, крики и суета на дворѣ ни чуть не утихли и только управляющій, окинувъ быстрымъ взглядомъ все вокругъ, снялъ картузъ и подошелъ съ поклономъ къ Софьѣ Михайловнѣ.

— Здравствуйте, дорогой! Живы и здоровы и все въ добромъ порядкѣ? — ласково обратилась къ нему Софья Михайловна, улыбаясь и подавая свою полную, красивую, безъ перчатокъ руку.

— Съ пріѣздомъ, барыня! — серьезно и немного охрипшимъ голосомъ отвѣчалъ управляющій, осторожно пожимая руку барыни. — Благодаря Бога, все въ порядкѣ, какъ быть должно. Ранняя и отличная весна нонѣ,- торопимся.

— А я въѣзжаю къ вамъ, да и радуюсь. Знаю хорошо, что у Владиміра Ивановича все идетъ какъ по маслу, а все пріятно и радостно, когда пріѣдешь невзначай и чуть свѣтъ и видишь, что господинъ управляющій уже на дворѣ расноряжается, покрикиваетъ и своимъ примѣромъ ободряетъ.

— На то служба, барыня. Насъ провѣрять — напрасно себя безпокоить будете, — съ чувствомъ гордости отъ похвалы барыни и съ сознаніемъ заслуги оной, сказалъ управляющій.

— Знаю, знаю, дорогой! По счетамъ вижу… Ну, вы, дорогой, распоряжайтесь, коли нужно, а я вотъ тутъ посижу, да утреннимъ воздухомъ подышу, — откинувшись на спинку фаэтона и слегка зѣвнувъ, сказала Софья Михайловна.

— Утренній воздухъ очень цѣлебенъ для здоровья, — одобрилъ управляющій.

А на дворѣ волы уже были запряжены въ плуги, а лошади въ бороны; рабочіе разбирали снѣданье, мальчишки-погонщики — воловъ и лошадей, бойко смѣялись и переговаривались между собою; кучеръ распрягалъ лошадей изъ фаэтона, а Софья Михайловна продолжала спокойно сидѣть въ немъ и ласково посматривать вокругъ двора.

— Готово? — громко, какъ кричатъ командиры на парадѣ «смирно», крикнулъ управляющій.

— Готово! Ѣдемъ! Готово! — громко отвѣчали ему въ разныхъ мѣстахъ двора.

— Съ Богомъ, въ добрый часъ! — скомандовалъ управляющій, и плуги тронулись, рабочіе крестились, а когда проѣзжали мимо фаэтона, снимали колпаки [5] и говорили: «здравствуйте вамъ».

Софья Михайловна всѣмъ отвѣчала «здравствуйте» и «Давай Богъ вамъ добрый часъ». — Благодаримъ, — отвѣчали ей.

— Прикажите и мнѣ осѣдлать лошадь, Владиміръ Ивановичъ! — громко сказала Софья Михайловна, увидѣвъ осѣдланную лошадь, на которую хотѣлъ уже садиться управляющій.

И черезъ нѣсколько минутъ она, въ дамскомъ сѣдлѣ, на небольшой сытенькой лошадкѣ, въ платьѣ безъ шлейфа, уѣхала съ управляющимъ осматривать всходы, приготовленіе полей къ яровымъ посѣвамъ, состояніе луговъ, лѣсовъ, дорогъ, гатей и т. п., что составляетъ предметъ заботъ въ полѣ и внѣ двора усадьбы.

Въ восемь часовъ она, добрая, немного усталая, проголодавшаяся, сидѣла за самоваромъ въ кругу семьи управляющаго. Она съ большимъ аппетитомъ пила чай со сливками, ѣла черный хлѣбъ съ масломъ и весело болтала съ женой управляющаго, очень симпатичной и благородной наружности женщиной, и съ двумя его дочерьми, очень хорошенькими дѣвочками. Самъ управляющій помѣщался на самомъ концѣ стола и держалъ себя очень сдержанно, какъ бы считая себя совершенно стороннимъ человѣкомъ, котораго знатная барыня снисходительно пригласила выпить стаканъ чаю за ея семейнымъ столомъ.

Послѣ чаю всѣ занялись своею работой, а Софья Михайловна провѣряла кладовыя, амбары, просматривала счеты, инвентарь и составляла замѣтки для распросовъ и. распоряженій, которыя должны были послѣдовать по имѣнію. Въ двѣнадцатомъ часу она ходила на кухню рабочихъ, пробовала стряпню и присутствовала при отправленіи обѣда въ поле. Въ первомъ часу, опять усталая и съ хорошимъ аппетитомъ, она сидѣла за простымъ обѣдомъ управляющаго, за однимъ столомъ съ нимъ и съ его семействомъ. Послѣ обѣда, всѣ, кромѣ дѣвочекъ, спали полтора часа, потомъ управляющій поѣхалъ въ поле, а Софья Михайловна просматривала еще разъ замѣтки и обдумывала, что и какъ нужно передать управляющему о травосѣяніи. Въ пять часовъ пили чай, во время котораго и до самаго ужина шла оживленная, толковая и очень практичная бесѣда Софьи Михайловны съ управляющимъ о травосѣяніи и о всемъ прочемъ, что тѣсно было связано съ успѣшнымъ ходомъ хозяйства. Въ самый разгаръ бесѣды ей подали письмо отъ мужа. Она прочла, улыбнулась и потомъ съ тѣмъ же увлеченіемъ продолжала разговоръ съ управляющимъ.

Въ девять часовъ, послѣ простаго ужина, она сѣла у раскрытаго окна небольшой чистенькой комнатки, въ которой ей приготовлена была постель. На дворѣ было свѣжо, луны не было, звѣзды густо и ярко усѣяли небо и мертвая тишина царила въ пространствѣ: соловьи еще не прилетѣли, кузнечики еще не начинали своихъ ночныхъ трелей, — и только изрѣдка жужжалъ комаръ, стремясь чрезъ отворенное окно на свѣтъ въ комнатѣ, да на скотномъ дворѣ слышались порой коровьи вздохи. Софья Михайловна просидѣла минуты двѣ, потомъ зѣвнула, встала, вдохнула полною грудью свѣжаго воздуха, затворила окно и, сѣвъ у стола, написала слѣдующій отвѣтъ на письмо мужа: