Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„Гордѣй Могутовъ“.
IV.Письма акушерки къ Могутову:
„Гордюша, дорогой Гордюша! У насъ есть сынъ, и я пишу къ тебѣ спустя три часа послѣ родовъ. Ты удивляешься и зовешь меня молодчиной? Да, я тоже удивляюсь, называю себя молодчиной и до того расчувствовалась, что впала въ нѣжности и въ тонъ матерей-институтовъ. Боюсь долго писать и посылаю только это. Мы имѣемъ сына и назовемъ его Гордѣемъ.
«Ашутина».
«Маленькій Гордюша здоровъ, я — тоже, и теперь, черезъ два дня послѣ родовъ, могу подробно отвѣчать на твое письмо…. Жду вашей программы и жалѣю, что не могу окунуться, какъ вы, въ народъ. И мнѣ кажется, что дѣятельность нашего кружка пока была мало производительна, но не безъ пользы. Программу мы обсудимъ сообща. Насъ теперь шестьдесятъ три члена, изъ которыхъ двадцать восемь женскаго пола. Да, да! Народъ нашъ такой, какъ ты пишешь (слово „ты“ невольно пишется). Онъ вѣрующъ, добръ, понятливъ, любящъ и способенъ, до полнаго забвенія самого себя, стоять за правду и торжество того, во что вѣритъ. Вспомнимъ только твердость нашего раскола и крымскую войну, чтобы вѣрить въ народъ.
„Вчера я получила „L'homme qui rit“. Я дѣлала изъ него резюме для однѣхъ „Вѣдомостей“, но увлеклась такъ, что, не сдѣлавъ строчки перевода, прочла весь романъ въ одинъ присѣстъ. Нѣтъ, поэты могутъ не только стонать, пѣть и хорошо рисовать, но умѣютъ указывать и путь къ жизни. Герой новаго романа В. Гюго и его учитель — проводники политическихъ истинъ среди англійскаго народа въ роли комедіантовъ, путешествующихъ среди народа. Я вышлю по почтѣ вамъ этотъ романъ. Когда я читала его, вы, Могутовъ, какъ живой часто и подолгу стояли въ моемъ воображеніи. Мнѣ слышится какъ будто плачъ нашего ребенка и въ этомъ плачѣ слова:
Милый Гекторъ! не спѣши въ сраженье,Гдѣ Ахилла мечъ безъ сожалѣньяТрупъ Патрокла жертвами даритъ.Кто-жь малютку твоего наставитъЧтить боговъ, копье и лукъ направить,Если дикій Ксанѳъ тебя возьметъ?…
„И вотъ передо мною проносятся имена погибшихъ въ борьбѣ….
Было ихъ триста, всѣ — юности цвѣтъ, —Смерть ихъ скосила, ихъ нѣтъ….
«И жизнь, народъ, честь, совѣсть, правда требуютъ опять и опять смерти, гибели… Я долго думала, начала кормить грудью сына и, на рукахъ съ нимъ, вскочила со стула и начала ходитъ по комнатѣ… Такъ нужно, такъ нужно! — повторяла я. — „Есть времена, есть цѣлые вѣка, въ которые нѣтъ ничего желаннѣй, прекраснѣе терноваго вѣнка“, — и я, лаская сына и подражая твоему голосу, говорю:
Милый другъ, копье и мечъ скорѣе!Тамъ въ крававой сѣчѣ веселѣе…Эта длань отечество спасетъ.Власть боговъ да будетъ надъ тобою!Я погибну, но избавлю Трою….Намъ съ тобой эллизіумъ цвѣтетъ.
„Да, да! „Ты погибнешь, но избавишь Трою“….
„Лёлю я не покину. Я была у ней другой разъ. На ваши деньги она доѣхала до Москвы, въ Москвѣ ей захотѣлось прожить денька два, отдохнуть и посмотрѣть первопрестольную. На другой день ее, какъ безпаспортную, арестовали и хотѣли по этапу отправить въ С-ль. Она умоляла послать ее въ Питеръ къ вамъ, но все было напрасно… Когда ее съ партіей арестантовъ препровождали изъ тюрьмы въ управу благочинія, она бросилась въ глаза графу Шуанову, который проживалъ тогда въ отпуску въ Москвѣ и изволилъ поразиться, дѣйствительно, замѣчательною красотой и изяществомъ Лёли. Онъ и взялъ ее т поруки. Что было дальше…. Лёля до сихъ поръ еще любитъ Шуанова.
«Ашутина».
V.Письмо Могутова въ акушеркѣ:
«Посылаю мою программу. Въ васъ начинаетъ говорить эгоистическое чувство матери, вы стараетесь заглушить его воспоминаніями о герояхъ и напѣвомъ звучныхъ стиховъ поэтовъ. Мнѣ кажется, что кто думаетъ и за, и противъ, тотъ уже шатается и способенъ отречься отъ Христа, прежде чѣмъ электоръ прокричитъ въ третій разъ. Берегитесь! Лучше пусть погибнетъ кусокъ мяса, чѣмъ погибнетъ для жизни, вѣдь жизнь — борьба, готовая для борьбы сила. Наше дитя — кусокъ мяса пока, а вы — сила для борьбы. Лучше — онъ, чѣмъ — вы, если нельзя существовать обоимъ безъ того, чтобы не погибло одно изъ двухъ.
„Счастливая Франція! твои поэты не похожи на нашихъ, такъ какъ твоя жизнь не похожа на нашу. Тамъ народъ искалъ выходовъ для улучшенія жизни, находилъ ихъ, боролся за нихъ, ошибался, опять искалъ и т. д., и такъ до нашихъ дней, — и его поэты идутъ слѣдомъ за народомъ. Они ищутъ, проповѣдуютъ, указываютъ, учатъ…
„А все-таки мы скорѣе Франціи можемъ усвоить выводы наука и смѣлѣе, съ меньшею борьбой, построить жизнь на нихъ. Еще разъ: народъ нашъ остался съ чуткимъ слухомъ, ясною мыслію, любовью къ общему счастью, полонъ вѣры въ Бога и полонъ силы для борьбы. Я согласенъ съ вами, что достаточно одной крымской войны и раскола, чтобы вѣрить народнымъ силамъ, чтобы вѣрить, что если нашъ народъ усвоитъ выводы науки, то онъ и построитъ жизнь по нимъ… Но жизнь идетъ и, быть-можетъ, не далеко то время, когда индивидуализмъ Запада задавитъ и въ нашемъ народѣ любовь въ общественному равенству. «Идетъ, идетъ чумазый!» — какъ говоритъ Щедринъ.
«Пишите, какъ приметъ вашъ кружокъ мысль идти въ народъ съ выводами науки. Я по окончаніи дороги, т. е. службы у барина, если позволятъ, поѣду отыскивать себѣ уголокъ, гдѣ бы могъ дѣлать то, о чемъ я вамъ писалъ программу.
„А все-таки мнѣ бы хотѣлось увидѣть кусокъ мяса.
„Не покидайте Лёлю. Почему изъ нея вышло совсѣмъ не то, чѣмъ я хотѣлъ ее сдѣлать? Кто виноватъ въ этомъ? Неужели я, который былъ искренно увѣренъ, что иду по вѣрному направленію?
«Гордѣй Могутовъ».
VI.Къ концу мая мѣсяца городъ покинули всѣ, кто только имѣлъ возможность провести лѣто въ деревнѣ или на водахъ. Губернаторъ, вмѣстѣ съ Кожуховымъ, уѣхалъ въ Петербургъ, чтобы лично представить на разсмотрѣніе, кому слѣдуетъ, проектъ «о реорганизаціи губернской власти», и, вскорѣ послѣ ихъ отъѣзда, по городу прошелъ слухъ, что будто бы губернаторъ и Кожуховъ получили ордена и четырехмѣсячный отпускъ, съ сохраненіемъ жалованья, для поѣздки за границу на воды, вслѣдствіе ихъ разстроеннаго здоровья; потомъ прошелъ слухъ изъ-за границы, что губернаторъ и Кожуховъ проживутъ въ Петербургѣ до декабря, такъ какъ имъ, будто бы, поручили руководить преніями чуть не самого государственнаго совѣта… Полная и обрюзглая губернаторша и губернская предводительша, сильно пикировавшія между собою изъ-за предсѣдательства въ дамскомъ комитетѣ «утоли печали въ голодной губерніи», послѣ отъѣзда губернатора примирились и обѣ уѣхали вмѣстѣ въ Крымъ… Ирина Андреевна поручила сестрѣ завѣдываніе пансіономъ, а сама на три мѣсяца поѣхала сперва въ Петербургъ, а потомъ за границу для лучшаго ознакомленія съ организаціею пансіоновъ… Софья Михайловна, возвратясь изъ ревизіи имѣній, нашла мужа сильно измѣнившимся къ худшему и увезла его въ пригородное, имѣніе, воздухъ котораго, по ея словамъ, всегда дѣйствовалъ благотворно на Дмитрія Ивановича. Онъ ни слова не говорилъ ей о своемъ разговорѣ съ Кожуховымъ; онъ старался быть съ женой по-старому, какъ будто рѣшительно ничего не зналъ объ ея отношеніяхъ къ Кожухову; но, вслѣдствіе этого старанія, его внимательность и доброта къ женѣ удвоились и уже стали отзываться приторностью. Софья Михайловна скоро замѣтила эту приторность. старалась тоже быть какъ ни въ чемъ не бывало, и, вслѣдствіе этого старанія, ея веселость, суетливость, довольство удвоились и стали казаться ложными, искуственными, противными для ея мужа… И не дѣйствовалъ благотворно на Рымнина воздухъ пригородной деревни, и чаще и чаще онъ думалъ о необходимости умереть, и чаще и чаще образъ Кожухова носился предъ Софьей Михайловной; но Рымнинъ крѣпился, писалъ и ѣздилъ въ городъ по дѣламъ земства, а Софья Михайловна мечтала чаще, но тоже крѣпилась и занималась имѣніями, и ни разу не приходила ей мысль воспользоваться предложеніемъ мужа о разводѣ или о необходимости вызвать Кожухова.
Военные и Орѣцкій, вмѣстѣ съ ними, выступили куда-то, чуть не на конецъ губерніи, чтобы соединиться тамъ съ своими товарищами, квартировавшими гдѣ-то, тоже далеко, и производить вмѣстѣ маневры. Львовъ, послѣ гимназическихъ экзаменовъ, на которыхъ онъ былъ не добръ и не строгъ, а только справедливъ, что очень понравилось ученикамъ и начальству, — уѣхалъ проводить каникулы въ другую губернію, къ какимъ-то дальнимъ родственникамъ. Словомъ, городъ опустѣлъ и скучно стало въ немъ. Изъ нашихъ знакомыхъ только Переѣхавшій, Вороновъ да полицеймейстеръ оставались въ городѣ. Но изъ нихъ скучалъ и томился городскою жизнью только одинъ Вороновъ. Полицеймейстеру было некогда скучать: дѣла полицейскія не уменьшились, а увеличились къ лѣту, такъ какъ толпа голодныхъ дѣтей и взрослыхъ нахлынула въ городъ и увеличивала число дѣлъ въ полиціи; кромѣ того усиленная дѣятельность по организаціи подгородняго имѣнія отнимала у него много времени. Переѣхавшій тоже не скучалъ. Онъ усиленно спалъ, усиленно игралъ на віолончели, часто ходилъ на охоту — и его здоровье начало поправляться; онъ замѣтилъ это, радовался этому и, на радостяхъ, еще болѣе спалъ, игралъ и гулялъ.
