Антология странного рассказа - Сергей Шаталов

Мальчик успевает только заметить на губах хозяина быструю — настоящую— улыбку и успокоиться. Всё это время у него так билось сердце, что он просто не знал, что подумать, и уже никак не мог изменить ход событий. Вкус спермы его удивил, она казалась взрослее и сильнее, чем его собственная. Он вспомнил весёлые глаза N.. когда она заставляет его просить о пощаде, медлит, а потом так быстро раз — и всё, кончено, всё-таки они хитрее, чем мы, эти женщины, вот я так не умею, захотел, сказал и сразу сделал. А стоило ли, удобно ли, теперь что? Хозяин всё молчит и быстро шагает среди людей, глядя себе под ноги, как будто обижен. Его гость уверен, что ситуация спасена, доверие налажено. Когда во рту остаётся странный вкус, а в животе — переизбыток подвижного белка, веришь, будто остаёшься на одной волне с источником волнения или хотя бы по одну сторону стекла. И Ави — Ади — Габи идёт себе, улыбаясь, даже немного забегает вперёд, заставляя на себя смотреть. «И чего я на него злюсь, — размышляет хозяин, — ведь молодец, порадовал, я и не ожидал. Хотя — как же не ожидал, знаю же, наслышан, что с этой N. ни о какой нормальности и речи быть не может». Мысли снова возвращаются туда, куда они возвращаются всегда, если расстегнуть ошейник. «Слава богу, завтра понедельник, нам обоим на работу, иначе не знаю, не было бы никаких причин не сделать, а сделать… боязно, что ли? Признайся честно, ведь столько раз думал — говорил — говорили — думали — придумывали, а когда можно — нельзя? Выходит, так? Пусть гуляют, смотрят город, а мы тут живём, мы на работу — с работы и каждый в свой угол? Что бы это нам стоило, что им? Хотя вот какой, оказывается, у N. бойкий бойфренд, ну её, эту работу, можно с утра договориться быстренько и уехать без предупреждения с ним вдвоём… Эти только довольны будут… нет, надо на работу, не завтра, так послезавтра, за пару дней не успеет надоесть, останется заноза. А может, и не согласился бы со мной так открыто, всё-таки N. действительно хороша, как в рассказах М. Если об этом думать, снова начнётся. Скоро доберёмся домой, а там всё спокойно, как в букваре:

М. спит у себя в комнате, и не тронь. Может, даже на ключ закрылась. Накрутились, натрогались, натёрлись до потери сознания, теперь сидят в обнимку на диване и смотрят мультики или фотографии родственников рассматривают. Или всё же спят… Нет, N. уснула прямо на диване, для них же уже глубокая ночь, а М. сидит рядом и смотрит. А впрочем, какое мне дело…

Дома тихо, как и предполагалось. Мирные разговоры, вы устали, мы устали, пора спать, — точно, пора. Спокойной ночи, дарлинг, — и N., непринуждённо помахав всем рукой, удаляется в хозяйскую спальню. В чём дело? Ну, пусть они хоть удобно поспят, а я — к тебе, можно? Я уже пообещала, поменяла простыни. Хозяин пожимает плечами, ну раз ты уже всё решила, я что, спорить буду? Вместе так вместе. Знает заранее, что будет неудобно, но спорить перед гостями неудобнее. Впрочем, гость ведь не понимает сказанного: сидит устало и смотрит на М., на её неожиданный румянец; а она смотрит на хозяина и думает, как повезло, что не стал противиться, скорей бы до него самого добраться, нет сил уже от этого бессилия, от постоянного недохождения до точки, если бы он был здесь весь день, впрочем, ведь и был, куда он денется, всё думала, вот если бы он был рядом со мной, вместо меня, внутри меня. Хочу, чтобы ты была такая маленькая, и я бы посадил тебя себе в животик и носил бы всё время с собой. Нет, это из другой истории. Взять бы поскорее в рот, ну чего мы тут сидим, чего он ждёт, ясно ведь, что все устали, все, кроме меня, только на меня и должен смотреть, а не на глупого мальчика, ну, я, пожалуй, пойду, и всё, пусть себе смотрят, посмотрим, когда надоест. Но гость её опережает: встаёт, не глядя никому в глаза, прощается и уходит. Ему неловко перед женщиной, неужели это он сам захотел сделать то, что сделал, он же не такой, он в полном порядке, вот N. может подтвердить. Счастье, что можно уйти умываться, без долгих объяснений. Укладываясь спать, он пытается притронуться к N., но она уже спит, улыбается, но спит, и он притрагивается только к себе самому. Хочет думать о лежащем рядом прекрасном полудевственном существе, но кончает, думая совсем о другом. О том, кто лежит за стеной, заложив руки за голову, прикрыв глаза, ни о чём не думая вообще, гордясь собственной способностью ни о чём не думать, ничего не чувствовать, кроме обволакивающего тепла, кроме неточного неритмичного движения М., которая никак не хочет угомониться, никак не может отставить мысли о глупой N.. которая себе дрыхнет, вместо того чтобы встать и прийти сюда, сколько раз обсуждали вместе этот сюжет, несчётное количество раз, а теперь вот она за стеной, а я здесь; конечно, мне здесь хорошо, хотя лучше бы всё-таки вместе, и как сладко было бы потом спать, друг к другу прижавшись…

На самом деле спать даже просто вдвоём на спартанской, одиночной, не для этого сделанной кровати неудобно. Он всё ворочается, М. виновато вздыхает. Ей не хочется быть причиной неудобства, она с удовольствием вернулась бы в свою комнату, все ведь худые, поместимся. А вот сейчас пойду… или раньше засну? А если не смогу, а завтра на работу… А если уйду, потом утром вопросы… Да какие вопросы, от кого…

— Слышишь, хватит вздыхать, а?

— Ладно, ладно.

Встаёт и уходит. Сидит на кухне, поджав ноги. Мирно, без вздохов и жалоб, закрыв глаза и свесив голову на бок. Практически засыпает. Засыпая, думает: свет надо выключить. Поднимается, выключает и автоматически идёт к себе в спальню. Укладывается и засыпает.

Просыпается рано. Видит рядом детское лицо N. Смотрит, смотрит и потом снова смотрит глазами, а потом руками. Что, и я такая, когда сплю? И со мной так происходит, что время идёт, а лицо не меняется, остаётся, как десять лет назад, как в первый раз? Нет, я знаю, у меня не так, потому что когда мне больно, я терплю, а N. страдает, это не одно и то же. У неё будут другие морщины, когда будут. N. поднимается из своего сна, придвигается ближе, отвечает на притрагивания открытием, так что М. пугается, я же только так, посмотреть, но N.. проснувшись, не соглашается, что это просто так, это очень даже не просто, не надо мне говорить, что ты меня не хочешь хочу скажи ещё раз хочу конечно ну? ну… как, ты что, мальчик же твой спит и пусть, разве это в первый раз, да, ты права не в первый, и что, разве было плохо тогда? Да, плохо тогда не было, плохо было потом, месяцами мучиться от мысли, проснулась ли какая-нибудь из спавших рядом, и не потому ли иногда косо смотрели. Тебе-то было безразлично, ты не мнительная с посторонними, но ужасно мнительная со мной, тебе нельзя говорить правду, но по сути дела, какая разница, это мой дом, моя любовь, что хочу то и — хочу? да, девочка, очень-очень, ну тогда — тогда следует последовательность приказов, приводящих к подъёму температуры, сползанию одеяла, исчезновению одежд, повышению влажности и нагнетанию атмосферного давления. Встаёт солнце, и всё хорошо. А если твой Ави сейчас проснётся, мне придётся остановиться — нет! — и сделать вид, что я пришла позвать тебя на завтрак? — нет, не проснётся, что ты говоришь такое, да ты уверена, а если я вот так сделаю, то ты что скажешь, — нет, не надо! Ах, не надо? Тогда я пошла — нет, прошу тебя, — а если он проснётся, тогда что? Не знаю, нет скажи, — ну… ну что? Тогда я… так, нет, можно подумать, в этом доме кто-то будет спать! Привычка закрывать друг другу рот ладонью мало что может изменить, когда идёшь на поводу чужого желания кончить ещё разок ранним утром, когда ты в своём доме и в окно светит солнце. И нечего удивляться, если рука, пробираясь вверх вдоль её тела, натыкаешься на понятно чей член и с облегчением за него цепляется пальцами. N.. глянь, что я нашла. Она потягивается, разворачивается к Габи лицом, глаза в глаза, и начинает чирикать на своём клетчатом языке, и тут М. неожиданно вспоминает, что у неё есть одно очень важное дело, например, пора на работу, например, пора умываться, одеваться и завтракать. Вытирает руку о край простынки, смотрит на передвижение их розовых пяток, смотрит на пыль на полу (проклятые машины, сколько ни мети, всё грязно, лучше и не начинать), натягивает свою ночную футболку (хорошо бы быть ящерицей и по полу незаметно отсюда выскользнуть) и идёт себе, стараясь, чтобы вышло быстро и беззвучно.

Ты меня ждёшь на кухне? У себя, среди сбившихся неприятно простынок, готовый упрекнуть? Или всё же на кухне, но не ждёшь? Пьёшь кофе и куришь? Обижен? Хочешь тоже, или спать? Или всё в порядке, и разъедемся по работам? Или решил не уходить, дожидаться, вдруг чего-нибудь и дождёшься? Мысленно возбуждён, физически спокоен? Или наоборот? Или ничего не заметил? Или всё слышал, сочувствовал, разочарован такой быстрой развязкой? Или прислушивался, но равнодушно, как к чужому плесканию в душе? Или сам только что в ванной, тихонечко, кончил, и сейчас вот слабость в теле, пустота в чреслах и хочется, чтобы никто не трогал? Или без всяких, просто чтобы не трогали? Или напротив, чтобы подошла, села рядом, намазала хлеб маслом, почистила яблоко?