Виновны в защите Родины, или Русский - Тимофей Круглов

А в 91-м? Кто увозил тех, кто не хотел жить под латышами, эстонцами, литовцами, грузинами, туркменами, чеченцами? Какие такие паровозы?!

Ведь сам ты, Владимир Владимирович, говоришь, что ничего еще не кончилось и война продолжается. Так назови же ясно, с кем ты в этой войне, на чьей стороне? А то ведь получается, как если бы в Кремле сидели рядком на заседании Генерального штаба Жуков рядом с Кейтелем, Риббентроп рядом с Молотовым и слушали Сталина. Но ведь так почти и было перед началом той войны?! Господи, дал же ты мне соседа, в голове все перекрутилось, совсем с ума сошел, что во сне-то теперь приснится?!

Главное — не забыть потушить сигарету! Вот все, теперь — спать! И к Иванову больше ни ногой.

«Увозили всех тех, кто не мог и не хотел примириться с возможностью "жить под немцами"…»

И еще эти электрички всю ночь рядом с домом проносятся без остановок, на полном ходу — на конечную станцию — дожидаться утра.

Глава 19

Вернулся в Ригу Иванов, ну и ладно. Как не было ничего — ни Оби, ни Енисея, ни хабаровских сопок, ни Золотого Рога. Отчитался Алексееву о поездке, сдал Лопатину пачку договоров с Союзпечатью; Наталье-главбуху выложил на стол подклеенные аккуратно друг к другу разнокалиберные билеты на самолеты и поезда, прочие квитанции и счета. Выпил со Свораком бутылку сибирской водки и поехал себе домой, в маленькую, родную квартирку. Дочку приласкал, жену поцеловал, сувениры-подарки выложил. А на душе было пусто. Шел уже ноябрь 90-го года. Свежие новости не радовали. Верховный Совет только что принял следующие постановления:

1. Национализировать партийное имущество.

2. Разоружить ОМОН.

3. Отключить от коммуникаций и прекратить продовольственное снабжение всех воинских частей на территории Латвии.

Верховный Совет СССР в тот же день отклонил намеченную повестку дня и постановил срочно заслушать Горбачева о положении в стране.

Ветер веселый И зол и рад. Крутит подолы, Прохожих косит, Рвет, мнет и носит Большой плакат:

«Вся власть Учредительному Собранию»… И слова доносит:

…И у нас было собрание…..Вот в этом здании…..Обсудили — Постановили:

На время — десять, на ночь — двадцать пять…..Именьше — ни с кого не брать…..Пойдем спать…

Завораживающая и — казалось в детстве — запутанная, нелогичная, при всей своей красоте, поэма Блока наконец-то становилась просто пугающе понятна и ужасающе проста. «Слушайте музыку революции!» Только осторожней, чтобы из ушей кровь не пошла.

Рижский ОМОН переподчинили Вильнюсской дивизии внутренних войск МВД СССР.

Довооружили, поставили на довольствие по всем позициям. А кто командовал отрядом — ни тогда, ни сейчас, ни завтра — уже не разберешь. Командовал Чес — майор Млынник. Командовал Питон — майор Чехов. А кто командовал ими, никто и разобраться не пытался — себе дороже.

Кроме Чеса с Питоном, Лашкета, Чизгинцева, Парфенова, потом еще Бровкина, да командиров взводов — офицеров в отряде было не так уж много. Личный состав — до 150 человек, постоянно менялся. Оставался костяк, но кто-то увольнялся, от греха подальше, кого-то увольняли — причин хватало. Приходили новые люди. В основном, из гарнизона Рижской милиции. Просто приезжали на базу целыми патрульными экипажами — на своих машинах, со своим оружием. И переходили в ОМОН. К тому времени двоевластие в республике уже полностью оформилось. Законодательная и исполнительная власть практически вся была в руках латышей. Армия сидела на месте и ни во что не вмешивалась. МВД стало латышским, но часть Рижского гарнизона милиции и ОМОН латышскому МВД не подчинялись. Прокуратур тоже стало две: латышская независимая и прокуратура Латвийской ССР. Это означало, на самом деле, что в руках у народно-фронтовцев остались практически все ресурсы: финансовые, материально-технические, продовольственные, транспортные и так далее.

Конечно, с другой стороны, Москва могла в любой момент перекрыть снабжение и вообще кислород. Но она этого не делала. Горбачев ограничивался очередным строгим китайским предупреждением. А если посмотреть пристальнее, то и наоборот — с латышами пытались договариваться и потихоньку сдавали им все.

Поскольку состоящая из латышей сельская милиция в подавляющем большинстве перешла на сторону латвийского МВД и новой прокуратуры, то можно было смело говорить о том, что у новой латышской власти появились свои вооруженные структуры. Милиция в сельских райотделах и десятках маленьких провинциальных городков была вооружена, хватало вооружения и в республиканском МВД; в Риге спешно создавались незаконные вооруженные формирования, такие как «добровольцы» Бесхлебникова и Первый полицейский батальон «белых» беретов Вецтиранса. Впрочем, а разве законными были вооруженные милицейские подразделения, подчиненные латышскому МВД незаконно провозгласившей себя «независимой» республики? Все они действовали в нарушение Конституции СССР и Латвийской ССР. И вообще-то, являлись ни чем иным, как бандформированиями. Но Москва с этой латышской бандой договаривалась. Так и жили. Республиканское Управление КГБ сидело тихо на своем месте и ничего не делало. Ни вашим, ни нашим.

Подчинялись, кто кому хотел. И никому не подчинялись. Как все это вообще не рассыпалось в одно мгновение — понять было просто невозможно. Видимо, государственные структуры были настолько крепки и имели такой запас инерции, что даже годами продолжающееся двоевластие не могло обрушить все и сразу. Степ бай степ — шаг за шагом — капля камень точит. Тем более, если процесс распада согласован на самом высшем уровне — в Рейкъявике, например, или на Мальте. А потом управлялся плавно из Москвы. Как это сейчас называется? Управляемый хаос? Управляемый конфликт? Кризисный менеджмент? А людям надо было с этим жить.

По ночам в Риге все чаще гремели взрывы — Иванов с Васильевым уже устали снимать их последствия, к счастью, обходившиеся без жертв. То военное училище, то железнодорожная больница, то русская школа, то райком партии. В районах тоже частенько погромыхивало, но там в основном взлетали на воздух спешно устанавливаемые активистами новой власти памятники латышскому легиону СС.

Талоны отоварить становилось все большей проблемой. Пропало все, на чем зиждилась нормальная, человеческая жизнь. К концу 90-го года стали все чаще пропадать работа и, соответственно, зарплата. Любимый латышский лозунг: «Хоть в лаптях, но на свободу!» начал себя оправдывать. «Свободной Латвии — свободные цистерны!» — писали в ответ русские остряки на пустых составах, стоящих на запасных путях. А однажды, прямо на Центральном вокзале Иванов увидел электричку, на боку которой было крупно намалевано: «Хрен сосать в твой рот голодный даст тебе твой фронт Народный!».

Интерфронт поднимал людей на митинги и забастовки! Все чаще к русским, протестующим против экономической политики нового правительства у здания Совета Министров, присоединялись латыши. Для них это был почти подвиг. Ситуация складывалась так, что генетическая память о фашистском режиме Ульманиса не позволяла латышам забывать о том, что любой сосед, коллега, даже родственник — может донести в ячейку Народного фронта о «кангаре» — предателе латышского народа. Особенно, если ты работаешь в латышской организации. Молчи и поступай как все. Да и 700 лет немецкого владычества не прошли даром. Точно так же, изменись завтра ситуация на противоположную, и те же латыши доносили бы друг на друга, как делали они это в годы сталинских депортаций. Короче говоря, надеяться на латышский народ было так же наивно, как в годы Отечественной войны на солидарность немецкого рабочего класса.

Большинство русских, а их, вместе с украинцами и белорусами всегда было более 90 процентов нелатышского населения — не верили никому, кроме себя и Интерфронта.

Но КПЛ мешалась под ногами и старательно запутывала людей, внушая им беспочвенные надежды на Союзные органы и на Горбачева. Забастовочное движение, которое могло потрясти и даже сломать новый режим, ограничивали как только могли. Москве и ЦК КПЛ нужно было лишь придержать новые латышские власти, лишь попугать их, чтобы не сломали с дуру тщательно выстроенные планы по развалу всей страны. Поэтому едва начатые забастовки останавливались уже на второй день не забасткомами и не Интерфронтом, а настоятельными требованиями Москвы и ЦК КПЛ.

Еще летом Иванов ездил с Алексеевым в Вентспилс на совещание руководства прибалтийских портов. Там были первые лица портов Таллина и Лиепаи, Риги, Вентспилса и Клайпеды. Иванов лично писал от их имени «Обращение представителей морских портов и предприятий Балтийского бассейна в Президиум Верховного Совета СССР». Все было всерьез — в случае очередного непринятия мер из Центра, портовики грозили немедленно остановить работу. Это значило, что все железные дороги от Москвы до прибалтийских портов встанут через пару дней, забитые на всем своем протяжении цистернами с нефтью, вагонами с калием, металлом, лесом. Этот ударило бы по перестройщикам гораздо сильнее, чем проельцинские шахтерские забастовки. И в портах, и на железной дороге по всем трем республикам были сильнейшие организации Интерфронта и Интердвижений.