Виновны в защите Родины, или Русский - Тимофей Круглов

— Таня обеими руками обняла Иванова, голову в русых завитках пушистых волос спрятала у него на груди и тихо напевала старую песню. Они стояли на высоком крыльце здания на углу Смилшу и Домской площади. Чуть-чуть выглядывала луна из-за собора, мягко падали на них редкие пушистые снежинки. Свет в стрельчатом окне за причудливым балконом Дома радио был таким желтым и уютным, и все-все окна, что еще светились в этот ночной час, были сказочно-гостеприимны. И казалось, что живут за этими окнами удивительно добрые волшебники, которые вот-вот оторвутся от своих таинственных забот и мигом сделают что-то такое, от чего все злые заклинания развеются, как дым, и мир воцарится на всей земле, и вместо флагов красно-бело-красных, густо обвивших, как кровавые наросты, любимую старую площадь, вырастут цветы.

— Хоть поверьте, хоть проверьте, но приснилось ночью мне… будто принц к тебе явился на серебряном коне. — запел вдруг Иванов невпопад, — и это был я! — Он нагнулся и снова стал целовать Таню, так же нежно, как снежинки, невесомо падающие сверху — от самых звезд.

— Валера! — выдохнула Таня, — Валерочка.

Naktos paures Vecrogas ielesDzirdu senu gadsimtu sonus,Soni te klaudz, Ir staigejis nauwu tik daudz.Sonu tik daudz, Bet nedzirdu tavus…

— отчаянно фальшивя, продублировал Валерий Алексеевич песню Пьехи в латышском оригинале Брежгиса.

— «Испортил песню, дурак!» — шутливо забарабанила его в грудь кулачками в узких перчатках Татьяна.

— Это ты на что намекаешь? — грозно взревел Иванов? Мы еще не «На дне»! Я вешаться не собираюсь! Мы с тобой еще поживем, мы еще поборемся!

Маленькие женские кулачки разжались, упали бессильно. Таня повернулась в сторону площади, долго, запоминая, смотрела сквозь свет старинного фонаря, как летят на огонь снежинки, как белеют заснеженные острые крыши, уступами уходящие в темноту, в непроглядную ночь. Звезды совсем скрылись, а снег все усиливался, откуда-то из-за угла вдруг взметнулся резкий порыв ветра.

— Холодно уже. — устало проговорила Таня, безразличным, безжизненным голосом. — Прости, милый, это я сдуру, ради красного словца. Такие как ты — не вешаются. Они обычно до этого не доживают.

— Таню-у-ша. — встревоженно протянул Иванов. — Ты что это? Озябла? Пойдем скорей домой. А то ты вся в миноре. Я, маленькая моя, человек тихий и мирный, я всего боюсь, я больше всего на свете люблю лежать на диване и читать книжки. Что со мной сделается, Таня?

— Домой. — грустно протянула Таня, взяла Иванова под руку и повела вниз, с высоких ступенек на скользкую, покрытую свежим снегом брусчатку площади. — Нет у нас с тобой дома, куда бы мы могли возвращаться вместе. Есть только временный приют. Пойдем еще погуляем, когда еще придется вот так встретиться?

— Ну, пойдем, пойдем! Разреши, я закурю?

— И мне дай прикурить! Ужасно вульгарно — курить на ходу…

— В движении. Это ты в уставе вычитала? Там тоже примерно так сказано, — усмехнулся Валерий Алексеевич, чиркая спичкой.

Они свернули было направо, к костелу Екаба, но за ним был сейм, туда уж точно идти не хотелось… Тогда пошли к набережной. На улицах никого не было в этот ночной, почти предутренний час. Тем неожиданней послышался вдруг резкий рык двигателя, метнулся по стенам свет фар. Милицейский УАЗик вывернул из-за угла прямо на прижавшуюся друг к другу пару и резко затормозил. Иванов поправил намеренно неловким движением выбившийся шарф на груди, сдвинув одновременно молнию куртки пониже, чтобы удобнее залезть во внутренний карман, если понадобится.

В машине мог оказаться кто угодно — и латышский патруль из сельской милиции, прибывшей в Ригу на усиление новой власти, и. неизвестно кто вообще.

УАЗик вдруг снова взревел и резко развернулся, к лесу передом, к Иванову задом. В проеме открытой задней дверцы, выставив перед собой ручной пулемет, сидел Кабан и делал Иванову ручкой приветственные жесты.

— Тьфу ты, черт, — выругался Валерий Алексеевич и снова застегнул молнию на куртке потуже — не май-месяц.

Хлопнула передняя дверца, наружу ловко выскочил Толик Мурашов с автоматом на груди, в руке — фонарик, которым он нагло осветил стоявшую перед ним парочку.

— Хватит выделываться, не в карауле! — прикрикнул на него Иванов сердито. Таня только поближе придвинулась к нему, но страха не выказывала, скорее — пристальное любопытство к ситуации.

— О! Валерий Алексеевич изволит гулять по Старой Риге! — весело прокричал, чтобы весь экипаж слышал, Толян. Из темного недра УАЗика послышался нестройный приветственный гул. Вслед за Кабаном, выпрыгнувшим размять ноги, показались Джефф и Спейс, а с водительского места — Птица — высокий, худой, с приветливой улыбкой, в которой не хватало пары передних зубов.

— Господину поручику. — Водила первый подошел к Иванову и размашисто протянул ладонь — здоровкаться.

— Привет, Птица, чего так поздно летаете? Собрались на середину Даугавы? — пробурчал Поручик.

Птица не понял сложноватой для него аллюзии и нахмурился, зато Мурашов с удовольствием расхохотался и обнял Иванова, крепко похлопав по спине. Таня недовольно отстранилась в сторону, а Толян незаметно для окружающих умудрился похлопать друга и под мышкой и, конечно, рука его ненавязчиво прощупала там пистолет.

— У тебя же официального разрешения нету, чудо, — тихо прошептал он Валерию Алексеевичу.

— У меня записка в кармане о том, что я его только что нашел и несу сдавать, — ответил тихо Иванов и улыбнулся.

— Ну, это ты латышам рассказывать будешь. Только лучше сразу им говори, что сейчас за тобой взвод ОМОНА приедет, отпустят тут же. — так же тихо сказал Бубнов и уступил место Кабану, который просто крепко хлопнул старого знакомца по ладони:

— Здорово, Поручик! Не боишься с девушкой гулять в такую погоду в таком месте?

— Так ОМОН на страже, честным людям бояться нечего, — отшутился Иванов и обернулся к Татьяне, — познакомься, это и есть доблестные рижские омоновцы!

— Доброй ночи, девушка! Ничего не бойтесь, мы всегда рядом! — почти хором выкрикнули Джефф со Спейсом, и все засмеялись. Птица с Кабаном, махнув рукой на прощанье, опять полезли в машину, а Толян остался поговорить, да и с красивой женщиной поближе познакомиться.

— Лейтенант Мурашов! — Татьяна Федоровна, коллега наша из Вильнюса, — представил их Иванов друг другу.

— Рад познакомиться! — Толян вежливо приложил ладонь к берету и попросил, — Ничего, если мы пару минут пошепчемся с Валерой?

— Разрешаю. Шепчитесь! — с иронической улыбкой ответила Таня и сама отошла в сторонку, делая вид, что любуется снова выглянувшим из-за туч месяцем.

— Хороша девочка! Кого-то мне смутно напоминает. Кто такая? — Толян дал Иванову прикурить и сам закурил.

— Не про твою честь, Толя. Дела у нас с ней, не более того.

— Ага, это вы в пятом часу ночи служебные проблемы в Старушке обсуждаете! — хмыкнул недоверчиво Мурашов.

— А хоть бы и так? Что на базе, как обстановка в городе?

— Базу в ноль часов обстреляли из автоматов. Все целы, прочесывание ничего не дало.

С этой ночи на крыше котельной дополнительный пост стоит, с пулеметом.

Позывной «Шифер», если что. У тебя же «Виола» есть? Нашу волну знаешь?

— Знаю. Я на днях в Ленинград еду. Окончательно решу вопрос об эфире с офицерами отряда. Только я предполагал тебя и замполита, но сдается мне, Чес сам хочет это дело под контроль взять и перевести стрелки на себя с Невзоровым.

— Хорошо. Посмотрим, тут я не решаю ничего, сам понимаешь. Но если будет Чес, то все равно я с ним буду, так что ты будешь в курсе. Молоток, спасибо, нам сейчас телевидение большое крайне важно для подстраховки. Ситуация вообще хреновая, ты в курсе?

— В курсе. Но от меня ничего не зависит. Это к Горбатому обращайся!

— Ясно. Поосторожней с оружием шляйся. Но и без него ночью один не ходи. Если что, звони на базу под любым предлогом — они зассут и отпустят. А нет, так отобьем — с улицы Атлантияс, как с Дона, выдачи нет Да, Питон привет передавал. Говорит, что ЦК на тебя компру роет, хочет через тебя к Алексееву подобраться. Имей в виду, и сам соображай, что делать. Шефу только ничего не говори, он у вас мужик жесткий, пойдет разбираться, нам это ни к чему.

— Весело живем. То-то у меня задница второй день свербит…

— Прими пургену, хорошо помогает от предчувствий, если задница чувствительная, — заржал Толик.

— Ладно, ты передо мной-то из себя ваньку-взводного не строй. Отвези нас лучше с Таней домой.

— К тебе что ли?

— С ума сошел? У тебя от твоей квартиры ключи с собой? Ольга же со Светочкой к маме опять ушла?

— А ты откуда знаешь? Ну ничего в этом городе скрыть нельзя! — озлился вдруг Мурашов и полез в карман — за ключами. — Только я вас высажу не прямо у дома, а чуть дальше, на Илукстес, а то мужики допрут сразу.