Польское Наследство - Владимир Романовский

— Князь занят нынче.

— И об этом не спрашивал, — тем же холодным тоном заметил ему Лель. — Проводи меня к князю.

— Нельзя.

— Что ж, — сказал Лель задумчиво. — Не по своему желанию я сюда прибыл, князь меня пригласил. Скажи ему при случае, что Лель приходил, да не пустили его.

— Я выполняю свой долг, — не очень решительно возразил ратник.

— У твоего подлого сословия не может быть долгов — а только послушание и непослушание. За послушание плата. За непослушание тоже, только другая. Всего хорошего.

Он повернулся и пошел прочь. Стражник, чуть помедлив, кинулся за ним.

— Болярин! Болярин!

— Что тебе?

— Меня зовут Бобровый Ус.

— С чего ты взял, что мне это интересно?

— Болярин…

— Оставь меня, смерд.

— Болярин, прости меня, у меня… на меня…

— Ты мне надоел.

— Болярин, пойдем, я провожу тебя к князю.

Лель остановился и некоторое время надменно смотрел на стражника, который все больше и больше робел под взглядом высокородного отпрыска.

— Пойдем, а?

— Ладно, пойдем, так и быть.

Лель покачал головой, удивляясь невероятной тупости низших сословий, и последовал за Бобровым Усом. Тот не только провел его в детинец, но и сделал знак стоящим у входа в терем, чтобы пропустили безоружного молодого человека, одетого в мятую, но богатую, одежду. Один из стражей вызвался довести Леля до занималовки и постучался. Жискар открыл дверь.

— Ого, — сказал он, и прибавил тихо, — Ты что, парень, умом тронулся? Тебе жить надоело?

— Дай пройти.

— Кто там, Жискар? — послышался голос Ярослава.

— Уходи, пока беды не случилось, — тихо сказал Жискар.

— Дай пройти, — повторил Лель.

Жискар посторонился. Лель вошел в занималовку и неспешным шагом подошел к столу. Ярослав побледнел от гнева.

— Я, вроде бы, говорил тебе, чтобы ты не смел показываться мне на глаза. Говорил?

— Я думал, князь, это только к Киеву относится.

— Ты думал!

— Еще я думал, что правитель достаточно сообразителен, чтобы понять — не настолько сильно у молодого человека желание видеть князя во что бы то ни стало, чтобы ехать для этого в Хоммель. Стало быть, я здесь вовсе не для того, чтобы лицезреть тебя, о повелитель.

— Ну ты подлец.

— Mon roi, — подал голос Жискар. — Здесь, возможно, что-то важное.

Ярослав промолчал, но махнул рукой — мол, готов выслушать.

— Некто Гостемил, князь, послал к тебе гонца с важной вестью, — сказал Лель. — Гонца схватили у ворот, там, — он показал рукой направление, — и куда-то увели. Вести тебя не интересуют, как я понял. Но я прошу тебя либо присоединить меня к гонцу, либо выпустить гонца, чтобы он мог ко мне присоединиться. Поскольку гонца этого я сопровождал, и чувствую себя ответственным перед Гостемилом.

— Что ты мелешь! Гонец вовсе не под стражей. Он попросил, чтобы его на кухню провели, он повар.

— Значит, это какой-то другой гонец, князь. Гонец, которого я сопровождал, на повара нисколько не похож.

— Гостемил отправил тебя сопровождающим? — презрительно спросил Ярослав, не поверив ни одному слову.

— Нет, я сам навязался. В знак моей благонамеренности могу, если желаешь, поведать весть, которую вез тебе гонец.

— Я тебе не верю, — сказал Ярослав упрямо (все отцы недоверчивы против всякой логики).

— Воля твоя, князь.

— Что за весть? — спросил Жискар.

Лель пожал плечами.

— Говори, — сказал Ярослав, сдерживая гнев.

— Киев осажден, возможно уже взят, войском фатимидов. Войско небольшое, тысячи три человек, но хорошо подготовленное. По взятии Киева к ним будут прибывать подкрепления, поэтому чем скорее ты поедешь отбирать у них город, тем лучше. На престол посадят твоего брата Судислава. Возможно, он уже в Киеве. Фатимиды прибывали на Русь малыми отрядами и объединились к северу от Киева. Все это они производили по договоренности с Неустрашимыми, с которыми у них назначена была встреча неподалеку от Чернигова. Там они собирались обговорить последние формальности. Киевское же войско, в связи с возникшими слухами о приближении врага, сын твой Владимир, приехавший в гости, послал на юго-западный хувудваг. У гонца была с собою грамота, в коей обо всем этом было написано, но мы потеряли ее в пути. Гонец, сопровождаемый мною, сам состоял в войске захватчиков, но перешел на сторону киевлян, и даже принял крещение, как только узнал, что отец его — Гостемил.

— Не понимаю, — сказал Ярослав.

— Ради тебя и твоего престола Гостемил послал к тебе собственную дочь, и я не думаю, что он будет доволен, узнав, как с нею здесь обращались.

— Какую дочь?… — спросил внимательно слушавший Жискар.

— Гонец — дочь Гостемила.

— Ты сказал, что гонец состоял в войске фатимидов.

— Да.

— И он — дочь Гостемила.

— Она была членом особого отряда. Я предполагаю, что Гостемил не знал, что у него есть дочь, до встречи с нею.

— Гостемил доверился ей?

— Скорее она ему.

Ярослав, чуть помедлив, кивнул Жискару, и тот быстро вышел.

— Похоже, ты не врешь, — сказал Ярослав.

Лель задумчиво рассматривал черты лица Ярослава, пытаясь определить, какие из них имеют сходство с чертами дочерей князя. Пожалуй, что-то есть в глазах. И углы рта, наверное, похожи, хотя у Ярослава их почти не видно — прикрыты седыми усами.

— И если все так, как ты говоришь, — продолжал Ярослав, — то я тебя прощу, Лель. Ты из хорошей семьи, и нам с тобою ссориться не след. Тебе понравилась дочь Гостемила? Какова она собой? Как ее зовут?

— Зовут ее Елена — в крещении, во всяком случае. Имя, данное ей при рождении, мне не известно.

— Гостемил знает, что ты ее сопровождаешь?

— Нет.

— Это плохо.

— Князь, не первый раз тебе говорю — не нужно меня воспитывать.

— Ты, как я погляжу, как был наглец, так и остался.

Лель развел руками — тут уж ничего не поделаешь. Дверь распахнулась, вошли Жискар и Нимрод.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Ярослав у Нимрода, кивая в сторону Леля.

— Нет, князь.

— Он говорит, что у Гостемила есть дочь.

— Это так.

— И зовут ее Елена.

— Это не так. Зовут ее Ширин.

— Ширин? — переспросил Ярослав.

— Да.

— Она крещеная?

— Насколько мне известно — нет.

— Ты узнаешь ее, если увидишь?

— Да.

— Позвольте, позвольте, поселяне, — Лель чуть не задохнулся от возмущения. — Дочь Гостемила спешит сюда по государственному делу, я ее сопровождаю, ее хватают и прячут, я сообщаю важные вести, и вместо того, чтобы освободить ее, просить прощения, и принимать срочные меры, вы приводите какого-то холопа, которому доверяете больше, чем мне, потомку древнего рода!

— Не горячись, Лель, — посоветовал Ярослав. — Придержи язык. Нужно все проверить сперва. Возможно, ты говоришь правду…

— А в то время, как я говорю правду, сын твой, две дочери, и жена находятся в осажденном, или даже захваченном, Киеве… и он добавил зло, имитируя Жискара, — mon roi.

— Как — жена и дочери? Что ты плетешь! Они в Берестове.

— Нет, в Киеве.

— Это так, — подтвердил Нимрод.

— Молчи, холоп, — сказал Лель.

— Тебе ж и помогаю, болярин. А Гостемил, стало быть, дочь крестить успел? Ну, каков у меня болярин? — гордо сказал Нимрод. — Орел! А вы ее тут в погреб посадили? Это нехорошо, Гостемил рассердится.

— Жискар, посылай гонцов, — сказал князь. — Собираем войско.

— Они же были в Берестове, — растерянно сказал Жискар. — Зачем они поехали в Киев?

— Жискар, не рассуждай, посылай гонцов ко всем окрестным, живо! О войске я сказал тебе три дня назад, но ты почему-то не воспринял мои слова серьезно.

Жискар виновато покачал головой и вышел из занималовки.

— Которые дочери? — спросил Ярослав.

— Элисабет и Анька, — сказал Лель.

— Почему мать их не отослала в Берестово? Почему сама не уехала?

— Они отказались, а ей нужно быть при сыне.

— Зачем?

— Князь, ты как-то велел мне не вмешиваться в твои семейные дела.

— Да.

— А вот Като-старший, несмотря на то, что был он человек семейный, всегда говорил только о главном, — заметил Нимрод.

— Помолчи, холоп, — сказал Лель.

— Ну, что ж, пойдем, освободим дочь Гостемила… как бишь ее? — спросил Ярослав.

— Елена, — сказал Лель.

— Ширин, — сказал Нимрод.

Выйдя из занималовки, князь кивнул дюжине ратников, и вся компания двинулась к четырем землянкам у стены детинца, выполняющим функции острога.

Подбитый глаз Ширин произвел на Леля шокирующее впечатление. Подбитые глаза ассоциировались у него с вороватыми простоватыми подростками, которых он так боялся в детстве.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ШТУРМ

Киев притих, припорошенный снегом.